Под кожей

Иссерли с неприязнью намылила и ополоснула груди. Хорошего в них было только одно: они не позволяли ей увидеть, что сделали с нижней частью ее тела.

Повернув патрубок душа, она занялась одеждой, уже кружившей в мелкой посеревшей от пены воде. Иссерли потоптала это тряпье, ополоснула, потоптала снова, выжала мощными клешнями. В скором времени одежда высохнет под ярким солнцем, вливающимся в окно ее спальни, — а нет, так на заднем сиденье машины.

С территории фермы Иссерли выехала уже после полудня. Солнце, столь золотое поутру, теперь едва различалось в небе, ставшем сланцево-серым, разбухшим от еще не извергнутого им снега. Шансы найти на дороге каких-нибудь автостопщиков, а уже тем более подходящих, представлялись Иссерли убогими. И все-таки, ее нудило желание поработать или, по крайней мере, убраться подальше от суматохи, которая, она знала это, так пока и не улеглась под землей.

Проезжая мимо главного амбара, Иссерли увидела картину совершенно необычайную: Ессвис с жестянкой в одной руке и кистью в другой стоял на ступеньке большой деревянной лестницы и белил каменную стену.

Чтобы получше разглядеть его, Иссерли затормозила у подножия лестницы. Она уже надела очки и потому видела все неясно, да и солнце слепило ее. На миг она задумалась, не снять ли их, однако это было бы проявлением дурного тона — Ессвис-то своих не снял.

— Ал, — сказала Иссерли, прищурясь, не понимая, хорошо ли она поступила, остановившись.

— Ал, — ответил Ессвис, немногословный, как фермер, коим он предположительно был. Возможно, он побаивался открыто говорить на их родном языке, хоть и не было вокруг никого, кто мог бы его услышать. Краска капала с конца кисти, однако Ессвис ничего не предпринимал, только хмурился — так, точно появление Иссерли было своего рода несчастьем, которое необходимо стоически перетерпеть. Одет он был в комбинезон, кепку и закапанные краской зеленые резиновые сапоги, изготовление тайного нутра которых отняло примерно такое же время, какое поглотили ботинки Иссерли.

Так или иначе, ему, считала Иссерли, досталось меньше, чем ей. Ессвис и без грудей обошелся, и волосы на лице сохранил.

Она повела рукой в сторону уже выполненной им работы. Побелена была лишь малая часть стены.

— Это ты в честь Амлиса Весса так расстарался? — надменно поинтересовалась она.

Ессвис крякнул.

— Надо же, какие хлопоты, — позволила себе усмехнуться Иссерли. — Надеюсь, идея принадлежит не тебе?

Ессвис скривился, с отвращением взглянул на нее и очень четко произнес по-английски:

— Шел бы он, твой Амлис Весс, в жопу.

И вернулся к малярным работам.

Иссерли подняла в окошке стекло и поехала дальше. С неба начали одна за другой спирально спадать перистые снежинки.

4

Все это походило на движение по натянутому высоко над землей бетонному канату — как раз на нем Иссерли и призналась себе, что встречаться с Амлисом Вессом ей не хочется совершенно.

Она приближалась к середине Кессокского моста, стискивая руль в предвкушении яростного удара бокового ветра, который попытается сбросить ее маленькую красную машинку в пустоту. Иссерли остро сознавала вес своего чугунного шасси, сцепление шин с бетоном: машина, страшась, что ее сорвут с моста, словно выставляла напоказ свою тяжесть и непоколебимость.

Ты-ы-ы-ы-ы-ы! — глумливо завывала атмосфера. Установленные на мосту через равные промежутки металлические таблички со стилизованным изображением надутой порывом ураганного ветра сети, подрагивали. Давным-давно, когда она только еще начинала осваивать дорожные знаки, этот, как и все прочие, представлялся ей бессмысленным иероглифом. Ныне он обращался непосредственно к ее второй натуре, заставляя Иссерли стискивать руль так, точно тот был норовившим вырваться из ее рук животным. Пальцы словно свело судорогой, Иссерли казалась, что она различает между костяшками кистей пульсирование подкожных сосудов.

И все же, бормоча себе под нос, что она не позволит сбить ее с пути, нет, не позволит ничему, Иссерли подразумевала не боковой ветер, но Амлиса Весса. Он, внезапно ворвавшийся в ее жизнь, был опаснее ураганов Северного моря, и предсказать, к чему приведет его появление, она не могла. Но к чему бы оно ни привело, ей определенно не удастся справиться с этим, всего лишь цепляясь за руль своей машины.

Она уже миновала середину моста, до инвернесского конца его оставалось несколько минут езды. Медленно влачась во внешнем ряду, она вздрагивала всякий раз, как мимо нее с ревом проносилась машина, шедшая на большей, чем ее, скорости; натиск ветра внезапно спадал, потом возвращался с обновленной свирепостью. Слева от Иссерли кружили в воздухе чайки, хаос белых птиц, бесконечно падающих вниз, зависающих над самой водой фьорда и уходящих под нее так, точно она была не водой, а илом, который засасывал их. Иссерли окинула взглядом далекие окраины Инвернесса и попыталась заставить себя посильнее нажать на педаль акселератора. Судя по спидометру, попытка успехом не увенчалась. Ты-ы-ы-ы-ы-ы! — продолжал вопить ветер до самого конца моста.

Съехав с него наконец-то целой и невредимой, она перестроилась во внешний ряд и постаралась начать дышать глубоко, размеренно и отлепить руки от руля. Напор ветра сник почти сразу, можно было и машину вести нормально, и дело свое делать тоже. Теперь Иссерли была на твердой земле, владела собой, машина ее ничем от других не отличалась, а сама она выполняла работу, которую никто другой выполнить не смог бы. Никакие слова и мысли Амлиса Весса отменить этого факта не могли — никакие. Она незаменима.

Хотя и само это слово внушало ей тревогу. Незаменима. Люди обычно ищут в нем утешение, когда чувствуют, что их того и гляди заменят.

Иссерли попыталась представить себе, как это происходит с ней, попыталась честно и стойко. Возможно, нашелся кто-то, готовый пойти на те же жертвы, на какие пошли она и Ессвис. Она и Ессвис оказались тогда в отчаянном положении, хоть и каждый по-своему, — разве не может попасть в такое же, опять-таки по-своему, и кто-то другой? Вообще-то, вообразить это трудно. Такого отчаяния, какое испытывала она, никому другому испытать не дано. К тому же, тот, кто возьмется за ее работу, будет человеком неопытным, не проверенным в деле. А при тех умопомрачительных деньгах, какие в него вложены, разве решится «Корпорация Весса» пойти на такой риск?

Скорее всего, не решится. Однако и это утешало Иссерли не так уж и сильно, поскольку мысль о ее несомненной незаменимости также внушала ей тревогу.

Ибо означала, что «Корпорация Весса» никогда ее не отпустит.

Означала, что ей придется выполнять эту работу до скончания века. Означала, что день, в который она сможет насладиться миром без неприятных мыслей о тварях, ползающих по его лику, не придет никогда.

Ну ладно, все это, сердито напомнила себе Иссерли, никакого отношения к Амлису Вессу не имеет. Да и с чего бы ему иметь? По какой бы причине ни явился сюда молодой Амлис, она может быть только личной, с «Корпорацией Весса» не связанной. И нечего ей сходить с ума от беспокойства при одном только звуке его имени.

Да, разумеется, Амлис — сын важной шишки, однако нет ни малейших признаков того, что он унаследует империю этой шишки. Амлис даже не работает в «Корпорации Весса» — он вообще отроду нигде не работал, — и вряд ли наделен полномочиями принимать решения от ее имени. Собственно говоря, насколько знает Иссерли, к миру бизнеса Амлис относится с презрением, а отец видит в нем, свою личную неудачу. Это у него неприятности, у Амлиса, а не у Иссерли. И ничего страшного в его появлении на ферме Аблах, каким бы ни было оно неожиданным, нет.