Под игом

Как он здесь очутился? По воле рока.

В тот вечер, расставшись с Михалаки, Стефчов пошел в конак. Но, дойдя до дверей, остановился в нерешительности. Темна и жестока была душа Стефчова, но сейчас в ней вдруг пробудились и взбунтовались чувства, свойственные каждому болгарину. Он испугался того, что хотел сделать, и решил отложить выполнение своего плана до следующего утра, чтобы набраться смелости. Пройдя мимо конака, он отправился к одному своему родственнику, жившему на окраине, но не застал его дома и пошел обратно. В это-то время Кириак и наткнулся в темноте на доктора и Огнянова; он узнал их и в безумном страхе пустился наутек: ведь на воре шапка горит. Пробегая мимо Милкиных ворот, он бессознательно толкнул калитку, чтобы найти убежище во дворе, и спрятался в густом бурьяне. Там он просидел довольно долго, но на улице все было спокойно. Какая-то женщина прошла через двор и поднялась на крыльцо. Стефчов по походке узнал Милку… Надо сказать, что когда-то он первый соблазнил ее и через некоторое время бросил. Так, от падения к падению, она и покатилась вниз, неудержимо влекомая в пропасть. В этот день, накануне своего сватовства, Стефчов с тревогой вспомнил, что у Милки хранятся его письма, и подумал, что, узнав о ею предстоящей женитьбе, она, чего доброго, воспользуется ими и ему напакостит. Его врагам нетрудно было бы натравить на него обиженную девушку. И он решил теперь же выманить у нее эти компрометирующие письма. Крадучись, он приблизился к двери и вошел в комнату своей бывшей любовницы.

Между тем Милкин отец — точнее, не отец, а отчим — наблюдал за всеми движениями человека, вошедшего во двор, так как в этот вечер подкарауливал Рачко, чтобы поступить с ним по совету соседей. В темноте он принял Стефчова за медникова сына и запер его в Милкиной комнате. Потом побежал сзывать своих ближайших соседей, а за ними во двор сошлись жители со всего околотка.

Онбаши тотчас же нашелся.

— Расходитесь, господа, я допрошу его милость в конаке! — сурово крикнул он толпе, а Стефчова схватил за руку.

— Зачем в конаке? Тут все и закончим! — крикнул кто-то из задних рядов, еще не зная, что вместо Рачко поймали Стефчова.

— Да это же Стефчов, — объяснили ему соседи.

— Стефчов?! Как так? Шум нарастал.

— Ну и что ж такого, что он чорбаджийский сын? — крикнул кто-то. — Хотели женить Рачко, а теперь женим Стефчова. Что он — из другого теста, что ли?

— Венчать так венчать! — вторил ему сосед.

— Нет, эта девчонка ему не пара, — раздался голос в защиту Стефчова.

— А что он делал у нее ночью? Значит, чорбаджии вольны надругаться над девичьей честью, а законы писаны только для бедняков?

Послышалось еще несколько голосов, благоприятных для Стефчова.

— В баню, в баню! — твердил. Ганчо Паук. Огнянов обратился к онбаши:

— Слушай, Шериф-ага, уведи поскорей его милость, собралась толпа… смотрят… Нехорошо.

Позабыв о том, что Стефчов его враг, он видел перед собой только жертву, раздавленную позором. Вынести это зрелище человеческого унижения он не мог.

Онбаши подозрительно посмотрел на Огнянова.

— Брось, — дернул друга за рукав мстительный Соколов. — Тебе-то что за дело? Пусть краснеет!

Стефчов только сейчас заметил своих преследователей и, увидев, что они усмехаются, решил, что это они виновники его позора. Адская злоба закипела в его душе, и взгляд, брошенный им на Огнянова и Соколова, мог бы их напугать, если бы только они его заметили…

Онбаши вывел Стефчова из дома.

— Расходитесь!.. — крикнул он. — Это вас не касается… Вы искали здесь Рачко… Иди, Стефчов!

Толпа расступилась.

— Как все это произошло? — тихо и участливо спросил Стефчова онбаши.

— Меня предали Огнянов и Соколов, — прошептал тот. Толпа пошла за ними следом.

— Выдайте его нам, эфенди! Девушку опозорили. Что ей теперь делать? Только и остается, что помереть! — кричал Иван Селямсыз, который только что пришел.

Толпа громко роптала, но этим и ограничивался ее протест.

— Что же вы молчите? Ратуйте, люди добрые! — кричал Селямсыз громовым голосом. — Или чорбаджийский сынок Стефчов вам рты на замок замкнул?

Селямсыз с давних пор ненавидел Стефчова. Но, сколько он ни взывал к толпе, никто не откликнулся.

Кое-кто еще толкался у крыльца. Там брызгали водой на Милку, упавшую в обморок.

Несчастная девушка не вынесла всех этих волнений, и что-то сломилось в ней — навсегда.

Люди расходились недовольные.

XXIV. Два провидения

Было утро праздничного дня. Игумен Натанаил стоял у аналоя в боковом приделе монастырской церкви, заканчивая пение тропаря. Кто-то дернул его за рукав.

Игумен оглянулся. Перед ним стоял Мунчо.

— Чего тебе надо, Мунчо? — спросил игумен, строго посмотрев на него. — Иди себе, иди, — приказал он дурачку и снова принялся за тропарь.

Но Мунчо крепко сжал его руку у локтя и не отпускал. Рассерженный игумен опять обернулся и только тогда заметил, что Мунчо очень возбужден, дрожит всем телом и тяжело дышит, а в его лихорадочно блестящих глазах застыл ужас.

— Что случилось, Мунчо? — спросил игумен строго. Мунчо пуще прежнего выпучил глаза, затряс головой и с величайшим напряжением проговорил:

— Рус-си-ан… у у мелли-н-ницы… Турр-ки! — И, не выдавив из себя больше ни слова, стал показывать руками, как копают землю.

Игумен пристально посмотрел на него, и вдруг его осенила страшная догадка. Мунчо, должно быть, знает, кого закопали у мельницы, а так как он упомянул и «Руссиана», значит, он, возможно, открыл всю тайну. Но каким образом? Неизвестно… Ясно одно: тайну уже узнали власти!

— Пропал Бойчо! — прошептал Натанаил в отчаянии, позабыв про все тропари на свете и не видя отца Гедеона, который стоял у аналоя напротив, отчаянно махал рукой и подмигивал, стараясь напомнить игумену, что теперь снова настала его очередь петь. Натанаил бросил взгляд на алтарь, где дьякон Викентий служил литургию, и, оставив отца Гедеона одного управляться с тропарями, вышел из церкви. Спустя минуту он вбежал в конюшню, и не прошло другой, как он уже стрелой мчался в город.

Утро было морозное, началась метель. Ночью выпал снег, трава и деревья побелели. Игумен немилосердно пришпоривал своего вороного коня. Тот летел галопом, и из его ноздрей вырывались клубы пара. Натанаил знал, что слух, который он сам же распустил, чтобы объяснить исчезновение охотников, упал на благоприятную почву, и все подозрения рассеялись. Кто же мог теперь вновь возбудить бдительность бездеятельного начальника полиции? Ясно, что кто-то предал Огнянова. Но кто именно? Трудно сказать. Только не Мунчо, даже если он и в самом деле знает все. Игумену было известно, как юродивый обожает Огнянова. Но, может быть, Мунчо нечаянно выдал его? Так или иначе, совершено предательство, и оно повлечет за собой тяжкие последствия для Огнянова.

Обычно игумен добирался до города за четверть часа, но на этот раз доскакал в четыре минуты. Конь был весь в мыле. Игумен оставил его у брата и пешком направился к дому, где жил Огнянов.

— Бойчо здесь? — спросил он тревожно.

— Вышел, — ответил хозяин, видимо чем-то рассерженный. — Только что перед вами приходила полиция и весь дом перевернула, искала его. Чего им от него надо, проклятым? Можно подумать, он человека убил!

— Куда он пошел?

— Не знаю. «Плохо, но еще есть надежда», — сказал себе игумен и бегом направился к доктору Соколову. Он знал, что Огнянов не очень набожен, и даже не подумал искать его в церкви. Натанаил заглянул и в кофейню Ганко, мимо которой проходил, но Огнянова там не было. «Если Бойчо еще не в тюрьме, я узнаю от Соколова, где он», — подумал Натанаил, вбегая во двор к доктору.