Почти рукописная жизнь

На пороге нас тоже никто не встречал. Возле двери на станцию, а это была именно станция, мы увидели синюю табличку: «Отделение почтовой связи. Время работы: вторник, среда, четверг, пятница. С 10.00 до 11.00». Мы посмотрели на часы и поняли, что пришли рано.

Мы долго стучались, и нам наконец открыли. На пороге стоял заспанный, нечёсаный человек, у которого даже усы были какие-то неприбранные. Не могу сказать, что он обрадовался. Руководитель нашей экспедиции о чём-то с ним тихонечко поговорил, и он предложил нам войти, предварительно вытерев ноги. Только обо что их вытереть, не сказал.

Я с большим волнением зашёл в настоящую научную полярную станцию. Внутри было очень тепло. Воздух был спёртый, давно не проветренный. Сильно пахло дизельным топливом, и громко гудел работающий генератор. В прихожей стояли бочки, ящики, давно не чищенные кастрюли. Мы прошли дальше, и нам предложили войти в кают-компанию. Так встретивший нас человек назвал довольно просторное и светлое помещение, в которое я не сразу решился шагнуть, потому что там было чисто. Точнее, там было чисто относительно прихожей, крыльца и всего того кошмара, которым теперь является некогда большая научная станция.

Мне в этой кают-компании всё было интересно. Перед входом, у стены, стояла старенькая двухконфорочная плитка, недавно мытая, но залитая каким-то варевом… На плитке – старый эмалированный чайник и большая кастрюля на малом огне, до краёв наполненная чем-то булькающим. Я понюхал. Холодец. У противоположной от плиты стенки стоял стол, усыпанный мукой. Ещё на нём стояла маленькая хлебопечка. В помещении приятно пахло хлебом. Уловив мой взгляд, встретивший нас человек сказал: «Хлеб печём… А что делать». Тут я вспомнил, что у меня в руке ведро с капустой, которое я всё время перекладывал из руки в руку, потому что тонкая ручка резала ладонь. Ничего не говоря, я протянул ведро начальнику станции – а это был именно он – принесённый с корабля гостинец. Сквозь полупрозрачные стенки ведра было видно содержимое. В этот момент встретивший нас человек в первый раз искренне и радостно улыбнулся и сказал: «Вот это дело!» Он быстро забрал у меня из рук капусту и куда-то унёс. Видно было, что он по-настоящему рад.

В кают-компании было два окна. У дальней от дверей стенки стояли книжные полки и малюсенький телевизор. По телевизору шли новости. Какая-то журналистка поздравляла актрису Ирину Мирошниченко с юбилеем. По стенам висели старые чёрно-белые фотографии. На одной – белый медведь, на другой – какой-то строгий человек в кителе 50-х годов и со звездой Героя Советского Союза на груди. И ещё висела икона. Но не в углу, а посреди стены. На полке рядом с книгами стояла маленькая пластмассовая новогодняя ёлочка, украшенная гирляндой и парой игрушек. У стены я увидел диван и несколько старых барабанов от большой ударной установки. Барабаны были очень старые, судя по ржавым креплениям, на них никто не играл лет десять. Видимо, мужикам жалко было их выбросить, вещь-то хорошая.

На книжных полках в два ряда стояли книги и толстые журналы, почти все зачитанные. Целая полка книг из серии «Жизнь замечательных людей»: «Денис Давыдов», «Федотов», «Рублёв», «Спиноза», «Пограничники», «Эдгар По»… Самая толстая и нечитанная книга – «Гёте». Порадовала меня на полярной станции почти замусоленная книжка «Гомер. Одиссея». На столике возле дивана лежал толстый журнал «Поэзия», выпуск 13-й за 1974 год. На подоконнике стоял горшок с каким-то растением, что-то вьющееся. А за окном туман.

На станции мы попросили бумагу и поставили себе на листочках печати самого северного российского почтового отделения. Хотелось послать письмо, точнее – отправить открытки многим друзьям… Представляете, получить открытку с Земли Франца-Иосифа! Я даже сам себе послал бы такую открытку. Интересно, когда бы она дошла. Следующее судно сюда зайдет месяца через три. А ещё забавнее было бы отправить эту открытку и самому её отнести на наш корабль, чтобы потом она дошла до Архангельска и уже оттуда дальше. Но никаких открыток на почте не оказалось и марок тоже. Да и почтовым обязанностям, по-моему, местные сотрудники не обучены. Начальник станции сказал очень просто: «А оно тебе надо?» – и я устыдился своих явно туристических желаний.

Вернулся я на корабль со странным впечатлением. Все мои представления о том, как устроена и как работает полярная станция, как живут полярники и какие они сами, не имели ничего мало-мальски общего с тем, что я увидел на самом деле. Но я не был разочарован. Меня тронуло то, что я увидел. Мне понравились собаки, которые там живут. Здоровенный и очень старый кобель был нам очень рад. Ходил, улыбался, мотал хвостом, поджимал уши от радости. Хромой и весь покусанный. Я спросил, не медведь ли его покусал, мне сказали, что с медведем он встречался не раз, но здесь два кобеля, причем они родные братья, и одна сука. У суки течка, вот братья и дерутся смертным боем. Второй кобель помладше и посильнее, его даже заперли в сарай. Это он покусал старшего брата. Суку нам хотели показать, но она упиралась и категорически не хотела с нами знакомиться. Сука! Ваня, который остался на станции на долгие месяцы, растерянно улыбался, и по нему было видно, что он тоже не совсем так представлял себе место, в котором ему предстоит провести так много времени.

Вернувшись на борт, я стал просматривать в телефоне фотографии, которые сделал на острове Хейса, сидел и тихо посмеивался. Я навсегда расстался с прекрасными представлениями о полярных станциях и полярниках. Исчезли бородатые мужики в песцовых шапках и унтах, исчезли из моих представлений маленькие уютные домики, вокруг которых завывает пурга, а в небе висит северное сияние. Место этих фантазий заняли конкретные и реальные картины странного и непонятного мне бытия реальной станции далекого Заполярья.

Мы отошли от острова, и он быстро скрылся в тумане. Едва он скрылся, как прямо по курсу туман зазолотился солнечным светом, и вскоре мы вырвались из его пелены. Море в один миг стало ярко-синим, небо – отчаянно голубым, и нам открылся вид на остров Чампа. Ни в одном голливудском фильме я не видел таких ярких красок и такой красоты. После абсолютно чёрно-белой картинки на нас обрушились все возможные оттенки синего и голубого. А на скалистых берегах острова Чампа склоны зеленели изумрудным цветом. Я так давно не видел зеленого, что сначала даже этому не поверил. Но о чудесном острове Чампа, а он, уж поверьте, чудесен не только зеленью на склонах, я расскажу позже.

Русская Арктика. День десятый

Остров Чампа! Как его описать? Я понимаю, что это невозможно, но главное – не знаю, с чего начать.

Перед высадкой на Чампе нам сказали, что в том месте, которое мы посетим, есть странное, удивительное и совершенно не изученное явление. Там находятся так называемые сферолиты, которые нигде больше в мире не встречаются. Кто-то из учёных сказал, что подобные сферолиты находили где-то в Австралии, но они там были меньшего размера и не столь многочисленны. Нас много раз предупредили и убедительно попросили: когда будем покидать остров, сферолиты с собой не уносить. А во время пребывания лучше их не трогать, не перемещать, а большие сферолиты не пробовать на прочность.

Что такое сферолиты? Это шары. Шары идеальной формы. Круглые камни… Хотя это не камни. Просто другого слова не знаю. Сферолиты состоят из песка, как бы очень плотно склеенного или спрессованного, но не спаянного… – тоже не знаю как сказать. Да что я могу сказать, если и учёные не знают?!

Эти круглые штуки точно не вулканического происхождения, потому что в противном случае они были бы именно спаяны. А ещё в некоторых сферолитах учёные обнаружили зубы древнейших акул. У нас на борту даже случилась небольшая дискуссия между геологами, у которых были разные и весьма убедительные версии происхождения сферолитов. Но, если есть несколько убедительных версий, значит, вопрос пока не изучен.