Почему православные такие упертые?

Если же говорить о конкретных рецептах... Вы что же, действительно полагаете, что Бог работает начерно? Пишет и рвет, пишет и рвет?

— Да, примерно так мне и кажется.

— Ну, это было бы слишком бессмысленным и унылым времяпрепровождением. Ничто не пропадает. Как говорил Достоевский – здесь, на земле, все начинается и ничего не кончается… Стоило создавать такую сложную систему, чтобы пустить ее под откос.

— Но зачем тогда столько... откровенно примитивных систем?

— Не надо высокомерия. Ему интересны все. Если мы будем спасены – мы сможем посмотреть на мир Его глазами. Посмотреть и понять. В одной бардовской песне были дивные слова:

Уходят люди – каждый в свой черед.

Всей жизни суть в простом вопросе этом:

Кого Господь к ответу призовёт;

Кого утешит Сам Своим ответом.

– Отец Андрей, зачем Богу человек?

– А ни зачем. Это чистый Дар. Это мы привыкли мыслить в рамках контрактно-выгодных отношений. Не для Себя Бог нуждается в нас, а для нас. Он создал нас во времени с целью подарить нам Свою Вечность. И он дал нам свободу, чтобы этот Дар мы смогли принять свободно. Бог хочет не усвоить нас Себе, но подарить Себя нам. Это и называется любовью. Бог отпустил нас от Себя в надежде, что мы вернемся.

– Как строятся отношения человека с Богом?

– Об этом можно гооворить только на языке притч. Притчи не доказывают, не дают научных определений, но высвечивают разные грани того, что нельзя взять в руки для более детальной аналитики.

Например, отношения человека с Богом можно уподобить отношениям больного и врача. Бог – это врач, который сам входит внутрь болезни. В этом своеобразие христианской веры. Потому что мы считаем, что Бог скорбь и боль каждого человека принимает на себя. Поэтому для христианства не было того потрясения, которое испытали, например, еврейские богословы. После трагедии Второй мировой войны у них появилось много публикаций на тему «Можно ли верить в Бога после Освенцима?». Вопрос ставился так: когда мы были в Освенциме, где был Бог? Христианский ответ однозначен – если мы были в Освенциме, значит, Бог был там же. Бог раньше людей прошел опыт распятия и предательства.

А земную жизнь христианина можно сравнить с ракетоносителем, который выносит на какую-то орбиту полезный груз, а дальше траектория полета зависит от того, насколько успешно произошел расчет моей орбиты, выход на нее, достаточно ли оказалось топлива, не произошло ли отклонения от цели. На греческом языке слово «грех» – хамартиа - буквально означает «непопадание в цель». То незначительное отклонение от маршрута, которое было на околоземном небольшом первом этапе полета, умножается на миллионы километров в космосе.

– Кто-то сказал: «На первом шаге путь в рай или в ад отличается на миллиметр».

– Совершенно верно.

– И наша земная жизнь некий экзамен?

– Да. Экзамен – это вечное состязание щита и меча. Опытный студент никогда не учит до конца билет, а учит первые 12-15 фраз. Дальше надеется или на общую эрудицию или на то, что преподавателю станет скучно сто раз слушать одно и то же. Но, тем не менее, опытный преподаватель всегда может отличить кто перед ним: подготовленный, талантливый, с резервными возможностями, которые могут еще раскрыться, студент или нет. Конечно, и профессор может ошибиться, но Бог – идеальный экзаменатор (Эйнштейн называл Его идеальным экспериментатором», но это как раз был не образ, а строго научное понятие). Ему не нужно многих попыток, чтобы понять, какую вечность мы сможем в себя вместить. Богу не нужны миллионы наших попыток, чтобы определить, что из этой души может вырасти. Все равно «заработать» собственную божественность, наработать ее в себе нельзя - даже за миллион жизней. Но то, то мы не можем заработать, Бог может нам подарить. Может, потому что в христианстве, в отличие от кармических религий, где предполагается путь самоусовершенствования и путь самоспасения, есть свободный диалог двух свобод – свободы Бога и свободы человека. Бог Библии не есть ни Космос, ни его часть. Бог – Творец космоса. И он свободен по отношению к законам космоса в той же мере, в какой писатель свободен по отношению к сюжетным линиям создаваемого им романа.

Поэтому и может Творец действовать поверх всех законов, в том числе и законов «кармической справедливости». Как говорится у Толкиена в «Сильмариллионе» - «Жребий Мира может изменить лишь Тот, Кто его сотворил». Бог свободен от мира, и потому Он может прощать и дарить, милосердствовать и помогать. Невозможное для человека оказывается возможным для Бога. Например, малыша приводят в гимнастический зал, подводят к перекладине и говорят: подпрыгни и хватайся за перекладину. Допрыгнуть малец не может, но ему говорят: изобрази прыжок, и тебя подхватят отцовские руки. Но ты все же приложи какие-то свои усилия.

Мне кажется, в такой же пропорции соотносятся божественная помощь и наша человеческая готовность принять эту помощь: от нас – желание, от Бога - результат. Поэтому в основе православия лежит принцип синэргии: сотрудничества Бога и человека.

– Что такое вера в Бога?

– Вера – это моя личностная реакция на то знание, которое у меня есть. Я верю не потому, что я не знаю, а я знаю много такого, во что я не верю. Вера – это акт моей воли, когда я решаюсь знание о Боге с периферийной полочки моей жизни перенести в центр моей жизни. То есть когда знание стало моим убеждением – вот что такое вера.

– Идет извечная дискуссия по поводу доказательств существования Бога. Кто – то считает их неопровержимыми, кто – то спорными. Но даже если предположить, что такие доказательства есть, почему мы должны ему поклоняться. Какое мне, отдельно взятой человеческой единице, дело, есть он или нет?!

– Вот-вот – это и есть главный вопрос «какое мне дело!». Потому и нет доказательств, что они бесполезны. Ну, докажут мне, что у звезды Бета в созвездии Лебедь не две планеты, а три. А какое мне до этого дело? Поэтому надо не знать, что Бог есть, а любить Его. Никакие аргументы и доказательства любовь в человеке не возжигают. Честертон однажды сказал, что «самое несчастное существо – это атеист, который видит морской закат и ему некому сказать спасибо за эту красоту». Впрочем, для того, чтобы заметить наличие противоречия между своим головным атеистическим убеждением и жаждой сердца сказать «спасибо» – тоже нужно логическое усилие. А для того, чтобы в этом конфликте встать на сторону сердца – нужна воля.

– Может быть, не нужно стремиться познать Бога, а просто слепо верить?

– Есть две ошибки: первая, когда человек рано капитулирует перед трудностью познания и слишком рано вешает ярлык «это непознаваемо». Вторая – когда человек во «всеоружии», как ему кажется, входит в область, где кончаются проблемы и начинаются тайны. Тут его оружие «не работает», а он этого не понимает. Чтобы почувствовать эту границу, нужен некий вкус, определенный уровень философской воспитанности. Профессионально воспитанный ум знает границы своей компетенции.

Как писал св. Иоанн Дамаскин, святой 7 века: «не все в Боге познаваемо, но не все непознаваемо. Не все познаваемое выразимо, но не все непознаваемое невыразимо». Есть в Боге то, что познаваемо и выразимо, и есть то, что познаваемо нами, но на каком-то несловесном уровне.

Православие не просто. Православие настолько сложно и жизненно, что в нем есть место даже для простоты и простецов.

Воспевание «простой» веры просто вредно. Любое бескультурье мстит за себя – в том числе и бескультурье религиозное. Вам как полиграфистам могу привести печальный пример репринтного издания полного собрания творений святого Иоанна Златоуста. Это величайший и популярнейший православный богослов. Первый том вышел в 1991 году, двенадцатый - в 2004-м. Тираж первого тома 75000 экз. Тираж 12-го – 3000 экз. То, что в 25 раз упал круг читателей Иоанна Златоуста при общем несомненном росте числа православных, на мой взгляд, чрезвычайно негативный симптом. Попсовые дешевые брошюрки про «блаженных стариц» и «последние времена» отбили у церковных людей вкус к серьезной духовной пище. Причем даже у священников. В Русской Церкви около 30 000 священнослужителей. И, выходит, лишь один из них желает познакомиться с творчеством Златоуста…

А за пределами Церкви религиозное «опрощение» ведет к росту сект и оккультизма.

– А что ужасного в учении Льва Толстого?

– Кощунствовать по поводу святынь народа - это непристойно. Взять, к примеру, Некрасова, о котором я не дерзну сказать, что он был православным христианином. Но с какой любовью он описывает храм… Для него это святыня не потому, что он в церкви ощущает Бога, а потому, что это народное утешение. Для Некрасова храм освящен не Духом, а народной слезой. Но все же – освящен. Поэтому он с такой любовью описывает все, что связано с православием. А Толстой? В его "Воскресении" есть совершенно дикая 39-я глава с описанием литургии в кощунственных тонах. Здесь художественный и человеческий гений оставил Льва Николаевича.