Под кодовым названием «Эдельвейс»

Майер начал ездить на службу этим путем, выходя из дома на час раньше, чем обычно это делал. Он «примеривался» к выполнению приказа Кристины Бер гер.

Первый разговор между ними происходил в раз влекательном стиле с медицинским уклоном:

— От кого убегаете, господин?..

— У Гейлигена есть имя! Разве забыли?

— Теперь вспомнил.

— А убегаю от старости и болезней!

— Но у вас вид античного атлета! Какая же старость? Какие болезни? Где они?

— Позади! Где–то плетутся… Я далеко убежал от них. Мне, господин гауптштурмфюрер, уже за пятьдесят…

— Ого! Никогда не дал бы вам столько.

— Вот так–то! Существенно!

В другой раз разговор вышел предметнее.

Майер спросил:

— Почему вы бегаете в одиночестве? В компании веселей.

Гейлиген ответил:

— Это у меня профессиональное — я предпочитаю обезлюденный простор.

— Принимали участие в «особых акциях»?

— Не однажды! Существенно?

— Почему же вы — специалист по сокращению населения — оказались в Берлине?

— У меня — нюх. Шеф гестапо ценит людей с врожденным нюхом. Этому искусству не научишься ни в одной спецшколе. Знаете, с талантом нужно родиться.

— И что же выискиваете вы для Мюллера?

— Не что, а кого…

— Так кого же, если не секрет?

— Дело простое. В концлагерях собирается разный люд. Всех нужно просеять с пользой для рейха. Выявить комиссаров, евреев, командный состав, а также поддающихся, пригодных для агентурно — диверсионной выучки. На всех их мой нюх — безошибочный. Существенно?

Одна из утренних бесед запомнилась особенно.

— Помните Астафьева? — спросил Гейлиген.

— Русского шпиона? — уточнил Майер, будто и в самом деле что–то припоминая.

— Его.

— Что с ним?

— Сейчас уже ничего, если не считать труп чем–то существенным.

— Неужели расстреляли? У нас не так быстро…

— Да нет, переборщили на допросах. Он не показывал, что умирает. Ввел в обман и умер. Не человек был, а кремень! Из него не выжали ни одного признания.

— Жаль, — грустно сказал Майер.

— Еще как! — охотно согласился гестаповец. — А во всем виноват ваш Хейниш.

— А при чем здесь мой шеф? — на этот раз Майер по — настоящему удивился.

— Он передал задержанного в зондеркоманду Пат–цига. Так?

— Передал. Под расписку.

— В этой команде нет ни одного специалиста, который умел бы спрашивать с толком. Применяют устаревшие, чуть ли не средневековые методы дознания. Допрос необходимо совмещать с тщательным медицинским наблюдением. На существенном современном уровне! У нас, в гестапо, на допросах обязательно присутствует врач высокой квалификации. Из мешка костей вам снова сделает анатомический скелет. Поэтому мы умеем разговорить любого. Наши заключенные мечтают о смерти, как о манне небесной. Для них смерть — это спасение, счастливое бегство из наших рук. И мы не обманываем — мы твердо обещаем заключенному смертный приговор. Но только после существенного признания. У нас нет безмозглых костоломов.

Он неожиданно спросил:

— А вы не очень переживаете за своего шефа?

— Как на мой вкус, — осторожно ответил Майер, — господин Хейниш — не из худших. А что?

— Он сделал одну глупость. Существенную!

— Что вы говорите? Какую же?

— Накатал донос на меня, а фактически — на Мюллера.

— Не может быть! — Майер и в самом деле ничего не знал об этом.

— Было!

— Разве можно вас в чем–либо обвинить?

— На каждого можно бросить тень. Была бы цель и желание.

— Какие же цель и желание могли возникнуть у Хейниша?

— Желание — спасти собственную шкуру. Цель — свалить свою вину на другого. Разве не существенно?

— Ничегошеньки не понимаю! — искренне ответил Майер.

— А! Возможно, вам неизвестна суть дела. А дело в том, что, как оказалось, «пианистка» была уже запеленгована. Планировалась акция на выслеживание ее сети. Хотели взять всех причастных… Конечно, объявлений на улице об этом не вывешивают… А я узнал Астафьева! Я ничего не знал о «пианистке». Так что его надо было брать где–нибудь подальше, и все было бы в порядке… А что вышло? Хейниш хватает Астафьева чуть ли не под окнами, вламывается в дом, убивает «пианистку», а потом стряпает донос, будто бы я именем шефа гестапо Мюллера принудил его действовать. Ну что ж! Мюллер меня спас, как Кальтенбруннер вытащил из беды Хейниша. Но у Мюллера долгая память. Вы в этом еще убедитесь. Самая малая зацепка, и я не позавидую Хейнишу. Загремит. Существенно!

Майер внимательно поглядел на Гейлигена и спросил:

— Интересно, он бил вас?

— Вы о ком? — даже растерялся гестаповец.

— Об Астафьеве.

— А — а, — сообразил Гейлиген. — Где же он мог меня бить?

— В Астрахани, *когда вы попали под следствие. Помните, вы как–то рассказывали?

— Да что вы, в самом деле, не знаете или прикидываетесь? Их методы расследования отличаются от наших. Существенно! Особенно в мирное время… Иначе я не имел бы чести вести с вами такие приятные беседы. Чудесное совмещение — физический моцион с интеллектуальным!

Вчера утром Гейлиген вдруг спросил Майера:

— Какого вы мнения обо мне?

Застигнутый этим неожиданным вопросом, Вилли только и смог, что неопределенно пробормотал:

— Да как вам сказать…

— И не скажете. Ничего существенного! У меня — нюх.

В его бесцветных глазах таилось какое–то невысказанное подозрение.

«И действительно, возможно, что–нибудь почуял, — обеспокоился Майер. — Что же насторожило этого зверя? Пора кончать игру…»

— У меня, господин гауптштурмфюрер, сложилось впечатление, что у вас ко мне какой–то особый интерес. Я буквально кожей ощущаю это!

— И что же вынюхали? — прямо спросил Майер.

— Скажу, когда будет что ответить. Существенно!

Гейлиген прижал локти к бокам и побежал по кругу…

Для выполнения замысла, который вырисовывался постепенно и наконец оформился в точную схему действий, Майеру нужны были две машины. Он имел лишь одну.

В этот вечер Вилли свою эсэсовскую форму скрыл под гражданским плащом, широким и долгополым. 06мотал шею темным платком. Шляпа с широкими полями, очки и наклеенные усы изменили обычный облик Майера. Во всяком случае, в темноте его не узнать. Новые перчатки, которых у него никто не видел, в этот вечер тоже обязательны. На всякий случай опустил в карман плаща тяжелый гаечный ключ. Стрельба при любых обстоятельствах исключалась! Берлин — слишком чуткий на выстрелы.

Свою машину он остановил в заранее избранном месте на Кинкелыптрассе. Закрыл на ключ и для надежности дернул дверь. Потом пешком направился к Бис–маркплац. Здесь в фешенебельном ресторане обслуживают без продовольственных талонов. Цены — легендарные, зато и выбор — как до войны. «Существенно!» — как сказал бы Гейлиген. Это и привлекало денежных воротил, особенно владельцев «народных предприятий», как была «демократически» названа вся промышленность «третьего рейха». Вблизи этого злачного «оазиса» всегда припарковывалась уйма машин. Одна из них и нужна была Майеру. Он похаживал в затененном скверике неподалеку, выжидая подходящего случая. Светомаскировка способствовала выполнению его замысла. Вот, кажется, и случай!..