Под конвоем лжи

— Мы объезжали все города. Это, похоже, помогло. И не встретили пока что на дорогах ни одного полицейского.

— Ну, такая благодать долго не продлится. Можете не сомневаться.

Нойманн посмотрел на часы — несколько минут после полуночи. Он взял керосиновый фонарь Шона и переставил его на верстак. После этого снял со шкафа чемодан с рацией и включил питание.

— Субмарина дежурит в Северном море. После получения нашего сигнала она перейдет в точку, находящуюся в десяти милях к востоку от мыса Сперн-хед и останется там до шести утра. Если мы не появимся, она вновь отойдет от побережья и будет ждать следующего сигнала от нас.

— А каким образом мы заберемся в море на десять миль от Сперн-Хед? — спросила Кэтрин, до сих пор не знавшая подробностей плана бегства.

Догерти шагнул вперед.

— Есть такой человек, Джек Кинкэйд. У него имеется маленькая рыбацкая лодка и причал на реке Хамбер. — Догерти вытащил старую довоенную карту. — Лодка находится вот тут, — сказал он, ткнув пальцем в карту, — в Клиторпсе. Это около ста миль вдоль побережья. В такую ненастную ночь, по раскисшим дорогам, в темноте, добраться туда будет непросто. У Кинкэйда квартира над гаражом прямо у воды. Я вчера говорил с ним. Он знает, что мы должны приехать.

Нойманн кивнул.

— Если мы отправимся сейчас же, то у нас будет почти шесть часов в запасе. А это значит, что мы сможем все сделать этой же ночью. Следующая предусмотренная встреча с субмариной — через три дня. Мне не слишком улыбается отсиживаться где-то три дня при том, что нас будут искать все полицейские Великобритании. Так что нужно выбираться сегодня.

Кэтрин кивнула. Нойманн надел наушники, настроил рацию на нужную частоту, отбил на ключе позывные и застыл в ожидании ответа. Уже через несколько секунд радист подводной лодки предложил ему начать передачу. Нойманн глубоко вздохнул, старательно отстучал сообщение, передал сигнал окончания связи и отключил рацию.

— Итак, остается один вопрос, — сказал он, поворачиваясь к Догерти. — Вы едете с нами?

Тот кивнул:

— Я обсудил это с Мэри. Она согласна со мной. Я отправлюсь с вами в Германию, потом Фогель и его друзья смогут помочь мне вернуться в Ирландию. Когда я туда доберусь, Мэри приедет ко мне. У нас там много друзей и родственников; они помогут нам, пока мы не устроимся. Все будет в порядке.

— И все же, как Мэри все это восприняла?

Догерти ничего не сказал, лишь его изуродованное в бесчисленных драках лицо на мгновение окаменело. Нойманн отлично понимал, что, вероятнее всего, Шону и Мэри уже не суждено будет снова увидеться друг с другом. Он снял с верстака лампу, положил руку на плечо Догерти и сказал:

— Пора идти.

* * *

Мартин Колвилл стоял, зажав велосипед ногами, и тяжело дышал. Он хорошо видел свет в сарае Догерти. Положив свой велосипед у обочины дороги, он осторожно пересек луг, присел на корточки около приоткрытой двери и, приложив руку к уху, прислушался к происходившему внутри разговору, который почти наполовину заглушал плеск дождя.

То, что он услышал, было просто невероятно.

Шон Догерти работал на нацистов. Тот парень, который называл себя Джеймсом Портером, — немецкий агент. Здесь, в Хэмптон-сэндс, свили себе гнездо немецкие шпионы!

Колвилл напрягся, чтобы услышать побольше. Оказывается, они собирались проехать вдоль берега в Линкольншир и оттуда выйти на лодке в море, чтобы встретиться с подводной лодкой. Колвилл почувствовал, как у него перехватило дыхание, а сердце в груди быстро заколотилось. Он заставил себя успокоиться.

Он мог поступить двояко: потихоньку уйти, доехать до деревни и сообщить властям о том, что здесь происходит, или же ворваться в сарай и самому арестовать их всех. И у одного, и у другого варианта имелись свои недостатки. Если он уедет за помощью, Догерти и шпионы, скорее всего, успеют смыться. Полиции на Норфолкском побережье было немного, вряд ли достаточно для хорошей облавы. Если он ворвется туда сейчас, то окажется один против троих. Он разглядел у Шона охотничье ружье и был уверен, что двое других тоже вооружены. Однако на его стороне все-таки оставалось такое преимущество, как неожиданность.

Впрочем, была и еще одна причина, по которой второй вариант нравился ему гораздо больше: ему хотелось лично свести счеты с немцем, который называл себя Джеймсом Портером. Колвилл решил, что он должен действовать, и действовать быстро. Он раскрыл коробку с патронами, вынул два и вставил их в стволы своего старого дробовика двенадцатого калибра. Ему никогда в жизни не приходилось наводить ружье на что-нибудь более опасное, чем куропатка или фазан, и сейчас он задумался, хватит ли у него решимости всадить заряд дроби в человека.

Он выпрямился и шагнул к двери.

* * *

Дженни нажимала на педали с такой силой, что, казалось, у нее вот-вот отвалятся ноги. Она промчалась через деревню, мимо церкви и кладбища, по мосту через ручей. Воздух гудел от завываний ветра и шума прибоя. Дождь хлестал ее по лицу и несколько раз чуть не повалил вместе с велосипедом.

Увидев в траве при дороге отцовский велосипед, Дженни остановилась рядом с ним. Почему он оставил его здесь? Почему не подъехал на нем прямо к дому? Впрочем, она решила, что знает ответ. Он хотел подкрасться незамеченным.

И в этот момент в сарае Шона прогремело охотничье ружье. Дженни громко закричала, соскочила с велосипеда — он упал рядом с отцовским, — и, спотыкаясь, побежала по лугу. На бегу она снова молилась: Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы он не погиб. Пусть он останется жив!

Глава 52

Скарборо, Англия

Примерно в ста милях к северу от Хэмптон-сэндс Шарлотта Эндикотт въехала на велосипеде на небольшую засыпанную гравием огороженную площадку перед входом в здание поста радиопрослушивания Службы Y в Скарборо. Поездка от «норы», как Шарлотта любила называть свою тесную комнатку в городском пансионе, до места службы оказалась прямо-таки зверски трудной: всю дорогу под дождем и против ветра. Чувствуя себя до крайности промокшей и замерзшей, она спешилась и поставила свой велосипед в специальную стойку рядом с несколькими другими.

Налетавший порывами ветер громко завывал в трех огромных прямоугольных антеннах, смонтированных на высоком береговом утесе и обращенных к Северному морю. Шарлотта Эндикотт взглянула на них, заметила, что они совершенно явно качаются, и поспешно перебежала через дворик. Она с усилием открыла дверь домика и влетела внутрь раньше, чем ветер успел захлопнуть ее у нее за спиной.

У нее оставалось еще несколько минут до начала смены. Она сняла промокший плащ, развязала ленты шляпы и повесила и то и другое на стоявшую в углу разлапистую ветхую вешалку, похожую на дерево без листьев. Домишко был щелястым и холодным — построенным не для удобства, а по необходимости. Впрочем, в нем все же имелась отдельная комнатушка, используемая как столовая. Шарлотта зашла туда, налила себе полную чашку горячего чая, села за один из маленьких столиков и закурила сигарету. Она отлично понимала, что это вредная и, что уж там говорить, неприличная привычка, но раз уж она могла выполнять мужскую работу, то кто мог ей запретить курить, как это делают мужчины. Кроме того, ей казалось, что с сигаретой она выглядит более сексуальной, более искушенной, в общем, немного старше своих двадцати трех лет. Сначала она просто баловалась, а теперь уже довольно серьезно пристрастилась к проклятому зелью. Конечно, работа была напряженной, отвлекаться на дежурствах запрещалось, а жизнь в Скарборо была ужасно скучной. Но Шарлотта по-настоящему любила свою работу, каждое ее мгновение.

Впрочем, был один период, когда она ее просто ненавидела. Тогда шло Сражение за Великобританию. Во время непрерывных, продолжительных и ужасных воздушных боев радисткам из Женского вспомогательного корпуса ВМФ в Скарборо приходилось непрерывно слушать переговоры британских и немецких пилотов. Однажды она слышала, как англичанин, судя по голосу, совсем мальчик, звал маму, пока его горящий «Спитфайр» беспомощно падал в море. Когда его голос замолк, Шарлотта выбежала из дома, и ее вырвало прямо на гравий перед входом. Она была очень рада, что эти дни давно миновали.