Почему исповедуются короли

– Не понимаю, как подобные правители могут всерьез мнить, будто получают от духовника отпущение грехов. Должно быть, они на самом деле не верят в исповедуемую ими религию.

– Не исключено. Но вероятнее всего, они убеждены в дарованном им свыше божественном праве.

Геро вскинула глаза на мужа.

– Праве всячески грешить и убивать без зазрения совести?

– Именно.

– Тогда зачем вообще утруждать себя исповедями?

– Этого я не знаю. Хотя можно попробовать спросить лично у Марии-Терезы.

Геро негромко хмыкнула:

– Было бы забавно.

Себастьян присел рядом с котом. Тот приподнял голову и посмотрел на хозяина с утомленно-терпеливым видом. Кот жил в их доме уже четыре месяца, но до сих пор не получил имени. Из множества выдвинутых предложений ни одно в полной мере не воздавало должное уникальному сочетанию высокомерия и скучающего безразличия в этом животном.

– У меня только что состоялся интересный разговор с Амброзом Лашапелем.

– Да?

Спокойным, размеренным тоном Себастьян повторил рассказ француза о том, как обходились с юным дофином в тюрьме Тампль.

– Я слышала кое-что из этого раньше, – вздохнула Геро, когда он закончил, – но не все. Несчастное дитя.

Наблюдая, как муж почесывает кота за ушком, она заметила:

– В рассказе Лашапеля тебя что-то беспокоит. Что именно?

Себастьян передвинул руку, чтобы погладить кота под подбородком. Тот задрал голову и блаженно зажмурил глаза.

– С «сиротками из Тампля» слишком много нестыковок.

– Например?

– Зачем подвергать мальчика столь жестокому обращению, в то время как его сестре позволено жить в относительном комфорте всего лишь этажом выше?

– После того как Людовика XVI отправили на гильотину, его сын стал Людовиком XVII, некоронованным королем Франции – символом всего, что ненавидели революционеры. А Мария-Тереза была всего лишь девушкой. Королевской дочерью, да, но по салическому закону она не имела права на трон.

– Верно. Хотя, к примеру, Испания тоже соблюдала салический закон, но там его сумели обойти [30] . Существовала реальная опасность, что во Франции случится то же самое. Поэтому вряд ли можно утверждать, будто Мария-Тереза не представляла никакой угрозы для революционеров или Республики. Тем не менее ее оставили в живых.

30

Непонятный пассаж. 19 марта 1830 Фердинанд VII Испанский изменил закон о престолонаследии, предоставив право на него и женщинам. В результате вскорости королевой стала его дочь Изабелла II. Но у нас на дворе 1813 год, на испанском престоле старший брат Наполеона – Жозеф. Правда, французские Бурбоны взошли на испанский трон «по женской линии»: через брак Людовика XIII с дочерью испанского короля Филиппа III Анной Австрийской и через брак Людовика XIV с дочерью Филиппа IV Марией-Терезией Австрийской, но тогда в Испании салический закон еще не был принят. От воцарения под именем Филиппа V внука Людовика XIV, герцога Филиппа Анжуйского, до Изабеллы II наследование шло по мужской линии.

– Что еще?

– Мне не дают покоя перемены в содержании дофина, которые живописал Лашапель. Супругов Симон, первых тюремщиков Луи-Шарля, внезапно отстранили, на их место пришла череда меняющихся охранников. В то же самое время окно камеры заколотили, оставив пленника в темноте. Зачем?

– Из жестокости.

– Напрашивающееся предположение. Но я не исключаю другой причины.

– Хочешь сказать, чтобы никто не мог рассмотреть или узнать его? Благие небеса, Себастьян, неужели ты веришь этим романтическим басням о спасенном из тюрьмы некоронованном короле и несчастном глухонемом мальчике, оставленном умирать вместо него?

Себастьян поднялся на ноги.

– Нет, конечно, нет. Просто… Почему, черт подери, они не показали труп дофина его сестре? Она же была рядом – не только в той же тюрьме, но и в той же самой башне, в комнате прямо над его камерой. Зачем оставлять ее в сомнениях? Зачем позволять слухам шириться и крепнуть? Почему не покончить со всеми этими предположениями о подмене раз и навсегда?

– Откуда тебе известно, что Мария-Тереза не видела своего мертвого брата? С ее слов?

– Не понимаю, зачем ей это отрицать, – мотнул головой Себастьян.

– Что если принцессе показывали тело мальчика, но его состояние так ее потрясло, что разум отгородился от ужасных воспоминаний?

– Я не думал о таком варианте, но, возможно, ты и права.

Себастьян направился налить себе бренди.

– По-моему, и граф Прованский, и Мария-Тереза были отлично осведомлены о том, что Дамион Пельтан приходится сыном врачу, лечившему дофина перед смертью.

– Но ты же не считаешь, что по этой причине с ним и расправились? Кто станет убивать человека за то, что сделал его отец почти двадцать лет назад?

– А разве не так поступили революционеры? Они уморили десятилетнего мальчика за прегрешения его предков.

– Но… граф Прованский слишком тучен и немощен, чтобы совершить подобное.

– Я и не предполагаю, будто он проделал это собственноручно. Он мог попросту кого-нибудь нанять. Вроде того джентльмена, который пытался застрелить меня на околице деревни Сток-Мандевилль.

– Не верю, чтобы граф был способен на убийство.

– Но ведь про Марию-Терезу ты такого не скажешь?

Геро начала было говорить, но запнулась и прикусила губу.

– Не скажешь, верно?

Она покачала головой:

– Меня многое восхищает в Марии-Терезе. Ей выпали ужасные испытания и жестокая череда мучительных утрат. То, что она прошла через все это и сохранила хотя бы подобие душевного здоровья, поистине впечатляет. Но вместе с тем принцесса мне не нравится. Дело не только в надменности, чопорности или в показном, нетерпимом благочестии. Ее называют непревзойденной лицемеркой, и я подозреваю, что это действительно так. Насколько мне известно, никто и никогда не видел Марию-Терезу радостной, но при этом на публике она всегда выглядит исключительно спокойной. Однако мне рассказывали, что на самом деле она далека от спокойствия. У нее бывают истерики. Случалось, принцесса падала в обморок при виде зарешеченного окна, а барабанная дробь или звон церковного колокола вгоняют ее в дрожь. Нет, она так и не оправилась от пережитого. И хотя это никоим образом нельзя вменить ей в вину, я все равно…

– Не доверяешь ей?

– Я бы не стала полагаться ни на ее искренность, ни на ее здравомыслие.

Себастьян какое-то время помолчал. А затем сказал:

– Лашапель сообщил мне кое-что еще. По его словам, при вскрытии сердце мальчика было извлечено.

Взгляды супругов встретились.

– О Боже, – прошептала Геро. – Думаешь, поэтому убийца вырезал сердце Дамиона Пельтана? Из некоей извращенной мести?

– Не знаю. Но какова вероятность того, что это простое совпадение: Филипп-Жан Пельтан производит вскрытие, при котором сердце дофина извлекают, а спустя почти двадцать лет сердце вырезают из груди его собственного сына? Какова, по-твоему, вероятность такого совпадения?

ГЛАВА 28

Понедельник, 25 января 1813 года

К утру температура на несколько градусов повысилась, и оттепель превратила засыпанные снегом городские улицы в реки мутной коричневатой жижи. Но ветер оставался ледяным, с пронизывающей до костей сыростью, заставлявшей рыночных торговок торопливо семенить по тротуарам, сгорбившись и накинув шаль на голову.

Себастьян поднял воротник шинели и подавил желание потопать озябшими ногами. Он стоял на тротуаре возле французской католической часовни неподалеку от Портман-сквер. Согласно указу самого Георга III, часовня не имела колокольни – только скромный католический крест на фасаде позволял отличить ее от двух конюшен, примыкавших к этому невзрачному кирпичному строению. Но внутри слышалось шевеление, и спустя пару минут, когда колокола городских англиканских церквей начали отбивать время, из гладких дверей молельни высыпала небольшая группка пожилых мужчин и женщин, дородных и почти одинаково одетых в черное.