Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты

Наконец, существует еще один вариант теории о влиянии культуры: может быть, дело не в разнице между англичанами и остальными европейцами, а между европейцами и неевропейцами? Может быть, европейцы обладают неким превосходством перед остальными людьми — благодаря их этическим нормам, мировоззрению, иудеохристианским ценностям или наследию античности? В конце концов, это правда, что Западная Европа и Северная Америка, населенные в основном людьми европейского происхождения, являются наиболее процветающими регионами мира. Может быть, превосходство европейского культурного наследия является ключом к их процветанию — и последней надеждой сторонников теории о ключевой роли культурных факторов? Увы, эта версия теории ничуть не лучше объясняет происходящее, чем все остальные. Среди жителей Аргентины и Уругвая даже больший процент людей европейского происхождения, чем в Канаде и США. Однако уровень экономического развития Аргентины и Уругвая оставляет желать лучшего. А в Японии и Сингапуре всегда было ничтожно мало жителей европейского происхождения, однако они так же процветают, как и многие страны Западной Европы.

Китай, несмотря на массу недостатков своей экономической и политической системы, был самой быстрорастущей страной в мире последних тридцати лет. Бедность в Китае во времена Мао Цзэдуна никак не была связана с китайской культурой; она была следствием избранного Мао катастрофического способа организации экономики и политической жизни. В 1950-е годы он начал проводить политику «большого скачка» — бескомпромиссной индустриализации, которая в результате привела к массовому голоду. В 1960-е Мао начал культурную революцию, которая вылилась в массовое преследование интеллектуалов и образованных людей вообще — любого, чья верность партии могла быть поставлена под сомнение. Это привело к массовому террору, гибели множества талантливых людей и растрате общественных ресурсов. Точно так же сегодняшний экономический рост в Китае никак не связан с «китайскими ценностями» или изменениями в китайской культуре. Он стал результатом экономической трансформации, запущенной реформами Дэн Сяопина и его единомышленников, которые после смерти Мао Цзэдуна постепенно отказались от социалистических институтов и экономической политики, сначала в сельском хозяйстве, а затем и в промышленности.

Точно так же, как географическая, теория о решающем влиянии культуры не помогает нам понять положение вещей в современном мире. Разумеется, существуют различия в убеждениях, культурных установках и ценностях у жителей США и Латинской Америки, однако так же, как существуют различия между американским и мексиканским Ногалесом или между Южной и Северной Кореей, они являются следствием институциональных различий, современных и имевшихся в прошлом. Теории, настаивающие на том, что в основе Испанской колониальной империи лежит некая «иберийская культура» или «культура латино», не могут объяснить, почему Аргентина и Чили богаче Перу и Боливии. Другие варианты этой же теории — например, те, что подчеркивают различия между культурой местных народов и культурой колонизаторов, — работают так же плохо. Действительно, в Аргентине и Чили меньше жителей неевропейского происхождения, чем в Перу и Боливии. Но это не делает ссылки на культуру местных народов ни на йоту более убедительными: Колумбия, Эквадор и Перу имеют примерно одинаковый уровень подушевого дохода, однако в Колумбии сейчас живет очень мало индейцев и их потомков, тогда как в Эквадоре и Перу их довольно много.

Наконец, культурные установки, которые обычно меняются очень медленно, вряд ли могут объяснить недавнее экономическое чудо в Восточной Азии и Китае. Хотя институты тоже проявляют историческую устойчивость, при определенных условиях, как мы увидим, они могут меняться быстро.

Теория о невежестве

Еще одно популярное объяснение того факта, что одни страны богаче других, — это «теория о невежестве», которая утверждает, что неравенство в мире существует потому, что жители бедных стран или их правители не знают, как сделать свою страну богатой. Эта теория близка большинству экономистов, разделяющих знаменитое определение, которое дал в 1935 году английский экономист Лайонел Роббинс:

«Экономика — это наука, изучающая человеческое поведение как отношение между целями и ограниченными средствами, имеющими к тому же альтернативное применение».

Дав такое определение, остается сделать только маленький логический шажок для того, чтобы заключить: предназначение экономической науки состоит в поиске оптимального использования ограниченных ресурсов для удовлетворения потребностей общества. И действительно, наиболее важный теоретический результат в экономике, так называемая Первая теорема благосостояния, определяет условия, при которых «рыночное» распределение ресурсов является оптимальным для общественного благосостояния (как его понимают экономисты). «Рыночная экономика» в данном контексте — это идеальная ситуация, когда люди и компании могут свободно производить, покупать и продавать товары и услуги. В тех случаях, когда что-то идет не так, мы говорим о «несостоятельности рынка» или «сбое рыночного механизма» (market failure). Такие сбои представляют собой еще одно объяснение для мирового неравенства, потому что чем больше таких сбоев остается без последствий (то есть не делается попыток устранить их причины) в той или иной стране, тем беднее живут такие страны.

Теория невежества настаивает на том, что бедные страны бедны потому, что в них часто случаются сбои рыночных механизмов, а местные экономисты и властные элиты не знают, как это исправить, и в прошлом следовали неверным советам о том, как следует это исправлять. Богатые страны, соответственно, богаты именно благодаря тому, что сумели понять, какую политику нужно проводить, чтобы успешно исправлять провалы рынка.

Может ли теория невежества объяснить мировое неравенство? Правда ли, что Африка беднее остального мира потому, что лидеры африканских стран совершают одни и те же ошибки в управлении экономикой и приводят свои страны к устойчивой бедности, тогда как лидеры стран Западной Европы лучше информированы и имеют лучших советников, и это объясняет их относительный успех? Действительно, имеются знаменитые примеры того, как лидеры государств проводили катастрофическую политику, потому что заблуждались относительно ее последствий, однако невежество может объяснить в лучшем случае небольшую часть мирового неравенства.

Один из подобных печальных примеров экономического невежества — устойчивый экономический спад в Гане, начавшийся почти сразу после обретения этой страной независимости от Великобритании. Английский экономист Тони Киллик, работавший советником в правительстве первого президента страны Кваме Нкрумы, подробно описал многие проблемы. Политика Нкрумы была сосредоточена на развитии государственного промышленного сектора, что оказалось весьма неэффективным. Киллик вспоминает:

«Обувная фабрика… будет соединена транспортной артерией длиной 500 километров со скотобойней и мясным заводом, находящимися на севере, и (ныне заброшенным) кожевенным заводом на юге. В результате выделанную кожу придется доставлять с кожевенного завода на обувную фабрику в центре страны, в Кумаси, то есть еще 200 километров на север. А поскольку основной рынок сбыта обуви располагается в районе столицы страны Аккры, обувь придется везти обратно на юг, это еще 200 километров».

Киллик, несколько смягчая, указывает далее, что это было предприятие, «чья жизнеспособность была изначально подорвана неправильным расположением». Обувная фабрика была только одним из таких проектов. Другим был завод по консервированию манго, который был расположен в той части Ганы, в которой не растет манго, и чей объем выпуска должен был превышать весь мировой спрос на консервированное манго. Однако этот бесконечный список экономически иррациональных проектов не был следствием плохой информированности или экономического невежества Нкрумы и его советников. У них были люди вроде самого Киллика, а в числе советников был даже лауреат Нобелевской премии по экономике сэр Артур Льюис, который прекрасно знал, что такая экономическая политика не принесет пользы. Принятая Нкрумой на вооружение экономическая политика была нужна ему для обеспечения стабильности своего отнюдь не демократического режима, а также для банальной покупки политических сторонников.

Ни в случае с получившей независимость Ганой, ни во многих других случаях вину за разочаровывающие результаты экономического развития нельзя просто возложить на чье-то невежество. В конце концов, если бы дело было в невежестве, то действующие из лучших побуждений лидеры быстро бы поняли, какая именно экономическая политика увеличивает благосостояние и доходы людей, и начали бы склоняться именно к такой политике.

Возьмем, например, расходящиеся траектории развития Мексики и США. Винить в этом невежество лидеров в лучшем случае наивно. Не разница в образовании или намерениях Джона Смита и Эрнана Кортеса заложила вектор этих расходящихся траекторий и не разница в объеме экономических знаний заставила президента Мексики Порфирио Диаса в конце XIX — начале XX века выбрать экономическую политику, которая обогащала элиту за счет всего остального населения, в то время как американские президенты того времени — Тедди Рузвельт и Вудро Вильсон — проводили противоположную политику. Совершенно различные институциональные ограничения, в рамках которых действовали президенты и элиты, — вот что отличало США от Мексики. Точно так же лидеры тех африканских стран, которые прозябают в бедности последние полвека и население которых страдает от незащищенности прав собственности и неэффективности экономических институтов, довели до нищеты большую часть своих граждан не потому, что считали проводимую ими экономическую политику хорошей. Они проводили ее потому, что считали, что им все сойдет с рук и они могут обогащаться за счет других, — или потому, что считали это удачной политической стратегией, которая позволит им удержаться у власти, покупая поддержку элит и других ключевых групп общества.

Опыт Кофи Бусиа, премьер-министра Ганы в 1971 году, иллюстрирует, до какой степени неверной может быть теория невежества. Бусиа пришлось иметь дело с опасным экономическим кризисом. После прихода к власти в 1969-м Бусиа, так же как прежде Нкрума, проводил несбалансированную инфляционную экономическую политику и удерживал цены при помощи управления сбытом и завышения курса национальной валюты. Хотя Бусиа был политическим оппонентом Нкрумы и его правительство было демократическим, он попал в ту же самую политическую западню. Как и Нкрума, он проводил подобную экономическую политику не из-за собственного невежества или веры в то, что это и есть рецепт экономического успеха для страны. Подобная стратегия была избрана потому, что она приносила политические дивиденды, позволяя Бусиа перераспределять ресурсы в пользу влиятельных групп населения, например городских жителей. Контроль над ценами выжимал все соки из сельского хозяйства, позволяя обеспечивать дешевой едой сторонников правительства в городах и генерируя прибыль, которая шла на погашение других бюджетных расходов. Однако политика контроля над ценами не могла быть успешной в течение долгого времени. Вскоре Гана столкнулась с серией кризисов платежного баланса и недостатком иностранной валюты. В этой ситуации 27 декабря 1971 года Бусиа был вынужден подписать соглашение с Международным валютным фондом, которое предусматривало резкое снижение курса национальной валюты.

МВФ, Всемирный банк и все международное сообщество оказывали давление на Бусиа, чтобы заставить его осуществить реформы, предусмотренные соглашением. Но хотя международные институты находились в блаженном неведении, сам Бусиа знал, что идет на огромный политический риск. Немедленным следствием девальвации национальной валюты стали массовые беспорядки и рост недовольства в столице страны Аккре. Эти беспорядки усиливались и наконец вышли из-под контроля, и тогда Бусиа был свергнут военными во главе с подполковником Ачампонгом, который сразу же отменил девальвацию.