Под часами
Шрифт:
— Какая это газета, Соломон?
— Я знаю? Надо принести оттуда, где вы взяли это, остальные куски и сложить, так, может, там осталось название…— Эта реплика Соломона вернула Славу к действительности — он вскочил и рванул во двор к нужнику…
Они долго складывали обрывки повлажневшей бумаги на столе — ничего не получалось…
— Ну, правильно. — Комментировал Соломон, — Газету же читают с названия… так оно уже ушло… осталось то, что не читали…
— Соломон, у вас же там нет света!
— Тоже верно, — согласился старик…
— Ни числа, ни года… ничего… вы давно это нарвали…
— Я знаю…
— А Вы их храните, газеты?
— Складываю…
— Давайте сюда…— Соломон притащил нетолстую пачку газет и Сукин принялся сравнивать шрифты… но это оказалось напрасным делом… не только напечатанное, но и шрифты совпадали в разных изданиях… а у вас есть телефон этого Ава?
— Зачем мне его телефон? У меня что, есть
— Черт! — Рубанул рукой Сукин. — Должен же быть выход, Сукин…— он смотрел в зеркало себе в глаза, как делал всегда в трудную минуту, мысленно повторяя: "Думай, Сукин! Думай! Тут должен быть выход… думай!" — Скажете Наташе, когда вернется с рынка, что я буду к вечеру! — Бросил он на ходу и выскочил за дверь.
Контору, про которую рассказывал ему Автор, он нашел без труда. Молоденькая девочка приветливо встретила его в теснющей проходной комнатке, заставленной столами, и сразу же опознала: "Вы насчет стихов, конечно… он предупредил меня, что Вы зайдете… — Сукин был даже несколько растерян… все его самосохранение, псевдонимы, письма через подставных — все это показалось ему глупой детской игрой… а жизнь — вот она, миленькая, смазливая и расположенная к тебе девчонка, которая все твои секреты и мучительную борьбу самолюбия и осторожности уничтожила, сама того не понимая… Ему стоило большого труда сдержаться и беспечно сказать, что да, мол, конечно, но прежде надо с Автором еще переговорить, да куда-то запропастилась записная книжка… И Валечка любезно написала ему телефон на бумажке и даже хотела набрать номер, но он отказался, не хочет, мол, мешать и позвонит от дежурного у входа… Валечка протестовала, ей понравился этот мужчина… это даже невозможно объяснить, почему тебя к одному тянет, а от другого просто отталкивает…
"Как не знаете такого!? — Сдержанно возмущался Сукин в трубку. — И не слыхали?.. Я думал… чем помочь… мне его непременно разыскать надо, т. е. он умер… я искал его долго и много лет… он умер, точно, потому что у меня в руках сообщение о смерти… не знаю, какая газета… как только две? Сукин даже вскрикнул от неожиданности, и вахтер недовольно оглянулся на него…
"Вечерняя правда" и "Местная правда" — бормотал на ходу Сукин… вот б… сколько правды развели, мать… Он кипел…
Дальше все было просто. Сукин умел доставать данные, которые его интересовали…
Часа через три он сидел на мокрой скамейке напротив чугунных ворот издательства с бумажкой в руках из газеты…— объявление о смерти было почти трехлетней давности… Серафима Ильинична эта, видно, баба ушлая… стукает, наверное, потихоньку… но врать ей ни к чему… значит, сын и дочь… сын давно живет на Урале, сразу после распределения в институте уехал работать… а дочь тоже давно с ними не жила, замуж вышла и уехала… про жену ничего не знает, потому что она болела сильно… да уж, верно, одна не осталась… уехала к детям… так краем уха слышала…"хорошее ухо", думал Сукин…"А зачем их искать?". На этот вопрос он не смог себе ответить. Если Петр Михайлович издал свою рукопись… неоконченную, или он ее окончил, все равно… эту книгу найти можно, если он под своим именем издавал… а если… если псевдоним… по названию… а если название поменял… а если он, вообще, не хотел ее издавать… зачем он хочет издать свои стихи? Чтобы знали, как было? Или потешить свое самолюбие? А разве обязательно это знать — они же уже написались… стихи… Зачем? Если Петр Михайлович не хотел вовсе издавать свою книгу… а хотят ли вообще люди знать, как было? Кто хочет? Может, это он хочет, чтобы потом знали, как оно все было, и по крупицам надо составить эту ушедшую жизнь… для кого? Зачем? Неужели опять такое же может повториться… неужели? Такая страшная мясорубка, и после нее опять бегать… от своих… неужели это никогда не кончится? Время никогда не огорчало Славу Смирнова. Он считал, что ему всегда везло — время ему улыбалось… только он не всегда мог сделать то же самое ему в ответ… а когда стал просто Смирновым и научился говорить "Есть" и "Так точно" — они со временем нашли общий язык… заключили сделку… может, потому что он, действительно, заложил душу… он всегда в последний момент успевал запрыгнуть в воронку, и взрывная волна проносилась над ним, первым успевал нажать спусковой крючок, и, не отморозив ног или не захлебнувшись в жидкой грязи, сутками сидеть без движения и признаков жизни, чтобы себя не обнаружить в таком месте, где о нем и подумать не могли… ему вовремя повезло увернуться от гангрены и остаться на двух ногах, а потом на этих двух всегда вовремя уходить от женщин… нет, со временем у него было все в порядке… но вот теперь он почти что растерялся… во всяком случае — не знал, как ему поступить… и не было рядом ни Мишки Фишмана… ни Маши… а может, наоборот? Эта мысль ошеломила Сукина. Может,
именно с ними и надо советоваться, потому что они-то уж не соврут. Они, наверное, больше знают про правду, чем я? Кто я? — Спрашивал он себя. — Я — Слава Смирнов. Я — капитан Смирнов. Или я — С. Сукин. Нет. Последний со временем еще не определился — решил он… Сукин, вообще, обнаглел… стихи — великий грех… они сквозь время проходят, значит, против Б-га идут… нет, Сукин… еще со временем не в ладу… или оно с ним…"пора на лежку"…Через два дня в их доме снова было шумно. Действительно, по ощущению всех собравшихся в нем, что-то происходило со временем, оно уплотнилось и стало много поместительнее… Автор приехал вместе с Солиным, сведшим его с Соломоном. Наташа как раз наварила борща с мозговой костью и чесноком… за столом было шумно и даже празднично…
Когда все налили, Автор попросил разрешить ему сказать, потому что есть большой повод собраться и выпить… Солин уже больше не отказник…
— А за ер аф мир! — Закричал Соломон и бросился целоваться…
— Уезжаете? — Мрачно спросил Сукин и опустил глаза. — И что там будете делать?
— Знаете… жить собираюсь. — Совершенно не обращая внимания на нарастающее напряжение, ответил Солин…
— Чем жить? — не унимался Сукин…
— Слава, Слава…— забеспокоилась Наташа…
— Работать… детей растить… не бояться стука в дверь по ночам и милиции по вечерам… читать нормальные газеты… и не бояться анкет…— Слава молчал.
— Теперь меня есть кому встретить… и мне есть, где переночевать…
— Хватит Вам, Соломон…— разозлился Слава…
— Если доживу…— согласился старик. Он искал сочувствия и не понимал, что происходит…
— Вам трудно понять это…— Заговорил Солин.
— Это почему же? — Сукин уже был на взводе…
— Может быть, потому что вы не можете представить себя на моем месте… у вас нет такой возможности…
— А если бы была?
— Слава, Слава…— цепляла его за рукав Наташа…
— Подожди! — Вскочил Сукин.
— Только ребята… давайте без драки…— Впервые заговорил Автор. Он внимательно поглощал все происходящее… с профессиональным интересом…
— Я вам вот что скажу… это вам никогда не представить себя на моем месте… чего я похлебал — и не приснилось бы вам, да и не надо… для того мы и хлебали… только Родина — это Родина… от нее не убежишь, не спрячешься… и бросать ее на чужие руки не честно…
— Это верно…— согласился Солин…— Она до конца дней мне будет снится. Как страшный сон… а что касается чести…
— Что касается чести? Сны не заказывают…— Не унимался Сукин… так что насчет возможностей…— он покрутил в воздухе рукой…
— Лучше пожелаем ему удачи…— Примирительно начал Соломон…— Ой, киндер…— все налили, выпили, и тишина нависла над столом.
— Сейчас, — заговорил Сукин. Он положил ладони на колени, наклонил голову, замер на мгновение и вдруг качнулся вперед и гнусавым приглушенным голосом забормотал, но отчетливо и ясно, так, что было слышно каждый звук непонятного гортанного наречия…
"Син Шалом това увраха хен вахесея венахамин аленю ве ал кол Исроел амеха. Ба ре хей ню авеню кулану ке эхад бе ор панеха кибеор, панеха натата лану.
Адонай элохейну торат хаим ве ахават хасед устака ураха эрахамим лехаим вешалом. Ветов бе элеха леварех эт амеха Исроэл. Бехол эт увехол. Шао пиш ло-меха барух ата Адонай хамварех эт амол Исроэл. Башалом. " [14]
— Что это? — тихо проговорил Соломон, когда Слава снова замолчал, и навалилась тишина, — это…
— Я больше всех вас еврей! — сдавленно проговорил Слава…
— Вы? — Солин криво усмехнулся.
— Да. — Спокойно ответил Сукин. И не потому, что это записано в моем паспорте, а потому что не отрекаюсь от этого, когда другие…— он замолчал. И все ошарашенно молчали…— Мне комбат говорил: "Ошибки, Смирнов, исправлять надо! — Понимаешь? Даже в паспорте… бля… Он замолчал и удивился сам себе — никогда он так не раскрывался. Почему же сейчас, здесь, перед этими людьми… вдруг… почему… и что общего у него с этим Солиным… странноватым и, как кажется ему, хитрым Автором и простодушным Соломоном, который, видно, вообще ничего не понял… да и Наташа — у нее такие круглые испуганные глаза… они никогда не говорили с ней на эту тему. На какую?.. — Я это с детства помню… и никогда уже не забуду…
14
[14] Даруй мир добро и благословение, милость и любовь, и молосердие нам и всему твоему народу, Израилю. Благослови нас всех вместе, по благосклонности своей, отец наш, ибо по благосклонности своей ты даровал нам, Господь, Бог наш, Закон жизни и бескорыстной любви, и милость, и благословение, и милосердие, и жизнь, и мир, и да будет угодно тебе благословлять народ свой, Израиль, во все времена и в каждое мгновение, даруя ему мир. Благословен ты, Господь, благословляющий миром народ свой, Израиль!