Почти серьезно...
Шрифт:
Выходили они на манеж вразвалку, не спеша, беззвучно шевеля губами, как бы переговариваясь, и всем своим видом показывая, что они прогуливаются (говорят, что эту манеру они переняли у иностранцев, приезжавших к нам в конце двадцатых годов), остановившись посреди манежа, они неумело изображали, что неожиданно увидели публику. Старший при этом делал широкий жест рукой, как бы говоря: «Давай покажем себя». Младший деловито исполнял на голове старшего стойку, в которой замирал на несколько секунд. Затем они показывали несколько трюков, а в финале «комплименты ручкой», и все это под непременное беззвучное перешептывание.
После работы «братья» поднимались
В этих же гардеробных я встречал артистов, которые проводили в цирке дни и ночи. Они придумывали и отшлифовывали новые трюки, использовали каждый свободный час для репетиции, до хрипоты спорили с инженерами, разрабатывая новые аппараты. Сколько волнений, споров, проб и ошибок, сложностей с подбором музыки, света, отработкой мизансцен связано с новым номером! И таких людей, талантливых, ищущих, настоящих тружеников, в цирке большинство.
Разные люди жили в гардеробных: замкнутые и общительные, веселые и грустные, гостеприимные и нелюдимые. Когда мы с Мишей начинали самостоятельную работу, для нас было праздником, если приглашали к себе в гардеробную артисты-сатирики Григорий Рашковский и Николай Скалов — чудесный дуэт, почти каждый сезон выступавший с новым злободневным репертуаром на манеже столичного цирка.
Полный, обаятельный человек дядя Гриша, как мы называли Рашковского, нес на себе основную нагрузку в номере. Артисты прекрасно подавали текст куплетов, и, хотя никогда не пользовались микрофоном, публика слышала каждое слово. Скалов выходил на манеж с гитарой, а Рашковский с мандолиной. Сами себе аккомпанировали, великолепно общались со зрителем и под аплодисменты уходили за кулисы.
— Вот наш реквизит, пожалуйста, взвешивайте.
Рабочие с трудом поставили ящик на весы. Двести тридцать килограммов. Комиссия всполошилась: почему такой вес?
— А инструменты? Ноты? — невозмутимо ответил Скалов.
— Да сколько же могут весить гитара с мандолиной? Откройте ящик, — потребовал председатель комиссии.
Ящик открыли, и оттуда появился с двумя двухпудовыми гирями в руках дядя Гриша. Члены комиссии так и не знали, обижаться им или улыбаться…
— Вот наш реквизит.
Григорий Рашковский и Николай Скалов первыми принесли в цирк диковинный для всех нас железный ящик с манящим названием «магнитофон». Развлекались они с ним как могли.
Как-то пригласили к себе в гардеробную мрачного дрессировщика лошадей. Посадили его в кресло и, незаметно установив микрофон, завели разговор о разных несправедливостях в нашей цирковой системе. Затравка сработала. Не скупясь на крепкие выражения, дрессировщик с воодушевлением ругал руководство главка. Каких только слов не было сказано в адрес наших начальников.
Потом Рашковский, прервав его, мягко сказал:
— А теперь, дорогой Вася, внимательно послушай, что завтра в своем кабинете услышит начальник нашего главка.
Скалов торжественно включил магнитофон на «прослушивание», и Вася постепенно начал меняться в лице. Потом он кричал на Рашковского и Скалова. И слова были более крепкими, чем
когда он ругал главк. А дядя Гриша, похлопывая по плечу перепуганного артиста, ласково говорил:— Не кричи, Вася, не волнуйся. Лучше заходи к нам вечером после представления с бутылкой армянского коньяка. Мы все вместе обсудим и, может быть, эту пленку, если ты не будешь возражать, сотрем.
Кого бы из старых актеров я ни встретил, сразу масса воспоминаний. С одним вместе выезжал на гастроли в Австралию, у второго был свидетелем на свадьбе, с третьим работал во время гастролей в Сибири.
Стоит мне увидеть Виктора Плинера, работающего сейчас режиссером в цирке, я сразу вспоминаю одну из первых послевоенных программ в Москве. На манеж выходил седоватый мужчина с доброй улыбкой, а с ним выбегали дети. И мы с огромным удовольствием смотрели удивительный номер «Икарийские игры».
Обычно выступающих на манеже детей чуть-чуть жалко. Это идет еще от «Гуттаперчевого мальчика» Григоровича. А у Виктора Плинера ребята работали с радостью, с увлечением, да и он к ним относился по-доброму, по-отцовски. Как правило, в группу к нему попадали дети не очень состоятельных родителей. И родители были довольны, что их ребята находятся в надежных руках, учатся, работают, приобретают специальность.
У самого Виктора Плинера детей нет. И он, и его жена относились к маленьким артистам как отец и мать.
В конце шестидесятых годов Виктор Плинер снова создал номер с детьми. Сам он в нем уже не работает. Трюки стали сильнее. Их можно назвать рекордными. И хотя номер великолепно принимается зрителями, для меня лично он кажется хуже. В нем не хватает самого Плинера. Другие этого не замечают, а я невольно сопоставляю номер с прежним выступлением.
Униформа — лицо цирка. У хорошего инспектора униформа вышколена, стоит по струнке. Красивый выход униформы всегда подчеркивает праздничность спектакля.
К сожалению, сейчас на внешний вид униформы мало обращают внимания, особенно в периферийных цирках. Униформистов одевают в какие-то неопределенного цвета малахаи. Они могут выйти на манеж с расстегнутыми воротничками рубашек, в нечищеных ботинках. А от них многое зависит: быстро убрать и правильно установить реквизит, разобрать клетки после работы дрессировщика, вовремя бросить актеру необходимые предметы — булавы, кольца… В случае опасности униформист должен уметь подстраховать артиста. В Московском цирке старшим униформистом уже много лет работает Шамиль Садеков, человек, которого знают и уважают все артисты. Это он спас жизнь известной цирковой гимнастке Валентине Сурковой во время выступления в Зеленом театре Центрального парка культуры и отдыха. Плохо укрепленный канат вдруг лопнул, раздался треск. Шамиль в сотые доли секунды среагировал, ринулся под падающую гимнастку, спассировал ее падение своей спиной. Артистка отделалась легким ударом и испугом, а Шамиль потом провел около двух недель в больнице.
Во время представления за кулисами у занавеса стоит старый униформист. Этот человек, который, несмотря на толстые очки, почти ничего не видит, всю жизнь провел в цирке. В прошлом известный артист, выйдя на пенсию, он не смог жить без любимого искусства и начал работать в Москве в униформе. Во время представления, впуская и выпуская артистов на манеж, он может только открывать и закрывать занавес. Стоя весь спектакль в темном проходе, намотав на руки веревки от занавеса, он весь на манеже. Когда играет оркестр, он в такт подпевает и слушает, что происходит в зале.