Почтовая открытка
Шрифт:
— Сегодня я жалею, что не послушал отца, когда он уговаривал нас отправиться в Америку. Я бы добился успеха, как Фриц Ланг, Эрнст Любич с Полой Негри, Отто Премингер или Билли Уайлдер, уехавшие в нужное время… Я был слишком молод! Думал, что все знаю лучше отца…
Но Борис и Эфраим советуют ему немного подождать, все хорошенько обдумать.
Вернувшись в Чехословакию, дядя Боря шлет племянницам и брату Эфраиму тревожные открытки. Ситуация в Европе ухудшается. «Мы не осознавали, насколько все это серьезно», — пишет он.
В марте Германия вторгается в Чехословакию. Борис оказывается в ловушке: ему не покинуть страну, он вынужден отказаться от поездки на Всемирный конгресс по птицеводству в Мэриленде. Он страшно огорчен. Снова и снова вспоминает
Нахман уговаривает семью поехать на летние каникулы 1939 года к ним в Палестину. Но Эмма и Эфраим помнят томительные недели под палящим зноем и предпочитают провести лето в прохладе своего нормандского дома. К тому же Эфраим все еще рассчитывает получить гражданство — поездка в Хайфу не на пользу его досье.
В мае Франция берет обязательство оказать военную помощь Польше в случае нападения Германии. Эмма каждый день шлет письма родителям в Лодзь. Она ни с кем не делится опасениями, особенно скрывая их от детей.
Во время каникул Мириам начинает рисовать небольшие натюрморты: корзины с фруктами, бокалы с вином и прочие ванитас. Свои картины она предпочитает называть по-английски still life. Тихая жизнь. Ноэми каждый день старательно пишет в дневник. А Жак зубрит «Общие основы агрономии» Ланье-Лашеза. В начале сентября, накануне возвращения в Париж Мириам и Ноэми отправляются из своей деревни в Эврё, чтобы закупить гуашь и холсты небольшого формата.
Катя рядом с собой велосипеды, девушки идут вдоль массивного фасада Сберегательного банка, и вдруг с большой часовой башни раздается звон колоколов. Колокола звонят и звонят, не прекращая. Затем ударяют в набат все городские колокола на всех церквях. Когда сестры подъезжают к магазину художественных красок, владелец с грохотом опускает железную штору.
— Идите домой! — бросает он девочкам.
В открытое окно слышен чей-то крик.
Мириам потом будет вспоминать, что начало войны — это очень громко, очень шумно.
Сестры вскакивают на велосипеды и поспешно возвращаются на ферму. На обратном пути они снова проезжают поля — те ничуть не изменились. Природа неизменна и безучастна.
Семья Рабиновичей, собравшаяся было закрывать дом, распаковывает чемоданы. В Париж они не вернутся из-за угрозы бомбардировок.
Родители идут в мэрию, чтобы зарегистрировать дом в Лефорже своим основным местом жительства. Это позволит Ноэми и Жаку посещать лицей в Эврё.
В деревне они чувствуют себя в большей безопасности, соседи любезны с ними. Благодаря устроенному Нахманом огороду прокормиться легко, а дяди-Борины куры регулярно дают крупные и свежие яйца. Среди наступившего хаоса Эфраим радуется хотя бы тому, что так кстати купил эту ферму.
Через неделю Ноэми и Жак идут в школу. Ноэми учится в последнем классе. Жаку до окончания школы осталось три года. Мириам ездит в Париж и обратно, чтобы посещать занятия по философии в Сорбонне. Эмме привозят на дом фортепиано, чтобы она могла хотя бы играть гаммы. По воскресеньям Эфраим сражается в шахматы с мужем учительницы.
«Идет война», — повторяют Рабиновичи, словно от повторения этих слов смысл их станет ощутимей на фоне совершенно нормальной жизни. Пока же это просто слова, которые звучат из радиоприемников, их читают в газетах, слышат от соседей по стойке в пивной.
В письме к дяде Боре Ноэми пишет: «Все равно я вовсе не хочу умирать. Так хорошо жить, когда небо голубое».
Недели проходят в странной атмосфере, это трагическая беспечность смутных времен, когда вдали уже рокочет нереальный гул войны. И абстрактная масса убитых на фронте.
— В бумагах Мириам я нашла несколько страниц из тетрадок Ноэми. Она пишет: «А весь остальной мир живет своим чередом, ест, пьет, спит, заботится о своих нуждах, и все. Ах да, мы знаем: где-то идут сражения. А мне какое дело, у меня есть все, что нужно. Нет, кроме шуток, там ведь у них настоящий голод, говорим мы,
набивая брюхо самыми разнообразными блюдами. Опять они про Барселону! Мне хочется музыки! И поворачивается ручка радиоприемника, и сводка новостей, которую читает диктор, сменяется на бархатистый, чарующий голос Тино Росси. Какой успех. Равнодушие, полное равнодушие. Глаза закрыты, лица спокойны и невинны. Все продолжают спорить, много кричат, собачатся, мирятся, а в это время гибнут люди».Немцы захватили Польшу. Французы и англичане начинают слабые наступательные операции, но, похоже, сами не очень-то в них верят. Это была своего рода мнимая война, англичане назвали ее словом phoney. Один французский журналист перепутал это слово со словом fanny — странная, смешная, и она навсегда вошла в историю как «странная война».
Отец Эммы, Морис Вольф, пишет дочери письма, в которых рассказывает о сентябрьской кампании и вступлении танков в город Лодзь. Вольфы обязаны съехать и отдать свой дом немецким оккупантам, возможно даже уступить им прядильную фабрику и свою прекрасную дачу, где на каменном крыльце Жак когда-то делал свои первые шаги. Больно представить, как по увитой плющом лестнице поднимаются немецкие солдаты. Весь город реорганизован, районы разделены на территории. Для евреев отведены Място, Балуты и Марысин. Вольфам приходится переехать в Балуты и поселиться в небольшой квартире. Введен комендантский час. Жителям запрещается покидать дома с семи вечера до семи утра.
Эфраим, как и большинство французских евреев, не догадывается, к чему все идет.
«Польша не Франция», — твердит он жене.
В конце учебного года странная война заканчивается. Экзамены переносятся или отменяются. Девочки не знают, каким образом получат дипломы. Эфраим узнает из газеты, что немцы в Париже, — необычное чувство опасности, одновременно далекой и близкой. Первые бомбардировки. Двадцать третьего июня 1940 года Гитлер решает посетить Париж вместе со своим личным архитектором Шпеером, французская столица должна вдохновить его для реализации проекта Welthauptstadt Germania, то есть «Столица мира Германия». Адольф Гитлер желает сделать Берлин образцовым городом, воспроизводящим главные памятники Европы в масштабе, в десятки раз превосходящем исходные сооружения, в том числе Елисейские Поля и Триумфальную арку. Любимый памятник фюрера — оперный театр Гарнье с его необарочной архитектурой: «Самая красивая лестница в мире! Когда дамы в роскошных платьях спускаются по ней, минуя две шеренги офицерских мундиров… Герр Шпеер, нам надо построить нечто подобное!»
Не все немцы относятся к переезду во Францию с таким же энтузиазмом, как Гитлер. Солдаты оккупационных войск должны покинуть свои дома, родину, оставить жен и детей. Нацистское пропагандистское ведомство разворачивает масштабную рекламную кампанию. Главное — пропагандировать французское качество жизни. Поговорка на идиш беззастенчиво обращается в нацистский лозунг: «Glucklich wie Gott in Frankreich» — «Счастлив, как Бог во Франции».
Рабиновичи не возвращаются в Париж даже после капитуляции Франции и объявления перемирия двадцать второго июня 1940 года. Многие едут подальше от немцев на запад, и семья на несколько недель селится в Бретани, в местечке Ле-Фауэт близ Сен-Бриё. Поначалу девочек удивляет запах водорослей, соли и ламинарии на подступах к пляжу. Потом они привыкают. Однажды утром море уходит — оно отступает насколько хватает глаз. Девочки в жизни не видели ничего подобного и застывают в молчании на несколько минут.
— Море тоже прячется от страха, — говорит Ноэми.
Несколько дней не выходят газеты. Оккупация Парижа кажется чем-то нереальным, особенно когда ты сидишь на пляже и наслаждаешься последними солнечными днями. Закрыть глаза. Обратить лицо к морю. Плеск волн и гомон детей, которые строят замки из песка. В последние августовские дни как никогда кажется, что минуты счастья уже никогда не вернутся. Беззаботные дни, бесцельные минуты. И неприятное чувство, что эти дни — последние, что все, что было пережито, уже пропало.