Под крылом доктора Фрейда

Ей пришлось подождать. «Конечно, — думала Альфия, — в теории все проще. А когда ты стоишь под дверью, за которой тот, кто тебе нравится, занимается любовью с другой женщиной, — тут можно сойти с ума». Когда Дима открыл, она уже готова была сломать эту дверь.

Альфия вошла. Вопреки ожиданиям, пара не занималась любовью. Молодые люди завтракали, что, по мнению Альфии, было одно и то же. «Все равно вместе, все равно близки», — с неприязнью подумала она. Запах яичницы, поджаренной на сливочном масле, ломти хлеба и выпачканный желтком Настин рот убедили Альфию, что любовь никуда не исчезла.

— В таком маленьком помещении нельзя включать электроплитку с открытой спиралью. Пожарники запрещают, — скрипуче от сдерживаемого гнева проговорила она.

— Я сегодня не успел позавтракать, — извиняющимся тоном пробормотал Дмитрий.

Настя, украшенная венком из последних васильков, как сидела в кресле, поджав под себя ногу, так и осталась сидеть, тыча одним пальцем в Димин ноутбук.

— С вещами на выход! — скомандовала ей Альфия. — Да и вам тоже, Дмитрий Ильич, придется прервать ваш восхитительный завтрак.

— А что такое? — Он почувствовал ее тон и мгновенно взъерошился.

— Ничего особенного. Должна вам сообщить, что приехали родители Полежаевой. Вам, как лечащему врачу, и карты в руки. Вы уж, пожалуйста, сами с ними разговаривайте.

Настино лицо исказила ненависть. Она и ждала, и боялась приезда родителей.

— Я не хочу их видеть. Мать уже засунула меня в больницу. Так почему бы ей хотя бы здесь не оставить меня в покое?

Альфия не удостоила ее ответом.

Дима сказал:

— Настя, иди в палату. Когда нужно будет, я тебя позову.

Альфия уже хотела выйти, но обернулась.

— Я думаю, они захотят сначала повидать дочь, а потом уже поговорить с вами, Дмитрий Ильич.

— Я разберусь.

Альфия мысленно усмехнулась. «Какие они, мужики, все-таки самоуверенные. „С тем разберусь, с этим разберусь…“ А нет у него в башке, что за связь с девчонкой-пациенткой, хоть и совершеннолетней, могут так натрескать, что и костей не соберешь, и без работы на всю жизнь останешься?!»

Она ушла, а Дима подумал: «Ну, вот и все. Приехали». И тут же решил: «Какой же я врач, если не смогу их убедить в своем мнении!»

Он стал убирать со стола остатки завтрака. В том, что Альфия прикажет Нинке проводить их сюда, Сурин не сомневался. Много раз уже мысленно он представлял себе сцену их приезда. И каждый раз не мог решить, как же ему следует держать себя.

Наверное, им расскажут о его отношениях с Настей. «Но разве людям, находящимся на лечении, запрещено любить? Где это написано? — мысленно восклицал он. — Больные — такие же люди, как и мы. Мы же не запрещаем больным, например, с язвой желудка любить, жениться, выходить замуж, рожать детей? Мы с Настей не приносим никому никакого вреда. Любить или не любить — наше дело…» Но все-таки при одной мысли о Настиных родителях по коже неприятно ползали мурашки.

Буквально накануне у него опять состоялся разговор с Альфией.

— Я хотел вас спросить, Альфия Ахадовна. Насколько вы уверены, что Настя больна?

— Совершенно уверена.

— И у вас есть прогноз?

Вид у него был уж слишком мальчишеский, нахальный.

Альфия ответила:

— Есть.

— А вы не можете меня посветить?

Она подумала: «Молодость, глупость!» — и вдруг вспомнила себя в его возрасте. Нет, такой же глупой она была младше. Примерно на год.

— Хочешь послушать? Садись.

Он присел на самый краешек того стула, на котором всегда сидел Давыдов.

— Что я могу тебе сказать в утешение? Ее состояние не обязательно ухудшится. Все зависит от условий, в которых она будет находиться. Работать, чтобы содержать себя, она, конечно, никогда не сможет. У нее для этого недостаточно воли. Но если у нее будут деньги, от родителей или от состоятельного мужа, она может прожить счастливую жизнь — беззаботную, романтичную… В нее даже будут влюбляться — она ведь хорошенькая, я должна это признать, — а она будет без зазрения совести изменять тебе направо и налево. Потому что совести у таких больных нет.

Болезненные особенности ее психики несведущие люди будут принимать за смелость, за свободолюбие. Это может завести ее в ряды какой-нибудь экстремистской партии. Не дай бог, правда, ей оказаться в диссидентах — на упорную борьбу она не способна опять-таки из-за отсутствия воли. Кроме того, ей нельзя пить, я не говорю уж о наркотиках… Но она может много читать, рассуждать, на первый взгляд, оригинально… У нее может быть вкус к искусствам, к музыке например. Так что рядом с ней можно прожить безбедную жизнь. Ну, тому, кто хочет стать альфонсом…

Дима вспыхнул:

— Не надо меня оскорблять, хоть вы и делаете это изощренно деликатно. Вы не учитываете одного: этот так называемый альфонс может, постоянно оберегая ее, спасти ей жизнь.

— Может, — парировала Альфия. — Только ведь Настя ненавидит надсмотрщиков. Она ненавидит всех, кто так или иначе мешает ее свободе. Но сама она правильно распорядиться своей свободой не может. Если человек рядом с ней найдет в себе силы быть ее постоянной нянькой, охранником, учителем, врачом, и все это одновременно, то в этом случае ее жизнь может состояться. Я подчеркиваю — ее жизнь. Не твоя. Тебя она уничтожит. Они всегда уничтожают других, тех, кто с ними рядом.

— Кто это «они»?

— Больные такого типа. Это их особенности. Ведь сами они никого не любят. Они поступают так, как им выгодно.

Дима молчал. Лицо его пылало.

Альфия еще поразмыслила:

— Только ненависть может стать обоюдной: у узника — к стражнику, а у стражника… Но ты ведь сказал, что меня понимаешь?

Дима ничего не ответил, только при выходе хлопнул дверью.

Альфия пошла посмотреть на Настиных родственников. За тем же столиком, за которым Дима в первый свой день в отделении ждал ее прихода, сидела мать Насти и грудью кормила ребенка. Была она ненамного старше Альфии, симпатичная женщина с усталым лицом. Настя на нее нисколько не походила. Отчим озабоченно выгружал на стол многочисленные свертки.

— Настя сейчас выйдет, — сказала мимоходом Альфия. — Я пришлю сестру, чтобы записала передачу в журнал.

— Спасибо. — Женщина подняла лицо, и Альфия увидела тревожную и заискивающую улыбку.

— Вы можете поговорить с Настиным лечащим врачом. Дмитрий Ильич Сурин.

— Мы обязательно поговорим.

Альфия, как могла доброжелательно, им кивнула и пошла из отделения, а ей навстречу уже плыла Нинель с толстенным канцелярским журналом.

Альфия