Под черными звездами

– Господин фон С., вы уходите?

– Так точно, господин подполковник.

Он догнал меня - тоже уже в шинели и шлеме.

– Пойдемте вместе, - сказал он, и мы стали спускаться вниз.
– Что касается нашего кандидата из Праги, с которым я сейчас говорил, продолжал он, когда мы вышли на темную улицу и направились к трамвайной остановке, - то теперь и я присоединяюсь к вашему мнению, господин фон С. У этого парня действительно нет никаких данных для службы в частях воздушной связи. В техническом отношении совершенный профан. Вообще чужд этой сфере. Собственно, он и для ПВО мало приспособлен, там ведь тоже порядочно техники - большие приборы для имитации летящей цели, не говоря уже о самом орудии. Но всем этим легче овладеть. Я скажу завтра полковнику, что вполне согласен с вашим решением. Простите уж, что вмешался.

– Я был в некоторой растерянности, - ответил я, - ведь мой-то опыт не так велик. И потому еще раз пересмотрел это дело.

– И каков же ваш вывод?
– спросил он.

– Тот же самый, господин подполковник.

– Вот и правильно! Благодарю вас, господин фон С.

Подошел его трамвай - ему было в противоположную сторону. Я отдал честь, он пожал мне руку.

В тот же вечер у адвоката Р....

Дома я только переоделся в штатское и наспех пожевал что-то, приготовленное моим денщиком. И все-таки я пришел на Фаворитенплац гораздо позже, чем всегда. Я сразу увидел, что веселье уже в полном разгаре (Альбрехт, едва открыв мне дверь, тут же бросился обратно). Как видно, и выпили больше обычного, или мне так показалось, поскольку я сам еще не был под парами алкоголя. В комнате с камином вокруг четы Гринго колыхался гудящий и жужжащий от нежности рой. Слышались умиленные возгласы, чмоканье. Никто не обратил на меня внимания, когда я вошел. Я остановился в гостиной возле рояля и наблюдал за происходящим через открытую дверь. Большинство из окруживших камин стояли ко мне спиной. Только сейчас до меня дошло, чем они все там заняты: они раздевали донага супругов Гринго (очевидно, предварительно напоив допьяна). Особенно старались дамы (в том числе и "подводная лодка", и "помпезная"). Теперь их подняли - две полноватые, обнаженные фигуры, - и вот уже Гринго сидели вплотную друг к другу на теплой каминной доске, а все остальные, стоя внизу полукругом и взявшись за руки, кланялись им до полу. И все это в полной тишине. Последнее показалось мне наиболее знаменательным: никто не смеялся и даже не улыбался. И капитан медицинской службы Е., и доктор Б., его "подводная лодка", и даже Эгон фон Х.
– все они были абсолютно серьезны. Гринго, впрочем, вовсе не выглядели как мужчина и женщина (потом, много-много лет спустя, все мы - те, кто мог еще к тому времени высказаться, согласились, что господин и госпожа Гринго ни на кого из присутствовавших там ни в малейшей степени не производили такого впечатления). Они выглядели скорее как две свинки с миндалевидными грустными глазами.

Я спасся бегством. Не будь я трезв, я, возможно, и принял бы участие в совершаемом здесь как бы ритуальном обряде поклонения этой паре. Но так меня словно обухом по голове ударили. Дверь из передней в комнату, где стоял рояль, как я теперь заметил, была закрыта не очень плотно. Я тихонько выскользнул из гостиной, взял пальто и шляпу - только уже на лестнице я надел их - и тут же быстро зашагал по темной улице в странном заблуждении, что сейчас два или три часа утра и что я провел ночь в пьяном разгуле... То обстоятельство, что у адвоката Р. парадное было еще не заперто, даже не бросилось мне в глаза, или, вернее, я вспомнил об этом лишь тогда, когда и мое парадное тоже оказалось открытым. Было всего только девять часов вечера. Я откупорил бутылку арманьяка, которую хранил еще со времен Франции, и, стоя у стола, пил из стакана. Дома было как-то удивительно тихо. Я сразу же лег спать и уснул как убитый.

На другое утро я проснулся очень рано, было еще темно. Подойдя к окну, я увидел, как крыши выплывают из мглы в наступающий день. Все белые, в снегу, остроконечные и плоские, словно огромное стадо гусей, растянувшееся до самого горизонта.

Я постарался как можно скорее покончить с утренней возней и сесть за мой столик. Рядом с ним я поставил на табуретку чашку чая. Каждое мое движение как бы отодвигало что-то от меня, что-то отталкивало. В глубине души я был рад, что так спешу и так занят. Когда я сидел уже за столом и раскладывал свои бумаги - примерно часов в семь, - вдруг резко зазвонил телефон.

Говорил Эгон. Не могу ли я прямо сейчас к нему прийти? Он будет ждать меня у подъезда. С Гринго, как видно, случилось несчастье.

– Где они живут?
– спросил я.

– Через три дома от меня, - сказал Эгон.

До него от меня было метров сто, может, и меньше. Только теперь я узнал, как близко жили эти Гринго.

– Привратница из их дома была у меня, она меня знает, приходит ко мне убирать. Она вчера сделала по просьбе госпожи Гринго кой-какие покупки, хотела ей сейчас занести, а то они очень рано уходят на службу. Но ей никто не открыл, и отпереть она не смогла, потому что ключ вставлен изнутри. У нее есть свой ключ от их двери, она и у них убирает.

– Сейчас приду, - сказал я.

Когда ключ вставлен изнутри и никто не открывает - это недобрый знак.

Я надел военную форму. Я ведь не знал, придется ли мне еще вернуться домой перед тем, как поеду на службу. На улице так неслышно выпавший снег вызвал теперь много шуму. С тарахтением проезжали снегоочистители, дворники работали скребками, расчищая тротуары. Вон стоит Эгон. Мы прошли вместе еще три дома. Когда поднялись на площадку и остановились перед дверью квартиры, привратнице, молодой расторопной особе, удалось уже при помощи какого-то принесенного из дому инструмента вытолкнуть ключ, торчавший в отверстии замка с той стороны. Теперь она отпирала дверь своим ключом.

Я не осматривал комнат, по которым мы проходили, но от того, что я все же краем глаза увидел, у меня осталось мимолетное впечатление необычайной прелести и какого-то нежного кукольного уюта. Двустворчатая дверь в спальню была закрыта. Привратница постучала и тут же вошла. Мы последовали за ней.

Сквозь занавески проникал слабый свет. И здесь тоже царил величайший порядок. Так же аккуратно, как и все вокруг, супруги Гринго лежали на спине в своих кроватях, стоявших вплотную друг к другу. Уже совершенно холодные. Есть ли необходимость добавить что-либо к сказанному? Из конверта, оставленного на ночном столике, торчал листок. Я его вытащил. На нем было два адреса и номера телефонов. И еще приписка: "О нашей кончине известить - остальное уладят адресаты". Больше ничего. Порошок, разумеется, лежал тут же, рядом стоял большой стакан с остатком воды. "Очевидно, цианистый калий", - подумал я - что же еще в таком случае думает профан. Возможно, они давно уже держали его наготове. Они аккуратно лежали в своих постелях, укрытые по шею, вытянув руки. Мы молчали. Потом Эгон произнес по латыни краткую молитву. Привратница перекрестилась. Я был поражен, выбит из колеи. Мне здесь нечего было больше делать. Они лежали так, что казались чуть заметными вершинами уходящего под воду континента. Два островка...

– Мне пора на службу, - сказал я.
– Ты отдашь необходимые распоряжения, Эгон?

Он кивнул. Я подал руку ему и привратнице. На лестнице я подумал: "Мог бы с тем же успехом отпустить мальчишку в войска связи".

Я пошел домой. Было восемь утра. Заварил крепкий кофе. Но он не подействовал на меня ободряюще. Я остался в каком-то странном оцепенении, как бы отгороженный от всего, опрокинутый в самого себя. Я сидел в свете выпавшего снега, который белизной своей словно расширял комнату. Держал в руке сигарету, и пепел на ней все рос. Когда я почувствовал, что он обжигает мне пальцы, я уронил сигарету в пепельницу, не шевельнувшись.

Так что же это было? Какая-то веха, казалось, была пройдена, какая-то вершина осталась по ту сторону.

Я больше не думал о чете Гринго.

Когда я пришел на службу, на моем письменном столе рядом с готовыми характеристиками лежала новая стопка папок. Документы следующего потока. Я начал их просматривать. В одиннадцать часов раздался телефонный звонок. Полковник.

– Я только хотел вам сказать, господин фон С., что ваше первое решение относительно кандидата из Праги было, видимо, все-таки самым верным. Ко мне сейчас заходил подполковник П. Теперь и он присоединяется к вашему мнению. Вы, надеюсь, еще раз взвесили все за и против?

– Так точно, господин полковник, - ответил я.
– И пришел к тому же выводу.

– Значит, оставляем его в ПВО, - сказал он.
– Теперь нам надо забронировать всех зачисленных в управлении призывного района.

Я положил трубку, откинулся на спинку кресла, успел еще подумать: "Ну, по крайней мере хоть этот" - и тут же задремал.

А потом во мне задремало и это воспоминание. И так и осталось. Да, иной раз оно казалось мне не вполне реальным, как и все из того времени. Я не думал больше о чете Гринго.

Результат моих стараний я увидел воочию лишь семнадцать лет спустя и уже под другими звездами.

Я вдруг снова услыхал имя моего пражского кандидата. Кто-то назвал мне его как хранителя не то государственного, не то городского музея здесь, в Вене. Итак, он пошел по стопам своего отца, избрав и изучив ту же профессию. Я и не думал, что это упоминание произведет на меня впечатление.

Несколько месяцев спустя я шел по Грабену, этой прекрасной улице Вены, где витрины роскошных магазинов болтают о тысяче прелестных вещей. Воздух казался искристым и легким, как мыльная пена, он был душист и свеж и теперь, в мае, словно еще таил в себе целые глыбы прохлады. Могучее голубое знамя неба пока не отбрасывало зноя вниз на асфальт, и лишь легко веяли струи нежного тепла, задевая лоб, щеки, руки.