Под диктовку Альцгеймера

И вот два года назад мой научный руководитель, возможно, с моей подачи, занялся исследованием болезни Альцгеймера. Пока причины ее возникновения тонули в густом мраке, но у меня, словно лучик света во мраке тоннеля, появилась слабая надежда. Если можно найти причину болезни, то ее можно будет и вылечить! Возможно, это случиться нескоро, но ведь бывают в жизни и чудеса. Вдруг мою маму еще можно успеть спасти? Вернуть ее настоящую личность, ту милую, слегка легкомысленную мамочку, которая, мне хотелось верить, скрывается где-то далеко, за изрезанным амилоидными бляшками мозгом.

Но пока маме становилось все хуже. Блокаторы нового поколения на нее не действовали, не говоря уж о старом добром Ноотропиле. По вечерам она начала выходить из дому и теряться в пространстве. Добрые люди помогали ей звонить мне с мобильного, который я раз в два дня заряжала и совала в карман единственного пальто, которое она надевала в любую погоду. Она звонила почти ежедневно, и я, не дочитав обязательную сказку и не обращая внимание на злобные окрики мужа, бросалась на ее поиски. А по ночам слушала бесконечные, изматывающие нотации. Я понимала, что причиняю мужу неимоверные моральные страдания. В его четком расписании никаких внеплановых выходов из дому быть не могло. Если мать сошла с ума, ее надо поместить в сумасшедший дом и забыть о проблеме. И я никак не могла ему растолковать, что болезнь Альцгеймера пока неизлечима, и на время лечения в клинику такого больного не берут. На дорогой французский пансионат с полным медицинским уходом денег у нас с Антоном не было – один месяц там стоил как две наши с ним зарплаты. АК ведь за съемное жилье мы по-прежнему платили, и немало. Отдавать же мать в государственную богадельню я не согласилась бы под страхом расстрела.

Я пыталась найти сиделку, но на это «баловство» Антон деньги давать отказался, хотя зарабатывал к тому времени уже прилично. Он настаивал на отделении в психоневрологическом диспансере, уверяя, что там о больных вполне прилично заботяться. Но я бывала в этих отделениях, и честно скажу – не хотела бы я там очутиться на старости лет… Я стала откладывать деньги со своей невеликой зарплаты, но на эти сэкономленные копейки мне удалось найти только какую-то пенсионерку, которую мама через три дня обвинила в похищении дешевой брошки из бисера и потребовала немедленно вызвать полицию. Я обыскала дом и нашла брошку в хлебнице, но, как говорится, осадок остался. Пенсионерка тем же вечером нас покинула, разумеется, удержав задаток и сообщив, что я еще и должна ей за моральный ущерб. И я продолжала бегать по вечерним улицам, разыскивая заблудившуюся мать. К этому прибавилась внезапно возникшая у нее подозрительность – теперь она не открывала двери залитым соседям и даже приходящим как на работу в ее квартиру сантехникам. И объясняться со всеми ними приходилось мне.

Нотации по ночам стали регулярными, иногда за ночь мне не удавалось поспать и часа. Антон говорил, что я не ценю его, не люблю своих детей. Мне надо определиться, мне надо отказаться от сошедшей с ума матери. А в одно прекрасное утро, посмотрев на мои полузакрытые от бессоницы глаза, руководитель лаборатории, профессор Шульман, спокойно сказал:

– Эля, я все понимаю. У тебя семья, дети… Но наукой ты в таком состоянии заниматься не можешь. А я не могу держать в лаборатории лишних людей. Подавай заявление по собственному.

Но я, немного подумав, подала на развод.

Глава 2. Зоя

Зоя вздрогнула от звука дверного звонка. Но нет, эту квартиру она сняла совсем недавно, ее преследователь просто не успел бы ее вычислить! Но кто может звонить так поздно, после девяти вечера не лучшее время для гостей. Но может быть, что-то забыла квартирная хозяйка? Зоя взяла себя в руки и подошла к двери:

– Кто там?

– Служба доставки. – холодно ответили из-за массивной железной двери. Такой надежной, закрывающейся на щеколду изнутри, и с оптическим глазком, который увеличивал стоящего на площадке. Эта дверь послужила основным доводом в пользу аренды именно этой, совсем не дешевой квартиры.

Зоя долго смотрела в глазок на невысокого мужчину в синей форме, пока он, не потеряв терпение, снова не начал звонить. Тогда она глубоко вздохнула и открыла дверь.

– Чего так долго? – грубо спросил курьер. – У меня еще шесть заказов, а время к ночи! Распишитесь вот тут.

Он ткнул в руки женщине большую записную книжку, раскрыв ее примерно на середине. Она машинально поставила закорючку напротив своей фамилии, после чего ей вручили тяжелый серый сверток. Она открыла было рот, чтобы спросить, кто отправитель, но курьер, не дожидаясь лифта, уже спускался по лестнице, и она не решилась кричать вслед. Закрыв дверь и задвинув щеколду, Зоя решила развернуть посылку прямо в коридоре. Она села на черно-белую потертую скамеечку с плюшевой обивкой, аккуратно развязала красивую веревочку цвета шоколада, развернула серую оберточную бумагу… Просочившись на ее пальцы и стекая по нарядному золотистому халату, на пол закапала густая красно-бурая жидкость.

От неожиданности она разжала руки, и с глухим чмоканьем сверток упал на пол. Несколько уже ничем не связанных слоев бумаги развернулись, и сочный кусок сырого мяса в полумраке коридора показался ей черным.

Охнув, она, как была в домашнем халатике, бросилась к двери, с трудом отодвинула щеколду и выбежала на лестницу. Разумеется, курьера уже и след простыл, но она сбежала с четвертого этажа, бросилась на улицу, рассчитывая если не догнать посыльного, то хоть увидеть номер машины, в которой он приехал. Но на улице не было ни души. Лишь у тротуара стояли парочка припаркованных машин, которые она видела еще утром.

Она в растерянности покрутила головой… но ведь прошло пара минут, не больше, куда же делся курьер? Между двумя рядами многоэтажек еще зеленела слегка пожухлая от первых холодов трава, но на огромной клумбе с чисто декоративными редкими кустиками на обочине спрятаться было решительно невозможно. Несмотря на полумрак, клумба прекрасно просматривалась, как, впрочем, и проходы между высотками. Внезапно внимание женщины привлекло небольшое деревце неподалеку от подъезда, на котором что-то висело.

Пытаясь заглушить внутренний голос, убеждавший ее не подходить к деревцу и срочно возвращаться домой, она на подгибающихся ногах подошла к деревцу. На уроне глаз покачивался какой-то крупный продолговатый предмет, с которого свисал белый лист бумаги с крупно напечатанными буквами. В темноте она не сразу разобрала, что этот предмет… это висящее существо было черным котом с белым воротничком, которого она подкармливала те пару дней, которые прожила в этом доме. Кот был повешен на прочной бельевой веревке, его такая умильная еще утром мордочка была перекошена предсмертным воплем, а на одну из скрюченным лапок и была приделана белая записка.

Зачем-то достав из кармана телефон, Зоя посветила на сливавшиеся в глазах буквы: «Ты будешь следующей!»

Ее била крупная дрожь, но не от холода. В тот момент она вообще забыла, что на дворе октябрь, а на ней – лишь шелковый халатик, заляпанный кровью. Теперь она боялась возвращаться домой. Значит, преследователь достал ее и здесь, на этой квартире, снятой всего пару дней назад! Она никому не сообщала новый адрес, даже родной сестре. Не помогло! Но теперь у нее есть доказательства, теперь полиции не удастся обвинить ее в том, что она выдумывает угрозы!

Она позвонила по номеру, который помнила наизусть:

– Капитан Дивинский, мой преследователь снова проявился! Нет, я не придумываю. Умоляю, пришлите патруль, у меня есть доказательства! Да-да, вещественные!

Она почувствовала жгучий холод, ветер продувал насквозь, но она не могла себя заставить даже зайти в подъезд. Лишь когда приехали два медлительных полицейских и сняли с ветки несчастного кота, она, тихо всхлипывая, пошла вслед за ними в дом. Показала валяющийся на полу кусок мяса, упросила проверить квартиру, полчаса стоявшую незапертой, и лишь тогда бросилась на кухню и схватила стоящую на подоконнике бутылку коньяка. Она пила прямо из горла, давясь слезами и коньяком, который сегодня даже не обжигал, как обычно, гортань.