Под мостом из карамели

Над ковшиком поднялась бронзовая пена.

– Вот увидишь, через год Летуська захочет быть художницей, а к выпускному всё поймет – юристом, экономистом, иностранные языки, или как ты, главным архитектором проекта, – не желая вступать в тяжкую борьбу за историческую правду, сменила тему бабушка. – Со сгущёнкой будешь или с сахаром? Но ты тоже хорош, без конца хвалишь её кулинарные способности: «Мой поварёнок!», «Моя поварёшечка!», «Ой, как вкусно, мням, мням!».

– А что я должен говорить? Ребенок мне печенье с леденцами испек. Я должен похвалить? Подкрепить её веру в собственные силы?

– Вот и поедай теперь плоды.

– Но в кого она такая упрямая, скрытная, себе на уме? – закипел папа.

Он любил задавать вопросы с понятным подтекстом.

– Ты борешься с генами, – зловеще ответила бабушка. – А это почти невозможно.

– Убил бы змею! Вот этой рукой! – папа поднял руку с длинными тонкими пальцами и серебряным перстнем с насечкой рун «Богатство» и «Прыжок в высоту». В деле привлечения денег использовались все методы. Особенно в этом преуспела бабушка – латунная лягушка на куче монеток, кошелёк на растущую луну, отросток денежного дерева на подоконнике.

– Папа, бабушка, не ругайтесь, – жалобно попросила появившаяся в дверях Лета.

– Что ты, Леточка, мы не ругаемся, а просто громко разговариваем.

– Иди к папе, котёнок.

Он обнял толстые вязаные рейтузы, уткнулся в тоненький хвостик, закрученный махровой резинкой, и вдохнул запах, от которого задрожала и начала двоиться солонка на столе, а убить захотелось уже учительницу, посмевшую выставить на посмешище трогательные детские мечты. Папа быстро сбросил учительницу в проем школьной лестницы и прижался щекой к уху дочери, чтобы почувствовать нежный запах из её рта.

– Чем занимаешься?

– Папье-маше раскрашиваю.

– Молодец! А что именно?

– Конфетки и печенье на тарелочке.

Папа и бабушка на мгновенье скрестили взгляды.

– Конфетки? Ах, ты моя сладкая! – озабоченно сказала бабушка и поцеловала выласканную макушку сына.

– Бабушка, ты сегодня у нас будешь ночевать? – спросила Лета.

– Да.

– Посидишь со мной?

– Конечно, посижу.

– Расскажешь, как ты была маленькая, как вы голодали?

Папа подал знак угрожающим кашлем.

– Да не так уж мы и голодали, – решилась на фальсификацию истории бабушка.

– Весной заячью капустку ели, конский щавель, смолку жевали. Жмых был, дуранда назывался, патока в железных банках, сладкая-я…

Папа бросил испепеляющий взгляд.

– А какие в кафе «Север», на Невском, пекли миндальные пирожные! – перескочив целую эпоху, воскликнула бабушка. – Конечно, не такие красивые, как твои, из папье-маше. Пойдем, покажешь, что ты там папе напекла-наготовила?

К поделкам из рваной бумаги Лета приохотилась в подготовительной группе детсада. Она отказывалась спать в тихий час, ворошилась на раскладушке, отвлекала других детей. Новая воспитательница пригрозила, что поставит всех, кто не засыпает, на окно без трусов. Лета боялась без трусов, но уснуть всё равно не могла, испуганно копошилась в норке из тонкого одеяла и шёпотом звала других детей. На третий день воспитательница, вздохнув, велела Лете одеваться, вывела из спальной, усадила за столик, заставленный клейстером, банками, красками, замоченными в мисках рваными газетами, и сказала:

– Раз не спишь, будешь делать из папье-маше дыню и тыкву-великана на выставку «Дары родной природы».

Лета не поняла, но послушно покивала.

Воспитательница села рядом на детский стульчик, надула воздушный шарик и показала, как оклеивать его слоями бумаги. Лета сосредоточенно лепила кусочки серой размоченной газеты, затем клочья коричневой посылочной бумаги, намазанные клейстером, сверху – белую, писчую. Через два дня, когда поделка высохла и стала шершавой, воспитательница развязала нитку, выпустила из шарика воздух и вытащила сдувшуюся резинку.

– На, раскрашивай, как на картинке.

Восхищенная Лета посмотрела в темную дырочку, а затем замазала картонный бурдюк желтой краской. За дыней появились арбуз, тыква, а из длинного шарика вышел кривоватый, но весьма достоверный кабачок. Увлечение папье-маше перекинулось домой. Под диванами и столами, как пустые осиные гнезда, шуршали и перекатывались бумажные шары, покрытые разводами акварели. Затем пришел черед мелкой пластики: Лета облепляла клейстером, сушила и раскрашивала всё, что попадалось под руку – лимон, купленный папой для витамина С, баранку с маком, яблоко, отваренные для салата яйца, чайные блюдца и кофейные чашки. На картонных тарелочках лежали бумажные конфеты, раскрашенные гуашью, полосатые пирожные и загадочные кондитерские изделия, разрисованные волшебными фломастерами. Плюшевый медведь объедался синим зефиром, заяц – малиновыми пряниками. Восхищенная бабушка жертвовала искусству рулоны дефицитнейшей туалетной бумаги, папа предрекал дочери славу художника поп-арта с мировым именем.

– Всё-таки, кое-что ребёнок унаследовал от меня, – радовался папа. – Утончённый вкус, воплощённый в дерзкие решения.

Не обходилось и без скандалов – обнаружилось, что на папье-машетный торт пошли клочки школьного дневника, «потерянного» в конце первой четверти второго класса. Разговоры «Леточка, ты бы пошла, побегала» и «за уроками бы столько сидела!» велись лицемерно, в тайне и папе, и бабушке нравилось, что ребёнок – удобный в быту, никому не мешает. Бабушка беспрепятственно уходила на презентации альманахов и поэтических сборников, где пила вино и водку со старой журналистской гвардией. Папа купил свой первый компьютер и без помех проводил вечера, осваивая программу архитектурного проектирования. Никто не досаждал, не шумел, не приставал с подвижными играми и дислалическими разговорами – Лета часами тихо рвала газеты и журналы на клочки и смотрела, как они погружаются в трясину крахмального клейстера. Постепенно от картонных пряников и баранок она перешла к приготовлению настоящих сладостей – в третьем классе варила на чугунной сковороде, намазанной растительным маслом, «молочный сахар», в четвертом освоила «сладкую колбасу» с какао и орехами и печенье-полумесяцы, в пятом, спалив до черноты две кастрюли, овладела хворостом с сахарной пудрой. В шестом классе Лета попросила на день рожденья электрическую вафельницу и испекла свой первый торт – «Медвежья лапа». В седьмом торт был сделан уже по собственному рецепту и украшен леденцовыми фигурками толстого бутылочного стекла, с натяжкой похожими на зверушек. Домашние леденцы Лете полюбились еще в детском саду. Рецептом самодельных петушков своего скудного в пищевом отношении детства, не просчитав последствий, поделилась бабушка. Лета закоптила все ложки, глядя, как закипает и зернится по ободку вода, и сахар тает, а сироп начинает ворочаться, испускать желтизну, клокотать медными пузырями. Как только кухню заполняло сладкое облако, за спиной Леты – за столом в уголке – усаживалась гадина, змея. Лете хотелось взглянуть на змею, но она не могла обмануть папу, он бы стал плакать от обиды. Поэтому Лета стояла у плиты, не оборачиваясь, и сосредоточенно смотрела, как карамельная лава сползает с ложки, а после натекает на сердце горячим языком. Но, стоило задуматься, зашептать слова, от которых взгляд гадины колыхался и плыл по кухне липучими кольцами, сироп начинал сердиться, темнел и превращался в смоляную жженку. А в углу за столом оказывалась просто тень от холодильника.

Если карамель переваривалась до траурной горечи, ничего уже нельзя было исправить – только начать всё с начала. Выбрасывать испорченные леденцы было жалко, и Лета часто делала уроки или читала книжку, засунув за щеку ложку с пригоревшими черными комками, горькими и першистыми. Но если не отвлекаться на тени и шорохи, не сводить с карамели глаз и в нужный момент быстро разлить тонким слоем по масляному блюдцу, она застывает светящимися медальонами. Леденцы всегда получались твердыми и хрупкими одновременно, совсем, как сердце Леты. Ей нравилось, что истончившийся до прозрачного лезвия обсосанный леденец резал щёки, язык и вены. Она кормила монетками, петушками и кругляшами мишек и кукол, и раскладывала толстенькие карамельные сердечки в укромных уголках комнаты – для змеи. Это было угощенье, какое кладут домовому – опасливое задабривание, сладкий ужас встречи и нежелания увидеть одновременно.

Осколки бракованных пластин Лета крошила пестиком и делала самодельный грильяж. Правда, угощать им было некого.

– Ой, как вкусно, – лживо причмокивал папа и норовил выплюнуть леденец в комок бумаги – берег импортный пломбировочный материал, как раз в те годы стоматологи начали драть с народа.

Бабушкино отношение к увлечению Леты тоже было нестабильным.

– Сахар переводишь, весь мельхиор сгубила, – часто ворчала она и угрожала заменить ложки на алюминиевые, устроить общепит.