Под кодовым названием «Эдельвейс»
Шрифт:
— Ничего…
— Невероятно!
— Я готов поклясться..
— Оставьте! Где ваш адъютант Майер?
— С утра отпросился к дантисту.
— Вы идиот, Хейниш! Законченный кретин! Ваш Майер давно продался большевикам!
— Но когда я нес службу на Кавказе…
— Вот именно! Он продался еще на Кавказе!
— Да откуда эти сведения?! Кто–то клевещет…
— Ну вот что, Хейниш, молчите и слушайте.
— Яволь!
— Сегодня арестовали вашу пассию. В тот момент, когда она работала с радиопередатчиком. Вы, Хейниш, пригрели ядовитую змею! Да еще поселили у явной пособницы врагов рейха! Ситуация позволила разоблачить и ее главного сообщника — вашего порученца
— Кто бы мог подумать! — пролепетал Хейниш, — С ума можно сойти…
— Безумие вас не спасет! Обратимся к элементарной логике. Не этой ли черной изменой объясняется катастрофический провал вашей агентуры, оставленной на Кавказе? Все ваши резиденты там арестованы. А здесь, в Берлине? Вы работали под прозрачным «колпаком» русских! Воспитанники «Цеппелина», которых вы к ним забрасывали, присылали нам «дезу» под диктовку русских! В этом нет уже никаких сомнений. Последствия необратимы: оперативный отдел генштаба пользовался фальшивыми сообщениями и руководствовался ими во фронтовых действиях. Вот откуда проистекают наши, казалось бы, необъяснимые неудачи на Кавказе! Объективно оценивая все эти события, приходим к неопровержимому выводу: возглавляемое вами отделение «Цеппелина» нанесло удар в спину не русским, а нашему вермахту. Разве не так? Ну, теперь Мюллер припомнит вам покойного Гейлигена… Отдаете ли вы себе отчет в том, что ожидает вас у костоломов Мюллера? Я не удивлюсь, если вы и сами в руках его громил признаетесь в шпионаже в пользу русских… Мюллер из вас все жилы вытянет! По одной!.. А мне ваши принудительные признания ни к чему — лишняя морока и хлопоты. Ну? Хотите что–нибудь сказать?
Хейниш подавленно молчал. Не потому, что не хватало слов на какое–либо неуклюжее оправдание, а потому, что отчаянье лишило его речи. У него что–то невыразительно проклокотало в горле.
Кальтенбруннер утвердительно кивнул, будто услышал исчерпывающее и недвусмысленное объяснение. А затем проговорил даже с нотками сочувствия:
— Вот вам на выбор, Хейниш: пуля или виселица.
На решение этой «дилеммы я даю вам целый час. Шестьдесят полноценных минут! Учтите: виселица вам обеспечена, если вы попадете в руки Мюллера, пуля спасет вас от пыток, если хватит мужества справиться самому… Ровно через час вас лишат оружия. Это — все! А сейчас идите домой. Пуля — это ваше личное дело.
— Яволь, — помертвевшим голосом отозвался Хейниш.
Он еле встал на ноги. Тело отяжелело, сделалось непослушным. Пошатываясь, пошел к выходу.
В приемной с его появлением поднялись со стульев двое — Пауль Шенк и плотный здоровяк с острым обезьяньим взглядом и тяжелой челюстью. Типичный убийца. Хейниш воспринял это как должное.
Если не он сам, то, вероятно, они… Рука у них не дрогнет… Ведь шеф прозрачно намекнул: «Мне ваши принудительные признания ни к чему — лишняя морока и хлопоты…»
Хейниш поплелся переходами к выходу. Убийцы — за ним. Хейниш прошел в кабинет и сел за стол.
…Ему вспомнилась теперь уже далекая беседа с фрейлейн Кристиной Бергер. Она состоялась летом прошлого года во время стремительного наступления на Владикавказ. Тогда фрейлейн прямо спросила Хейниша, в то время еще штурмбанфюрера СД:
«Я вижу, вы меня в чем–то подозреваете, господин штурмбанфюрер?»
Он
засмеялся:«Вы начинаете мне нравиться, фрейлейн! Боже мой, какой глупец берет в разведку очаровательных девушек? Красота — это особая примета, которая каждому бросается в глаза, а значит опасная. Разведка — дело внешне сереньких и неприметных людишек».
«А Мата Хари? — вызывающе возразила девчонка. — Я читала, что она была ошеломляюще красива».
Он поучительно заметил:
«Мата Хари и погибла из–за своей красоты. Но вы не ответили на мой вопрос. Так что же вас вынудило поспешить с работой?»
И она с достоинством ответила:
«Я немка, и мой долг — служить рейху!»
Девчонка даже сверкнула глазами.
Так провести его!.. Наивностью, очарованием, юностью… Кто же мог ждать такого изощренного коварства от вчерашней школьницы?..
А Майер? Возился с картами барона фон Шилинга… Выходит, майор Штюбе и следователь Кеслер, не доверяя никому, не ошибались в своих подозрениях… Когда расшифруют сообщение Кристины Бергер, не найдут ли среди них и сведений о «Голубой линии»? Наверняка они там есть! А если так… Нет, виселицы не миновать!
Хейниш поднялся из–за стола, подошел к серванту, откуда достал бутылку «Мартеля» и три хрустальные рюмки. Сел к столу и налил во все три до краев. Кому? Себе, Кристине Бергер и Вилли Майеру. Они незримо присутствовали здесь.
«За упокой души всех троих!» — мысленно произнес он и выпил из своей рюмки.
Потом вынул пистолет, приставил дуло к виску и нажал на спуск.
— Впервые вижу такого гостеприимного покойника» — сказал Пауль Шенк, указывая на полные рюмки.
— Не отравленные? — с подозрением спросил здоровяк.
— Тогда зачем было стреляться? Ведь свою он выпил…
— И то правда!
— Отправился на тот свет с рюмкой в руке. Даже интересно!
— Я слышал, покойник был компанейским человеком.
— Да, он не бегал от радостей жизни.
— Такого чудака не мешало бы помянуть, — и здоровяк взглянул на Шенка.
— Охотно! Зачем пропадать добру?
Они подняли рюмки.
— Прозит! — амбал выпил содержимое одним глотком.
— Прозит! — присоединился к нему Пауль Шенк и задумчиво проговорил: — Любопытно, мне выпало первым встретить его в Берлине и первым сопровождать в последний путь.
Он взглянул на часы.
— Время докладывать обергруппенфюреру о «неожиданной» кончине Хейниша.
ПОБЕГ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ
— Мы нашли ключ к вашему шифру.
Йон Патциг, попивая коньячно — кофейный коктейль, объяснил:
— Это нетрудно было сделать. Во — первых, как вам известно, мы записали ответ на вашу последнюю шифрограмму. Он был очень краток. О чем же в нем шла речь? Ясно, что это было подтверждение о приеме. Во — вторых, мы сопоставили последовательность ваших сообщений с последовательностью заброски агентов Хейниша. Кстати, вам известно, что произошло с вашим бывшим шефом?
— Откуда?
— И то правда: откуда вам знать? Так вот, штандартенфюрер покончил с собой, — Йон Патциг хлебнул бодрящего напитка и добавил: — Он застрелился. Выпил рюмку коньяка и пустил пулю в висок.
— Напрасно…
— Почему же? Очень умный поступок. Иначе он очутился бы у нас. А с ним не вели бы себя так деликатно, как с вами. Мы бережем ваши пальчики. Они нам нужны. Да, если бы не эта веская причина, вы бы уже гнили. Правда, казнить вас как государственную изменницу мы можем в любой день. Все зависит от вашего выбора: жизнь или смерть? И учтите, времени мало. Если рация долго будет молчать, это вызовет в вашем Центре обоснованную тревогу. А значит, и подозрение, которое сведет на нет все наши гуманные усилия.