Почтальон

— Молоко у тебя не обсохло так с отцом разговаривать, — старший закурил папиросу, — смотри, Алябины тоже вон орудуют, уже третью тачку отвозят, а мы с первой валандаемся. Что там?

— Слышь, там что-то мягкое и воняет, может, кошка дохлая? Пошли к другой куче, вдруг заразная.

— Погодь, — старший зажёг спичку, поднёс поближе, пригляделся.

Из щебня торчала кисть с почерневшими пальцами, два оторвались и висели на съёжившихся лоскутах кожи.

— Это чевойта, бать? — младший попятился назад, споткнулся о лопату и плюхнулся на землю. — Человек там?

Батя стоял, быстро-быстро крестясь, и бормотал невнятно, единственное, что можно было разобрать, это «Господи, спаси», папироса висела у него на нижней губе, прожигая бороду. Младший очухался первым, он вывалил щебень на то место, где торчала рука, лопату бросил в тачку, схватился за неё одной рукой, другой — ухватил отца за шиворот, и потащил прочь от проклятого места.

Глава 7

Глава 7.

Московский электро-театр «Художественный», в котором Сергей не раз смотрел кино после Гражданской, мог вместить девять сотен зрителей, был украшен гирляндами электрических лампочек на фасадах, мраморными колоннами, пальмами в фойе и ажурными люстрами на потолке. Зрителей на входе встречал фонтан, а приобщались к искусству они, сидя в удобных креслах в партере, а то и в ложах с бархатными портьерами. По сравнению с этим храмом современной культуры псковский кинотеатр «Аврора» проигрывал вчистую. Одноэтажное здание с надстройкой, в которой сидел киномеханик, раздолбанный Петрофф в углу небольшого зала с десятью рядами кресел, роль буфета исполняла пристройка, где торговали пивом, крепким спиртным и копчёной рыбой. Возможно, «Аврора» не была идеальным местом для первого свидания, но Травина никогда такие условности не волновали.

Как и то, можно ли считать такое свидание первым после тщательного медицинского осмотра. В больнице, куда он приехал к четырём часам вечера, его разве что наизнанку не вывернули, подвергли всем способам диагностики, которые предлагала своим пациентам медицина первой трети 20 века. Кровь и мокроту исследовал под микроскопом прямо в кабинете лаборант в замызганной косоворотке, тут же Черницкая била Травина молоточком по всему телу, прикладывала стетоскоп к разным местам, одновременно следя за показателями гальванометра, от которого провода шли к его голове. Сергей дышал в резиновую трубку, приседал и бегал на месте, показывал язык и пытался разглядеть каракули на стене, прикрывая то один, то другой глаз, почти ослепшие после осмотра с помощью щелевой лампы. И всё это он проделывал в одних трусах, так что по крайней мере с его стороны у него от Черницкой не осталось тайн. Доктор относилась к своим обязанностям добросовестно, и закончила издевательства только в половине восьмого вечера.

— Судя по всем данным, вы здоровы. И группа крови у вас замечательная.

В голове Сергея почему-то всплыло «третья отрицательная», но Черницкая сказала:

— Первая. Из вас бы, Сергей Олегович, получился замечательный донор, ваша кровь любому человеку подойдёт.

— Так уж и любому?

— Да. Хотите, мы вас в картотеку запишем? Бывают случаи, когда нужно срочно человеку кровь перелить, а родственники отказываются.

— Пишите, — согласился Травин. — Могу хоть завтра.

— Нет, завтра не надо, вы сами только недавно тут пациентом лежали, и ещё не все обследования прошли. Хорошо бы рентген сделать всего организма, а не только головы, но аппарат у нас третий день как не работает, а новый из Ленинграда мы только заказали. Так что я договорюсь со второй больницей, они вас просветят. Вдруг что-нибудь найдут из того, что я проглядела.

— Вы разочарованы? — Сергей о пользе рентгена имел смутные представления, а о вреде — вполне ясные.

— Это странно, вы же не первый у меня больной, Сергей Олегович, не могут люди так быстро переходить от предсмертного состояния к активной жизни. Надо бы вас понаблюдать несколько дней здесь, в больнице. Голова, говорите, кружится?

— Да, иногда.

— Вот хорошо бы в этот момент электрическую активность мозга снять, давление измерить, сердце послушать. Может, полежите неделю у нас?

— Нет уж, — отказался Травин, всем этим методам лечения он не очень доверял, — хотите наблюдать, пожалуйста, но только не здесь. К тому же, мы с вами вроде-бы о совместном походе в кино договорились.

— В кинематографический театр, наверное, придётся сходить в другой раз, — вздохнула Черницкая, надевая пальто. — Последний сеанс через тридцать минут, даже если побежим, мы не успеем.

— Мы постараемся, — заверил её Травин, и буквально выволок докторшу на улицу.

Он опасался, что вид мотоцикла испугает врача, но вместо этого Черницкая спокойно залезла на сиденье и прижалась к нему, обхватив руками. Двигатель взревел, часовой у ворот больницы отдал им честь, и плюющаяся дымом шайтан-машина проделала путь от Красноармейской набережной до Пролетарского бульвара меньше чем за десять минут. Они успели купить билеты, две бутылки лимонада местной фабрики, пончики в промасленной газете и занять свои места в третьем ряду аккурат к тому моменту, как киномеханик зарядил плёнку. Публика собралась разношёрстная, были и барышни с платочками, которые они прикладывали к носу, морщась от запахов, и шумные зрители на задних рядах, лузгающие семечки и булькающие спиртным, и весёлые студенты техникума землеустройства, занявшие компанией весь первый ряд и обсуждающие происходящее на экране. Но постепенно разговоры стихли, грустная судьба Сары Бернар в исполнении Греты Гарбо захватила зрителей, женщины, как водится, всплакнули, мужская часть аудитории смотрела на экран, сжав кулаки и усмиряя волнение спиртным. Травин тоже сжимал, только не кулаки, а челюсти, и не от избытка чувств, а чтобы не зевнуть, фильм ему не понравился. Слезливая история женщины, которая переспала с антрепренёром, ожидая, пока жених выйдет из тюрьмы, ничуть Сергея не тронула, он жалел о полутора часах времени, потраченного впустую, и совсем немного — о трёх рублях, уплаченных за билеты. Попробовал было поприставать к Черницкой, но та как уткнулась в экран с самого начала, так и отсмотрела весь фильм не отрываясь. Зато когда плёнка кончилась и зажгли свет, всё наладилось.

— Поедем ко мне, — сказала докторша, выйдя из душного зала.

Травин был не против, определённость ему всегда нравилась, до дома, где жила его спутница, они домчали за пару минут. Первый раз Черницкая поцеловала его, когда он слез с мотоцикла и помог ей спуститься с сиденья. Второй раз — у калитки, и больше они друг от друга не отрывались.

— Максим по будням у бабушки, — сказала она, когда наощупь отпирала дверь. — А у меня ночное дежурство, в двенадцать вечера я должна быть в больнице.

— Не будем терять времени, — согласился Сергей, и на руках понёс её в комнату.

Когда мотоцикл подъехал к крыльцу больницы, там стояла Надя Матюшина. Сергей было хотел поздороваться, но девушка словно была чем-то огорчена, и убежала, едва завидя их с докторшей. Травин решил, что так даже к лучшему, и пообещал себе, что в следующий раз не забудет привезти медсёстрам чего-нибудь.

— Чай, — сказала Черницкая, — мы тут по ночам бывает с ног валимся, спасаемся только крепким сладким чаем с лимонами, так что, если ты хочешь нас порадовать, купи цейлонского номер девяносто пять. И шоколад. Но много не привози, избалуешь мне медсестёр, потом самой покупать придётся.

— Куплю, — Травин кивнул. — В среду в театре Пушкина ленинградские артисты выступать будут, на спектакль можем сходить. Или в киношку, американскую комедию в «Авиаторе» будут показывать, с Китоном.

— Позже решим, — докторша улыбнулась лукаво, чмокнула его в щёку, — партия нам подарила новый выходной, так что Максимка у меня будет. И завтра вечером тоже. Всё, тебе пора домой, а мне — работать.

Выезжая со двора больницы, Травин понял, чем ему нравится Черницкая, она относилась к жизни примерно так же, как он, мало обращая внимания на условности, предрассудки и несущественные мелочи, не жеманничала, не требовала особого отношения, но и пренебрежения к себе не допускала. Всё в ней было в ту самую меру, которая его, Травина, устраивала.

— Посмотрим, что дальше будет, — решил он, выворачивая на мост, мотоцикл чуть подскочил на кочке, что-то скрежетнуло, Сергей сбросил скорость, прислушиваясь к работе двигателя и скрипу пружин.

Колесо спустило окончательно на мосту через реку Великую, Сергей кое-как доехал до здания центральной библиотеки, огляделся, торговые площади напротив были совершенно пусты, торговцы появятся здесь только утром. Можно было дотолкать мотоцикл до почтамта, но с десяти вечера до шести утра двери были заперты, охранник сидел внутри, и дёргать его по личным делам Сергей не хотел.

В будке возле библиотеки скучал часовой из полка ГПУ, мужчина средних лет, в шинели нового образца и шлеме с малиновой звездой.

— Не положено, — сказал он Травину, когда тот попросил присмотреть за мотоциклом до утра. — Вон, у дворника оставь в ломбарде, а я присмотрю.

Ломбард находился во дворе дома-колодца, зажатого между ночлежным домом и Санпросвещением. Первый этаж со стороны моста занимала кооперативная столовая с логичным названием «У Великой» и гордой надписью «Ресторация», в доме также располагались страховые кассы, аптека, магазин одежды, мастерская, в которой починяли примуса и керосинки, и склады, где ломбард хранил сданные в залог вещи. В небольшой пристройке перед въездом во двор жил дворник, и Сергей решил, что вполне может последовать совету часового и оставить здесь мотоцикл до утра, а дома он снимет колесо с коляски, и тут же его перед работой поменяет, благо до почтамта было два шага. Он дотолкал мотоцикл до запертых ворот и заглянул внутрь пристройки.