Под покровом небес (др. перевод)

– Мы вас пока поселим в «Мажестик». Там вам будет удобнее. Гостиница, конечно, не высший класс, но в ней вам будет все-таки лучше, чем в тамошних ваших… пенатах.

Мисс Ферри даже усмехнулась: какой удачный получился эвфемизм! «Это тебе, милочка, еще чертовски повезло, что с тобой тут так возятся, – думала она про себя. – А вот в гостиницу зайдешь, и все: там с тебя пылинки сдувать уже будет некому».

Когда такси остановилось у входа в отель и к ним шагнул швейцар, чтобы открыть дверцу, мисс Ферри заговорила снова.

– Да, кстати! Какой-то ваш приятель, некий мистер Таннер, просто забросал нас телеграммами. Телеграммами, письмами, непрерывно. Месяцами нас изводил. Просто непрекращающийся шквал на нас гнал из пустыни. Это он все о вас беспокоился! – Она бросила взгляд на лицо женщины рядом, и как раз в этот миг дверца машины распахнулась; на секунду выхваченное из темноты, лицо женщины показалось ей таким белым и странным, на нем так явно отразилось противоборство самых взаимоисключающих эмоций, что мисс Ферри подумалось, уж не сболтнула ли она лишнего. – Может быть, мы что-то сделали не так, – продолжила она тоном уже куда менее самонадеянным, – но вы и нас поймите: мы обещали этому джентльмену, что, как только установим с вами связь, известим его. Если установим. Я, кстати, никогда не сомневалась, что нам это удастся. Сахара – тесный мирок. Нет, правда-правда, когда как следует вникнешь… Там люди просто так не исчезают. Не то что здесь, в большом городе, и особенно это касается касбы, этих старых, средневековых трущоб.

Сотрудница консульства чувствовала себя все более неловко. А миссис Морсби продолжала сидеть, казалось не замечая ни швейцара, готового помочь ей выйти, ни вообще чего бы то ни было.

– В общем, когда мы уже точно знали, что вы нашлись, – торопливо продолжила мисс Ферри, – я послала мистеру Таннеру телеграмму, так что не удивлюсь, если он уже здесь, в городе и, скорей всего, в одной гостинице с вами. А вы можете у портье спросить. – Она протянула руку попрощаться. – Вы уж извините, что я не выхожу из машины: на этом же такси домой поеду, если не возражаете, – сказала она. – Отель из консульства о вас предупрежден, так что все будет нормально. А если завтра с утра вы еще и к нам заскочите…

Ее рука висела в воздухе, и никакой реакции. Миссис Морсби сидела как каменное изваяние. Ее лицо – то в мимолетной тени случайного прохожего, то освещенное электрической вывеской отеля – изменилось так разительно, что мисс Ферри пришла в ужас. Несколько секунд она вглядывалась в расширенные, остекленевшие глаза. «Господи, да она же сумасшедшая!» – сказала себе сотрудница консульства. Торопливо открыла дверцу, выскочила и кинулась к стойке регистрации. Добиться от портье, чтобы он уяснил ситуацию, удалось не сразу.

Через несколько минут с крыльца гостиницы на тротуар спустились двое мужчин, подошли к такси. Заглянули внутрь, потом обвели глазами улицу – туда взглядом, сюда… О чем-то спросили водителя, тот пожал плечами. В это время мимо проезжал переполненный трамвай, набитый главным образом местными портовыми рабочими, – некоторые прямо в синих спецовках. Внутри мигающий скудный свет, качающиеся фигуры едущих стоя. Вагон завернул за угол и, позванивая, пошел взбираться на холм мимо «Кафе д’Экмюль-Нуазу» с его хлопающими на вечернем ветерке маркизами, бара «Метрополь» с вечно орущим радио и «Кафе де Франс», сверкающего бронзой и зеркалами. Громыхающий и неторопливый, трамвай шел вперед, еле пробиваясь сквозь толпу, целиком заполонившую улицу; потом опять со скрежетом завернул и начал медленный подъем по авеню Гальени. Внизу открылась гавань, в ней огоньки и тут же их отражения, дрожащие на тихо колышущейся воде. Здания вокруг пошли поплоше, света на улицах стало меньше. На границе арабского квартала вагон, все еще полный народу, сделал на кольце разворот и остановился: здесь был конец маршрута.

Фес, Баб эль-Хадид

Теннесси Уильямс Роман-аллегория: Человек и его Сахара

(«Нью-Йорк таймс бук ревью», 4 декабря 1949 г.)

После того как несколько литературных сезонов подряд почти целиком были отданы ужимкам резвящихся деток – пусть не по годам развитых, умненьких и необычайно милых, но вряд ли наделенных тем, что приходит только с опытом, в результате размышлений действительно зрелого ума, – нынче, видимо, пришло время явиться писателю, который привлечет наше внимание как раз таким своим умом. Именно этим радует появление первого романа Пола Боулза «Под покровом небес».

Давненько уже не выходило в Америке первых романов у людей, которым под сорок или хотя бы далеко за тридцать (Полу Боулзу сейчас тридцать восемь). Уже не одно десятилетие как-то так оказывается, что первый роман писателем выпущен в первые же годы по окончании колледжа. Более того, поскольку успех и публичность действуют как что-то вроде скороварки (иногда – морозильника), наметилась обескураживающая тенденция: талант доводится до готовности (или костенеет), не достигнув должной внутренней зрелости.

Карьера в Америке почти непременно приобретает характер одержимости. Принцип продвижения вперед, стремления к успеху, доведенный до крайности, побуждает наших писателей работать с невероятным напряжением. Кровь из носу, каждый год должна выходить новая книга. В противном случае человек впадает в панику, и вот уже узнаешь, что он записан в Анонимные Алкоголики, ударился в религию или с головой ушел в политику, притом что за душой у него нет ничего, кроме неосознанных эмоций, а значит ни что-то дать, ни самому извлечь из такой деятельности он ничего не может. Думаю, это происходит от непонимания того, что значит быть писателем, да и вообще человеком творческой профессии. Таким писателям кажется, что их карьера – это нечто такое, что они выбрали вместо подлинной жизни; они не понимают, что искусство – это побочный продукт бытия.

Пол Боулз решительно отвергает такого рода оголтелый профессионализм. Более известный как композитор, чем как писатель, он не позволяет своей страсти к обеим этим формам самовыражения помешать его росту как целостной личности. Эту книгу он выпустил, будучи в расцвете человеческой и художнической зрелости. И, что самое для меня потрясающее, его книга дает читателю внезапную, даже пугающую возможность общения с талантом подлинно взрослым и умудренным, причем таким талантом, какие в наши дни, я думал, можно встретить разве что среди мятежных романистов Франции – таких, как Жан Жене, Альбер Камю или Жан-Поль Сартр.

За исключением, может быть, только одной или двух книг о войне, написанных вернувшимися солдатами, «Под покровом небес» – это единственная из всех за последнее время прочитанных мною книг американских авторов, на которой был бы запечатлен духовный оттиск новейшей истории Западного мира. С первого, поверхностного взгляда этот оттиск незаметен. Но в некоей философской ауре, окружающей роман, он существует, и это знаменательно.

Интересно, что роман воспринимается на двух уровнях. На поверхностном уровне это увлекательное повествование. Впечатляющая проза. Но над поверхностью витает уже упомянутая мною аура: неуловимая и мощная, она напоминает тучу, какие можно увидеть летом, – такая туча висит почти над самым горизонтом и время от времени начинает беззвучно пульсировать, озаряясь внутренними вспышками огня. Именно этот уровень романа исполнил меня особенным воодушевлением.

Рассказанная в нем история – это хроника страшноватого приключения, изложенная на фоне Сахары и других населенных арабами регионов африканского континента, то есть той части света, на которую редко обращают свои взоры первоклассные писатели, действительно хорошо ее знающие. А Пол Боулз и впрямь знает ее, причем гораздо лучше, например, чем тот же Андре Жид. И может быть, даже лучше, чем Альбер Камю! Потому что регулярно наведываться в Африку Пол Боулз начал еще году в тридцатом. Африка волнует его, но почему-то не выводит из нервного равновесия. И он не ограничивается прибрежными городами. А неоднократно и часто предпринимает путешествия в самые загадочные уголки пустынных и горных районов Северной Африки, где не только терпит лишения, но и подвергает себя опасностям.