Почему исповедуются короли

– Я был погружен в собственные мысли.

Себастьян отметил, как многозначительно друг отвел глаза, но промолчал.

– Будь Пельтан англичанином, – продолжил хирург, – весьма странные обстоятельства его гибели вынудили бы начать расследование даже твердолобов из округа Святой Екатерины. Но он француз, чужестранец, отчего легко и просто свалить убийство на грабителей и забыть о нем.

Опустив взгляд на бледный труп на прозекторском столе, по какой-то необъяснимой причине Себастьян ощутил тревожный отголосок своего ночного кошмара и вызванных им непрошеных воспоминаний. Вот уже два года, как он посвятил себя делу поиска справедливости для тех жертв убийства, которых иначе ждало бы забвение без отмщения. И ему подумалось, уже не в первый раз, что события далекого прошлого в Португалии теснее связаны с его увлечением, чем он готов признать.

– Где именно в Кошачьем Лазе ты их обнаружил?

– Там между бочарней и свечной лавкой есть небольшой проход в сторону реки. Подозреваю, что на француза напали на улице, а затем оттащили в тот проход, прежде чем учинить с ним такое.

– А женщина?

– Лежала на улице, прямо перед проходом.

Себастьян кивнул и повернулся к двери.

– Лучше взглянуть на место происшествия сейчас, до того как округа зашевелится.

– Сейчас? Посреди глухой ночи?!

Остановившись, виконт оглянулся:

– Считаешь, неблагоразумно с моей стороны бродить одному в потемках по округу Святой Екатерины?

Крякнув, Гибсон потянулся отцепить фонарь:

– Вот. Возьми хотя бы это.

– Спасибо, но мне свет не очень-то и нужен.

Крепче сжав дужку фонаря, Гибсон покаянно хмыкнул. Его друг славился как способностью видеть в темноте, так и невероятно острыми зрением и слухом.

– Да, тебе, полагаю, не нужен. Только, Девлин… будь осторожен. Что бы это ни было, дело мерзкое. Очень мерзкое.

* * * * * * * *

Старинный район Лондона тянулся вдоль северного берега Темзы, к востоку от древнего Тауэра. Этот лабиринт извилистых улочек, густонаселенных бараков и сумрачных дворов получил свое имя от больницы Святой Екатерины, находившейся в его центре.

Упомянутое заведение хоть и называлось больницей, но было не столько лечебным, сколько благотворительным, предназначенным для помощи беднякам. Как один из средневековых лондонских «свободных округов», район вокруг древних монастырских строений издавна давал приют мастеровым-чужестранцам, которые находили здесь защиту от могущественных городских гильдий. Но наряду с фламандскими бочарами, французскими ремесленниками и немецкими пивоварами сюда стекались воры и шлюхи, нищие и бродяги. Местечко было не из тех, где благоразумный горожанин прогуливается после наступления темноты, и Себастьян снова поймал себя на мысли, что, черт возьми, Пол Гибсон делал тут один холодной зимней ночью.

Или что делали в таком месте Дамион Пельтан и его неизвестная спутница.

Виконт шагал по темному, узкому переулку, держа руку на двуствольном пистолете в своем кармане. В морозной тишине гулким эхом отдавались его шаги, а органы чувств ловили малейший намек на движение или звук. Ветер стих, и с приближением ложной зари от кромки воды начинал подниматься туман, густой и скрадывающий. Через час эти улицы запрудят мелкие торговцы, подмастерья и мусорщики. Но пока здесь было спокойно и безлюдно.

Нужный проход отыскался достаточно легко, сразу за ободранной, закрытой ставнями бочарней.

Кошачий Лаз, как почти все улицы в этом районе, был слишком узким, чтобы иметь тротуар; ветхие, теснившиеся бараки и покосившиеся лавки вырастали прямо из обледенелых, истертых булыжников мостовой.

Себастьян почти сразу же углядел багровый мазок на углу прохода. Кровь женщины? Или Пельтана?

Присев на корточки рядом с пятном, он внимательно всмотрелся в месиво грязных отпечатков обуви и ледяной каши. Однако после Гибсона, констеблей и мужчин, помогавших отнести Пельтана и его раненую спутницу к хирургу, любые оставленные убийцей следы были безнадежно затоптаны и уничтожены.

Поднял голову на негромкое похрюкивание и обнаружил, что привлек внимание подсвинка, рывшегося по соседству в мусорной куче.

– Ну? – обратился к нему Себастьян. – Ты что-нибудь видел?

Поросенок хрюкнул и потрусил прочь.

Виконт задумчиво поднялся на ноги и, прищуривая глаза от сгущающегося тумана, всмотрелся в пустынную улочку. С этого места хорошо проглядывались массивные, покрытые пятнами копоти стены Тауэра, высящиеся на дальнем, западном конце улицы. В каком направлении шли Пельтан и неизвестная женщина? К относительно открытому участку вокруг древней средневековой крепости? Или на восток, вглубь муравейника темных, опасных закоулков и двориков?

Грязный боковой проход, в отличие от улочки, не был вымощен. Подмерзшая слякоть под высокими сапогами Себастьяна воняла отбросами, навозом и гниющими рыбьими головами. Несмотря на следы многих ног, ему удалось найти отпечаток тела убитого за грудой разбитых ящиков и бочонков.

Он присел на корточки, тщательно прочесывая взглядом прилегающий участок, подмечая брызги крови на ближнем ящике, клочок окровавленной ткани, втоптанный в грязь, беспорядочное месиво следов. Затем расширил круг поисков, высматривая хоть что-то – что угодно, способное дать подсказку, кто расправился с Дамионом Пельтаном.

А еще Себастьян искал сердце убитого.

Но не нашел.

Разочарованный, он вернулся взглядом к забрызганной кровью куче разбитых ящиков. Что за убийца вспарывает грудь своей жертве и уносит сердце? Безумец? Ответ казался очевидным. Но виконт знавал британских солдат, даже офицеров, которые, посмеиваясь, оставляли себе на память отрубленные пальцы и уши поверженных врагов. В конце концов, именно британцы и французы научили американских индейцев собирать скальпы.

Не с подобным ли случаем они столкнулись? С полусумасшедшим коллекционером военных трофеев? Этого нельзя исключать. Но сердце? Зачем убийце забирать сердце своей жертвы? Это могущественный символ многих вещей: любви, храбрости, самой жизни. Было ли похищение сердца Дамиона Пельтана символичным? Или здесь нечто другое, нечто более темное, более…

Злобное.

И Себастьяну вновь послышался шепоток воспоминаний, смутный и тревожный.

Он поспешно встал и уже поворачивался уходить, когда увидел это: четкий отпечаток обуви на сломанной деревянной планке, наполовину втоптанной в землю. Оттиск был неполным – только каблук и часть подошвы. Но смесь грязи и крови не позволяла ошибиться. След оставили явно после смерти Дамиона Пельтана.

Подняв деревяшку, так чтобы не смазать красноречивые кроваво-грязные очертания, виконт задумчиво уставился на отпечаток.

Вполне возможно, что владелец обуви прошел здесь в последние несколько часов и не имеет никакого отношения к убийству. Поэтому Себастьян принялся заново изучать путаницу следов в замусоренной жиже.

Поиски заняли некоторое время, но в итоге он обнаружил место, где поверх такого же отпечатка виднелась лунка от деревянной ноги. Следовательно, тот, кто оставил эти следы, побывал в проходе после убийства Пельтана, но явно перед Гибсоном.

Виконт снова перевел взгляд на планку в своих руках. Отпечаток обуви давал немного – уж точно недостаточно, чтобы определить убийцу. Но он заставил Себастьяна полностью пересмотреть все предположения о событиях роковой ночи, ибо невозможно было ошибиться, видя этот изгиб подошвы или модную форму тонкого, суженного каблука.