Почти счастливые женщины

Когда Муся об этом узнала, чуть с ума не сошла. Головой об стену билась. Но бейся не бейся, а его уже не вернуть.

Сколько я с ней провела времени! Да просто жила у нее. Вытягивала ее как могла. Уговаривала, умоляла – жить ради дочки, ради себя.

Ну и пришла в себя понемногу, время – лучший лекарь. Забрала дочку, но у них не сложилось – почти пять лет Алка провела в другой семье. И они с Мусей отвыкли друг от друга. Она неплохая, ее Алка, но бестолковая. Институт не окончила, бросила. Вышла замуж, родила сына. С матерью отношения так и не наладились – Алка ее не простила. А Муся понемногу приходила в себя и снова стала смеяться, наряжаться и краситься. Правда, наряжаться особенно было не на что – так, продавала потихоньку вещи. Муся никогда не работала. Да и кем? Ни специальности, ни талантов, кроме одного – умения жить красиво, легко, весело. А скандалы все продолжались, Алка винила ее в расточительности и роскошной жизни, говорила, что до тюрьмы Аркадия довела Муся. Упрекала, что мать не ездила в тюрьму. А та и вправду не ездила: не было ни сил, ни мужества посмотреть мужу в глаза. Доля правды в словах дочки была. Но только доля. От бесчисленных дрязг и скандалов Муся сбежала на дачу, сюда, в Кратово. Думала, на лето, а оказалось – навсегда. В московскую квартиру Муся больше не вернулась.

Одной ей было неплохо, но тяжело. Зимой поселок пустой, магазин тоже. Счастье, что она неприхотлива: есть хлеб, чай и печенье – и ладно. Но какая тоска, ты только подумай: зима, холод, сугробы, участок в снегу. И все это ей. Иногда я привозила Машу – убрать дом, почистить дорожки, постирать белье. Часто приезжала сама, привозила продукты, книги, журналы. Слава богу, был телевизор. И было тепло, газовое отопление. А голландку, – Софья кивнула на узкую, высокую, до потолка, белую кафельную печь, – она топить не умела и боялась. Но Муся понемногу привыкла, обжилась и ожила, перешивала себе из старого, ходила в лес за ягодами.

А еще Максим, Максик, внук. Она его обожала. Единственное, что у нее было в жизни, – мальчишка. Алке хотелось свободы – вот и отдала его матери. Кажется, года в четыре.

Но пугала все время, чистый шантаж. Что не по ней – «заберу сына!».

А Муська снова страдала. Воспитательница из нее была плохая. Все ему позволяла. Впрочем, не мне говорить.

Но тут снова удар – Алка развелась с мужем. Тот ушел к молодой, да и Алка не отстала – тоже завела молодого.

Сошлась с ним, родила близнецов и зажила новой жизнью. А Максим тем временем вырос. Он всегда был мальчиком сложным, с характером. А тут еще и переходный возраст. Хамит, ворует деньги, живет по неделям то у отца, то у матери, то здесь, в Кратове. Манипулирует всеми. Потому что у всех чувство вины. В общем, перекати-поле.

Родителям он не нужен. Беспокоится о нем только Муся, всем остальным наплевать, у всех своя жизнь. А парню почти восемнадцать. В общем, Муське моей достается. Ну а теперь и мы свалились на ее рыжую голову. Но, думаю, ей с нами будет повеселее! – Софья помолчала. – Я говорила тебе – у всех своя судьба. У меня, у Муси. У твоего несчастного отца. У твоей бедной матери.

Аля вздрогнула.

– А где Муся? Еще спит?

– Пусть спит. Мы с ней по три рюмочки коньячку дернули, вот она и сломалась.

Аля кивнула, и в этот момент дверь в комнату распахнулась, стукнувшись о косяк. Аля и Софья вздрогнули и повернулись.

На пороге стоял высокий, по-юношески худощавый, плечистый парень. Темные длинные вьющиеся волосы откинуты назад. Прямой нос и сжатые губы, глубокая ямочка на подбородке. И глаза – большие, ярко-синие, невозможно синие, под густыми черными ресницами. Держа руки в карманах голубоватых джинсов и чуть покачиваясь с пятки на носок, он с удивлением разглядывал незваных гостей.

– Здравствуй, Максим! Не узнаешь? – спросила Софья.

Ответа Аля уже не слышала. Она ничего бы сейчас не услышала – ни раскатов грома, ни самую громкую музыку, ни самый отчаянный крик, ни даже взрывов. Никого красивее она в жизни не видела. Какое-то видение, ей-богу.

Парень с невыносимыми синими глазами внимательно и пристально оглядел их с Софьей.

– Где Муся? – коротко осведомился он и, заметив пустую бутылку коньяка на столе, недобро ухмыльнулся: – А-а-а-а, ну все понятно. Дрыхнет.

– Спит, – подтвердила смущенная Софья. – Тебя, между прочим, ждала.

Парень подошел к холодильнику, вынул кастрюлю с остатками бульона, плюхнул ее на стол и рукой вытащил кусок курицы. С куриной ноги капал холодный и жирный бульон, капли падали на стол и на пол, но юноша не обращал на это внимания. Впрочем, как и на Софью и Алю. Уставившись в окно, он мрачно жевал. Покончив с курицей, вытер руки о кухонное полотенце и молча вышел из кухни.

Софья и Аля так же молча проводили его взглядами – Аля растерянным, а Софья расстроенным и очень печальным.

Аля с ужасом посмотрела на стол и пол, на полупустую кастрюлю и перевела на Софью беспомощный взгляд.

Софья громко вздохнула, пожала плечом и развела руками – ну что, убирай.

– Бульон прокипятить? – прошелестела Аля.

– Прокипяти, – буркнула она уже из коридора, хлопнув дверью своей комнаты.

Аля вздрогнула, посмотрела на кастрюлю.

– Да, прокипятить, – прошептала она. – Обязательно прокипятить, иначе прокиснет.

Она прибралась, вымыла стол и пол, прокипятила остатки супа и пошла наверх. У двери его комнаты замерла, затаив дыхание.

Тихо. Абсолютная тишина. Наверное, уснул.

На цыпочках зашла к себе, тихонько притворив дверь, и, бросившись на кровать, закрыла глаза. На ее лице блуждала странная, дурацкая и загадочная улыбка.

– Мак-сим, – по складам произнесла она, – Мак-сим.

Как красиво! Впрочем, если бы его звали совсем просто, скажем, Иван или Сергей, ничего бы не изменилось. Потому что испортить его нельзя ничем – он прекрасен.

Пребывая в мечтаниях, Аля не заметила, как уснула. Проснулась, когда на часах было почти три дня. Ну ничего себе, а? Она причесалась, открыла заветную красную коробочку. Нет, нельзя. Совсем глупо. Софья увидит – засмеет. Ну и вообще… Нет, ни за что! Если только…

Она понюхала перламутровый блеск для губ. Да, земляника! Аля осторожно мазнула содержимое тюбика. Блеск был густой и жирный, немного похожий на клей. Она провела пальцем по губам. Липко и сладко. И, если честно, довольно противно, невзирая на запах. Но губы заблестели, ожили.

Довольная результатом, Аля еще раз внимательно посмотрела на себя в зеркало и решительно сорвала резинку с хвоста. Волосы упали на спину и плечи, она осталась довольна.

Одернула сарафан и вышла из комнаты. Легко сбежав вниз, замерла – из гостиной раздавался приглушенный разговор.

Затаив дыхание, она встала у двери.

Софья и Муся горячо спорили, перебивая друг друга. Слышно было плохо, но Аля прислонилась к двери. Видели бы ее сейчас! Стыдно ужасно. Но любопытство победило.

– Выхода нет, – повторяла Муся. – Нет – и все. Пусть будет как будет!

– Есть выход, – возражала Софья. – Поверь моему горькому опыту! Только армия, никаких институтов! Только служить! Только там из него сделают человека! – И с горечью добавила: – Это я тебе говорю. Я, со своим страшным опытом. Не пожалела бы тогда своего дурака, может быть, и стал человеком. И жил бы, а не гнил в могиле.