Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Почему православные такие упертые?
Шрифт:

И все же я не вполне понимаю, что такое католическая церковь сегодня. Еще сто или даже пятьдесят лет назад это было понятно. Католичество – это жесткая иерархия и строгое подчинение голосу Папы. А сегодня реформированная католическая церковь очень разнолика и разнообразна. Однажды я слушал выступление католического архиепископа, который в Москве говорил о том, как он надеется, что скоро «вместе с нашими православными братьями мы соединимся в общей молитве, общем причастии». Сначала я порадовался его словам… Но вдруг подумал, что наверняка в ту же самую минуту его коллега где-нибудь во Вьетнаме произносит проповедь, обращаясь к местной пастве, и говорит то же самое о местных буддистах. А его коллега в Германии говорит точно такие же замечательные и добрые слова, относя их к протестантам.

Да, действительно, в католичестве есть очень интересная группа людей, которые искренне тянутся к православию, желая понять,

восстановить многие древние церковные традиции, общие для нас в первом тысячелетии. Но мне кажется, гораздо более влиятельна та группа, которая стремится адаптировать церковь к современным стандартам масс-медиа, к духу современности, к духу века сего. Это, наверное, больше всего отпугивает сейчас православных от католичества. Не те или иные догматические разногласия и тонкости, а то, что мы видим у католиков ту же болезнь, что и у нас…

Осуждать можно только то, что хотя бы отчасти, но все же знаешь по себе… Если трехлетний малыш случайно найдет эротический журнал, то он ничего дурного в нем не увидит. У него возникнет единственный вопрос: «Мама, а почему эта тетя голенькая? У нее отняли платье? Ей так не холодно?» – спросит малыш. Для того, чтобы увидеть грех в другом человеке, надо самому быть причастным к нему. Так вот, то, что нас пугает в католиках, есть и в нас. Это дух обмирщения – когда мы руководствуемся в своих поступках не только духом Евангелия, сколько тем, что «принято» в этом сообществе, в этой стране и в эту эпоху. Но мы видим, что у католиков эта болезнь обмирщения и политизации гораздо более запущена. Поэтому я опасаюсь, что в случае сближения мы скорее заразимся от них, нежели позаимствуем что-то доброе и хорошее.

Вообще, меня поражает миф о том, что в случае слияния двух разных традиций они друг друга обогатят. А может, произойдет взаимное заражение? Вы знаете, например, что для среднего русского обывателя более всего симпатично в католичестве? То, что на службе можно сидеть. А что симпатично в православии для среднего европейского обывателя? То, что православные разрешают разводиться и вступать во второй брак. Это сегодня самая массовая причина обращения в православие на Западе. Так что в случае нашего соединения, боюсь, мы позаимствовали бы друг у друга наши слабости, а не нашу силу.

– Помогала ли католическая церковь изгнанным после революции священникам или отнеслась к ним холодно?

– По-разному бывало. Были кардиналы и епископы, произносившие проповеди, смысл которых сводился к тому, что это, мол, Божий Промысл выметает поганой метлой православную Россию за то, что она не слушается Папу… Но были и те, которые отнеслись по-человечески, помогали обустраиваться русским беженцам, предоставляли им помещения для служб, для жилья. Была и третья линия – иезуитов, которые приглашали и обеспечивали бесплатное обучение русским детям в иезуитских учебных заведениях. И там потихоньку этих детей перевоспитывали в католическом духе… То есть по сути крали их у России и у родителей. Официальный же Ватикан, несомненно, хотел воспользоваться нашей бедой. Так, в 1927 году была создана специальная коллегия для подготовки католических священников для России. Расчет был на то, что большевистский режим скоро падет, православных священников не останется, и тогда на эту очищенную территорию они высадят свой десант – католических священников, знающих русский язык, русскую культуру, которые будут служить, как униаты, по русским книгам, но присягать Папе.

– Это все уже в прошлом?

– Нет. Самый проблемный регион для Ватикана – Западная Европа. Она проблемна для Ватикана потому, что почти потеряна им. Нотки европессимизма не раз звучали из уст самого Иоанна Павла II... У Папы есть замечательная традиция. Куда бы он ни приезжал, он целует землю страны, пригласившей его. И произносит фразу на языке той страны, в которую прилетел. Причем эта фраза становится девизом всего визита. Так вот, где-то в 92-м году свой визит во Францию Папа начал с пронзительной и честной фразы: «Франция! Что ты сделала со своим крещением!». Представляете: Францию, которая в Средние Века именовалась «старшей дочерью Церкви», Папа признал нехристианским, языческим регионом, а, значит зоной открытого миссионерства.

Помню, в одном немецком городе я зашёл в местную католическую семинарию, и меня порадовала и удивила карта, которая висела в коридоре. Это была карта той федеральной земли, на ней было несколько флажков. Оказалось, так отмечены приходы, чьи ребята учатся в семинарии. Такая память о каждом ученике меня, конечно, порадовала. А рядом я увидел другую карту-график, отражающую число учащихся этой семинарии и число людей, принявших сан после семинарии за весь ХХ век. По карте видно постепенное

падение обоих показателей до середины 30-х годов. Затем абсолютный ноль — с конца 30-х и 40-е годы (нацистские гонения на Католическую церковь). Послевоенные годы — резкий всплеск, затем идёт плавный спад в конце 50-х годов и резкий обвал, начиная с конца 60-х годов: после Второго Ватиканского Собора и реформ.

Как ни странно, хотя Католическая церковь стала на путь реформ, они не очень-то ей помогли. Это надо помнить. А то сегодня очень часто говорят: реформы, реформы — это панацея от всего. Скорее, наоборот.

Католичество становится религией «третьего мира», оставляя Западную Европу потребительству и вульгарнейшему неоязычеству. Одно из проявлений этого кризиса - все меньше молодых людей принимают священство (в основном, конечно, юноши сторонятся принципа обязательного безбрачия).

У католиков в Европе катастрофически на хватает священников. Они пробовали этот дефицит восполнить в 70-80-е годы — за счёт эмигрантов из стран Третьего мира. Это было очень политкорректно, телегенично и симпатично: вьетнамец или негр, исповедующий немцев. Вот преодоление нацизма. Но всё равно культурно-расовая граница остаётся. Соответственно, уже в 80-е и 90-е годы эту нишу заполнили поляками. Но поляки довольно быстро успели Европе надоесть.

И вот падение железного занавеса открыло доступ к тому удивительному ресурсу, который Достоевский называл «русские мальчики». Это не запись в пятой графе. Это тип человека. «Русские мальчики» Достоевского – это те молодые люди, которые отказывают себе в праве на жизнь до той поры, пока они не нашли повод к жизни. Для них смысл жизни и смысл смерти – одно и то же: жить можно только ради того, за что не страшно умереть. Эти русские мальчики шли в монастыри и в революцию, в космос, в секты и снова в монастыри. Они – служители, а не бизнесмены. И вот из нескольких католических уст я слышал: «простите, но мы должны принести в жертву наши добрые отношения с Русской Церковью и войти в Украину и Россию, а иначе сама наша Церковь к концу 21 века станет чернокожей». Поэтому в западной Украине и Белоруссии сегодня открывается избыточное количество католических семинарий. Их не нужно столько для того, чтобы обеспечить потребности католиков Украины, Белоруссии и даже России. Ребят собирают, учат европейским языкам, дают бытовую и интеллектуальную европейскую культуру, после вводного семинарского курса посылают в европейские университеты, - и все ради того, чтобы в конце концов командировать их в европейские же приходы. Так что речь идет о попытке приватизировать наш самый удивительный - человеческий - ресурс. И для Ватикана это вопрос сохранения себя в качестве центра европейской (а не латиноамериканской) жизни. Восточная Европа нужна Ватикану не как очередная провинция. А как шанс.

Похоже, что в Белоруссии, Украине и России католики занимаются прозелитизмом от отчаяния. Не от избытка сил, а из последних сил.

– Расскажите, пожалуйста, о чуде в португальской деревушке Фатима, где Богородица явилась маленьким детям и сделала четыре предсказания. И почему так долго скрывалось четвертое пророчество?

– Скажу сразу, что у православных людей доверия к Фатимским видениям нет. И все равно непонятно, что тут было скрывать. Последняя из тайн Фатимы, по заявлению Иоанна Павла II, касается его самого, она заключает в себе пророчество о том, что когда-то кровью понтифика окрасятся ступени собора Петра в Ватикане… Но ведь для того, чтобы такое предсказать, не нужно никаких откровений. Достаточно хоть немножко знать историю Ватикана. Еще в середине девятнадцатого века при Папе состоял специальный кардинал, обязанностью которого было причащаться из чаши раньше Папы, чтобы проверять, не отравлено ли причастие. Такую должность ввели после того, как таким образом отравили одного из Пап его же собственные сослужители… История Ватикана настолько пропитана кровью и интригами, что предсказать, что нечто подобное произойдет с Папой Римским, можно просто не выходя из исторической библиотеки.

– А о чем были другие предсказания?

– Одно из них касалось России. Речь шла о том, что Россия должна быть посвящена Божьей матери. Но сам по себе этот текст, если считать его подлинным, можно понять по-разному. В сознании некоторых католиков это пророчество означает благословение Божьей матери на католическую экспансию в России. А Мария Стахович – живущая в Париже умная православная женщина – в своей книжке о Фатиме утверждает, что католики совершенно исказили смысл пророчества. На языке Библии посвятить нечто кому-то означает отказаться от своих прав. Если я что-то посвящаю Богу, значит, это уже не мое. Если Божья матерь хочет посвятить Россию Богу, значит, Ватикан должен отказаться от своих притязаний на эту страну.

Поделиться с друзьями: