Под маской молчания

— Прего, синьоре. [6] Третий этаж, вид на канал. Тихая комната. И от вашего назойливого поклонника далеко. Вот еще, синьоре, это тоже для вас. — Ансельмо вручил Виктору украшенный гербом шикарный конверт из тонкого картона. Виктор вытащил из конверта открытку с золотым венецианским львом и золотой надписью:

Мэр Венеции, досточтимый Джанни Пуджоли, и Торговая палата приглашают Вас принять участие в легком ужине в пятницу после конференции.

6

Прошу, синьор (ит.).

Казалось, на Ансельмо послание из канцелярии градоначальства произвело большее впечатление, чем на Виктора, который думал о временах, когда письмо «сверху» чаще всего не означало для получателя ничего хорошего.

— Интересное приглашение, а? — спросил Виктор с напускной наивностью. Внимание Ансельмо, которому как-то плохо подходила роль гостиничного коридорного — хотя бы из-за почтенного возраста, — тоже почему-то настораживало.

Ансельмо улыбнулся. За лагуной солнечные лучи пронзили облака.

— Да, — кивнул старик. — Если уж мэр кого-то приглашает… обычно это пахнет крупными деньгами. Вы, должно быть, очень важная птица, дотторе. Или, извините, крупный взяткодатель.

Виктор ухмыльнулся и сунул своему провожатому несколько евро:

— Вот вам крупная взятка, Ансельмо. Оставьте, я сам, — добавил он о своем багаже. Заинтересовавшая его женщина уже исчезла.

В происходящем вокруг не было ничего пугающего или даже необычного. Носильщики таскали багаж, прибывшие обменивались шуточками, персонал окружал постояльцев заботой и вниманием. Но внутренний голос, прислушиваться к которому Виктор не привык, советовал ему скрыться, пока не поздно.

Ансельмо наблюдал, как гость направился к лестнице, и не улыбнулся, поймав его взгляд.

15

Тихий и уютный отель «Даниели» сверкал, как декорации из финала оперы Пуччини: широкая лестница с многоярусной мавританской аркадой, покрытые мраморной скульптурой — или гипсовой лепниной? — балконы по обеим сторонам, световой плафон — архитектурные отзвуки экзотического прошлого древнего города.

На лестничной площадке, возле хрустальной вазы фабрики Мурано, Виктор взял со столика гостиничный буклет. Здание гостиницы принадлежало когда-то дожу по имени Дандоло. Построено около 1347 года и первоначально служило дожу личной резиденцией. Тут же портрет дожа: ястребиный профиль, как на старинной монете. На голове конический колпак с эмблемой.

«Андреа Дандоло, — прочитал Виктор, — пятьдесят четвертый дож Венеции, стойкий страж рубежей Республики, неоднократно отражал нападения внешних врагов…» Ему, должно быть, нравился белый мрамор, под которым он в конце жизни и упокоился. Теперь торчит его бывшая резиденция, как белый слон. Имя Дандоло Виктору ничего не говорило. Он пожал плечами и проследовал в свою комнату.

Войдя, обнаружил на столе обязательную корзину с фруктами, вино и крекеры. Тяжелые шторы кофейного цвета прикрывали комнату от солнца. Кровать… на шестерых кровать. Виктор присел на постель. Тихо вздохнули пружины. Он тоже вздохнул и поймал свое отражение в оконном стекле ручной работы. За окном одинокий гондольер гнал по воде свою посудину, несмотря на возобновившийся дождь.

Гондольер затянул песню. Сначала как бы нехотя, потом распелся и так, с песней, исчез из виду. Приливная волна плескалась о стену отеля. Судоводители перекликались, чтобы избежать столкновения. Виктор почувствовал тоску одиночества. Он огляделся, ища, куда бы припрятать конверт Миммо. Сейфа в комнате не было, и он засунул бумаги под увесистый распределительный щит. Проверил, заперта ли дверь, и прилег на кровать. На секундочку.

В отключающемся сознании всплыло широкое лицо с враждебной улыбкой. Голос, приказывающий повиноваться даже сквозь просящие интонации. И запах апельсинов. «Я схожу с ума, Мейер», — услышал он собственные слова, смешавшиеся со звуками Венеции.

Лицо Уилбура погасло, растворилось во сне.

16

В маленькой комнатушке на верхнем этаже человек, называющий себя Уилбуром Эклундом, кипел от еле сдерживаемого возмущения.

Он сгорбился на кровати, ослабил галстук и старался не реагировать на нотации, которые читала ему по телефону женщина из Мэна, называя его при этом «…аным любителем».

— Кто вам разрешил лететь в Венецию? Немедленно возвращайтесь. В эконом-классе. И своих сопляков прихватите. С чего вам вздумалось самовольничать?

— Мы отделаемся от него здесь, прежде чем он доберется до трибуны.

— Так же, как отделались в Центральном парке?

— Там все было впопыхах. Без подготовки.

Голос собеседницы хлестал его кнутом.

— Мэр Венеции уже виляет перед ним хвостом. И судя по обстановке в Брюсселе, скоро и другие займутся тем же. Германские «зеленые»…

Она распалялась от собственных слов.

— Я кучу времени потратила в Мадриде на срыв пакета помощи Бангладеш, и все впустую. Талент делает политику, еще рта не открыв!

— Подождите чуток… — попросил Уилбур.

— Эминенца готов усомниться, что мои люди хоть на что-то годятся. Я уверяю его, что все в порядке. Выходит, я ошибаюсь?

Уилбур вздохнул и попытался уловить, не убывает ли гнев женщины на другом конце провода. Нет, этим не пахло.

— Вы не ошибаетесь, Марианна.

— Надеюсь. Потому что потери Парижского отделения в этом квартале — девяносто миллионов. Судан берет в наших банках все меньше, Россия тоже. Американцы бегают задрав штаны по Азии, ищут Усаму бен Ладена. На нас всем плевать. Аргентину и Бразилию вообще можно списывать, там операции, почитай, свернуты. Италия — один из немногих прибыльных регионов, здесь албанцы еще хоть что-то берут.

Уилбур поднял взгляд. За столом потягивала кофе молодая парочка, лет двадцати с небольшим. Оба притворялись, что не замечают, как их босса возят мордой по ковру. Эти парень с девушкой могли бы сойти за банковских служащих, если бы не хищная четкость движений да натруженные руки строителей, покрытые шрамами и ссадинами.

Уилбур вонзил большие пальцы в новый апельсин, воображая, что вырывает глаза женщины, дыхание которой он слышит в трубке.

— Ты слышишь? — бушевала она. — Или я с воздухом разговариваю?

— Нет-нет, я здесь, — заверил Уилбур, оторвал дольку и нервно швырнул ее на язык. С-сука, сдохла б ты… Сесть бы мне на твое место, за твой стол… — Он сунул в рот весь фрукт целиком, вместе с кожурой, и ужаснувшиеся помощники потихоньку оставили помещение. — Лучше все же нам здесь остаться. Все путем, обделаем тихо-мирно. Дверь в дверь. Не будет никакого выступления, а материалы доставим вам… Прошу вас, — добавил он через силу.

Последовала долгая пауза. Он услышал, как ее перстень постукивает по столу. Страсть как любила эта стерва стол, своей необъятностью подавляющий посетителей.