Почем фут под килем? (сборник)

– Пусть мой Ванечка гирькой перед публикой поиграется. Я его уговорю, обещаю.

Ванечка – это подчиненный Сереги, инженер КИП старший лейтенант Полуяхтов. Большая умница в плане знания своей специальности и, вообще, техники, но категорически невоенный человек. Как он сумел закончить училище, было загадкой для всех. Ни командовать, ни подчиняться он не желал абсолютно. А еще принципиально не ходил строевым шагом даже на парадах, и не имел в своем лексиконе слов «так точно, никак нет, здравия желаю» ну и всех других, отличающих на слух офицера от простого смертного. Тем не менее он сумел даже дослужиться до капитана-лейтенанта. Исключительно благодаря тому, что «из морей» практически не вылезал, разве что в отпуск или санаторий, и не мозолил глаза начальству. Правда, в прошлом году накладочка вышла: не успели Ванечку никуда спрятать на время строевого смотра, который проводил один из Замов Главкома, прибывший из Москвы. При одном воспоминании о том, какой диалог состоялся на плацу между «этим сраным капитаном-лейтенантом» и заслуженным Адмиралом из Главного штаба ВМФ, у местного командования остатки волос по всему телу и сейчас ежиками топорщатся. Итогом беседы стало разжалование Ванечки до старшего лейтенанта, хотя он сам, как всегда честно, просил «наконец-то уволить его из Вооруженных Сил на хрен, прекратив этот постыдный балаган с его офицерством окончательно и бесповоротно», а пока никому и никогда не обращаться к нему на «ты», включая Адмирала».

Окончательно и бесповоротно не получилось. В очередную автономку Полуяхтов пошел уже старшим лейтенантом, а в штабе дивизии и флотилии – а, может, и в самой Москве с подачи беспредельно обиженного теперь на все младшее офицерство, и старшее, впрочем, тоже, «заслуженного Адмирала» – его даже за глаза именовали теперь «Вы, Иван Нестерович».

Сейчас Ванечка тихо сидел за спиной комдива на металлическом сейфе, уткнувшись в книгу, и никак не реагировал на все происходящее. Помимо чтения его страстью был культуризм. При определенной целеустремленности в дальних походах можно было добиться в этом вопросе значительных результатов. Ванечка был настырен и последователен, оттого с его фигурой, сплошь покрытой бугрящимися узлами мускулов, можно было хоть сейчас отправляться на конкурс «Мистер Вселенная».

– Понимаешь, Серега, – комдив говорил задумчиво и проникновенно, – то, что должно произойти, называется ХУДОЖЕСТВЕННАЯ САМОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. Обрати внимание, не спортивная, а ху-до-жест-вен-ная! Ну, это как если бы гирю поднимали не руками, а каким-нибудь другим местом. Вот тогда это – художество.

Сергей очень внимательно и медленно оглядел всего Полуяхтова. Начал он с головы, потом мощные покатые плечи, выпуклая, даже под робой, рельефная грудь, затем живот, и, наконец, его взгляд остановился чуть пониже, как раз на том месте, о котором, по его мнению, говорил командир дивизиона.

– Да, Парфеныч, ты, пожалуй, прав. Я с Ванечкой несколько раз в баню ходил. Художественности в этом месте ему действительно не достает. Размеры внушительные, объем устрашающий, а вот эстетики маловато! Может, сделать упор на втором слове, а? САМО-ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.

Ванечка медленно оторвал взгляд от книги и спокойно произнес:

– Да нет, ребята, спасибо, мне женщин на берегу хватает.

Комдив высказал еще один серьезный контраргумент:

– Вообще-то, Сергей, во всем этом кое-что есть, но нам не пропустят номер с гирей. Ведь ее, безусловно, придется толкать, рвать, подбрасывать… А вдруг вырвется? – Заметив протестующее движение, торопливо закончил, – я понимаю, у Ванечки не вырвешься, но мы же сейчас существуем в «режиме тишины», а ты сам знаешь, что звук падения двухпудовки на железную палубу можно под водой засечь за несколько миль. Командир зарубит. – И капитан 3 ранга занялся построением на бумаге геометрических основ будущей живой пирамиды.

Но идея, овладевшая массами, это колоссальная сила. Даже если массой был, как сейчас, мозг лишь одного командира группы КИП и А. Тем более, что по неожиданно вспыхнувшему в его глазах дьявольскому огоньку можно было догадаться, как идея принимает какое-то свое, таинственное воплощение.

Через пару минут Сергей подергал комдива за рукав:

– Толя, действительно, с гирей ничего не получится, но ведь можно выдать прекрасный художественно-спортивный номер. Представь: выходит Ванечка в цирковом трико из тельняшки. Анонс! Ретро!! Очень созвучно с твоей возлюбленной пирамидой. Прослеживаются, понимаешь, эстетические параллели. Невооруженным глазом видна художественная направленность. Народное творчество…

– Короче, Склифосовский!

– Никаких тяжеленных гирь! В руках только легонькие четырехкилограммовые гантельки. Он начинает ими поигрывать, выгодно демонстрируя художественную красоту своего накачанного торса. Причем, все упражнения строго соответствуют комплексам из НФК (Наставление по физической культуре для военнослужащих) – Чапик заткнется! А я в такт Ванечкиным экзерсисам буду комментировать каждое упражнение не только с точки зрения физического развития и укрепления отдельных групп мышц, но и как лечебную профилактику некоторых специфических заболеваний подводников в длительном плавании. На эту тему мне наш доктор с радостью консультацию даст и даже текст напишет: он как раз ведет такие наблюдения, собирается по возвращению на базу систематизировать, оформить и куда-то послать.

Комдив даже перестал черкать по листу бумаги и с восхищением уставился на Серегу:

– До чего же красиво излагаешь, сукин сын!

– А уж в комментариях я и сам себя превзойду, – гордо пообещал киповец.

– Лады! Мне нравится. Оформляй номер. Чапику нечего будет возразить! – Капитан 3 ранга обвел строгим взглядом всех собравшихся на пульте, – учись, молодежь, у «старичков» творческому мышлению! И какого черта вы еще здесь все рассиживаетесь?! Цели ясны, задачи определены, марш за работу!

Когда за последним офицером закрылась переборка, комдив как-то искоса, но очень пристально посмотрел на оставшегося сидеть Сергея, картинно откашлялся, пожевал губами, словно пробуя что-то на вкус, и тихо произнес:

– Я ведь вовсе не такой идиот, каким могу показаться, и с тобой, худо-бедно, знаком уже восемь лет. Поделись, хоть намеком, кого конкретно и в какую жопу ты теперь собираешься затащить этим гениально-показательным по своей солдафонской тупости номером?

– Толя! Вот, как на духу, – честные глаза капитана-лейтенанта просто-таки светились искренним творческим энтузиазмом, – токмо во имя благоденствия и расцвету нашего славного дивизиона!

– Ну-ну, значит, не хочешь. Прячешь свою «фишку» в рукаве. – Констатировал комдив. – Помни хоть, что отвечать за все, в конечном итоге, придется мне.

– Хором ответим! – Градус энтузиазма в голосе Сергея поднялся еще выше.

– Ну-ну, – повторил капитан 3 ранга и уткнулся в свои бумаги.

Уже закрывая за собой переборку, киповец слегка обернулся и тоже тихо и серьезно проговорил:

– Я почти уверен, что некоторые обстоятельства никому не позволят в элементарном скетче усмотреть что-то неблагонадежное или оскорбительное, и уж тем более подрывающее основы… – переборка закрылась с негромким металлическим лязгом.

…. Итак, наступил черед предпоследнего номера концертной программы. Это была художественная спортивно-познавательная миниатюра с убийственно оригинальным названием «В старых ритмах».

Ванечка был великолепен. В обтягивающем псевдоцирковом трико из рваной тельняшки, в закрученных кверху усах а ля Иван Поддубный из пеньковой пакли, нафабренных гуталином и приклеенных для надежности «СуперМоментом». Лицо выражало крайнюю сосредоточенность и полнейшую невозмутимость. Небольшие черные гантели в мощных мускулистых руках выглядели детскими игрушками. Обнаженные участки тела, густо сдобренные подсолнечным маслом с камбуза, лоснились и сверкали под ярким светом люминесцентных ламп.

Из кассетного магнитофона звучала негромкая ритмичная музыка. Находившийся рядом Серега хорошо поставленным голосом комментировал каждое движение атлета, поясняя практическую важность выполняемых упражнений. С начальственной скамейки доносилось удовлетворенное похрюкивание и распространялась аура благосклонного одобрения. Жюри было довольно.

Чего никак нельзя утверждать об остальных зрителях. Уже к окончанию первой минуты номера послышались покашливания, почесывания и скрип шатких «баночек» под как-то сразу затекшими молодыми ягодицами. Затем появился негромкий еще гул, как предвестник перерастания робкого недовольства в открытое возмущение. «Свердлов» тут же крутнул по-совиному своей кучерявой головой, но… было уже поздно. Не помогла и аура начальственной благосклонности. Недовольство выплеснулось наружу в общем-то пока еще вполне цивилизованным пожеланием: