Под потолком небес

— Оглянись, на заднем сиденье подарок для тебя.

— Боже, какие роскошные! Андрей, ты положительно когда-нибудь разоришься! Какие розы! Мне никогда не дарили такие королевские букеты! Все, таю от чувств, как ванильное мороженое на асфальте!

— Хочешь сказать, что Павел не радует тебя цветами?

— Он вообще не дарит цветы. По своим соображениям. Считает, что срезанные цветы — все равно, что мертвые, а дарить покойников — это, сам понимаешь, как-то нехорошо.

— Ну и глупец. Цветы для того и созданы, чтобы радовать тех, кого любишь. А теперь все, хватит разговоров, едем! Я не видел тебя целую жизнь и хочу хотя бы отчасти наверстать упущенное! У меня только этот день, завтра снова улетаю, но на этот раз уже ненадолго. Я утром припер свое начальство к стенке и добился клятвенного обещания, что максимум через три недели я вновь буду топтать московские тротуары.

— Они не удивились, что ты здесь, а не там?

— Удивились, конечно, но меня, честно говоря, просто переклинило — так соскучился. Плюнул на все, купил билеты и махнул сюда. Все, хватит стоять на месте, летим!

Такого роскошного подарка на восьмое марта Наталья себя даже представить не могла. До самого вечера они с Андреем не вылезали из кровати, вновь и вновь бросаясь друг на друга с жадностью изголодавшихся зверей. Все, что накопилось в них за эти месяцы, настоятельно требовало своего выхода. Забывшись в чувственном экстазе, Наташа даже, кажется, всерьез поцарапала Андрею спину. Впрочем, он тоже в долгу не остался, с такой страстью впившись в ее губы, что они мгновенно вспухли. В прошлый раз они смаковали близость друг с другом, как дорогое вино. В этот раз их встреча больше напоминала боевую схватку. Наталья молилась всем богам, чтобы стены квартиры оказались звуконепроницаемыми. Их вскрики и стоны однозначно говорили сами за себя о том, что здесь происходит. Только в одиннадцать вечера они с превеликим трудом наконец-то оторвались друг от друга. Пришла пора собираться и расставаться. Почему же все хорошее так быстро заканчивается!

Прощаясь с Андреем, Наталья не смогла удержать слез.

— Ну, что ты, малыш, не плачь! Осталось совсем чуть-чуть потерпеть, и мы будем вместе. Главное — держись, и верь в нас. Мы не одиноки, у тебя есть я, а у меня — ты. Нас же никто не сможет победить! Давай, держи нос выше! И хватит плакать, а то меня от твоих слезок всего внутри переворачивает. Получается, что ты из-за меня расстроилась. Сразу чувствую себя таким беспомощным — совершенно кошмарное состояние, должен тебе заметить. Слушай, не прекратишь реветь — сейчас сам расплачусь, и от моих слез Москва-река выйдет из берегов. Буду реветь, как беременный мамонт. Сделай хорошее дело — спаси экосистему от потопа!

— Не могу. То есть, они сами текут. Я им говорю — хватит, а они не слушают.

— Ой, погоди, совсем забыл! Помнишь, ты писала, что Миша хочет на день рождения «машину с большими руками»?

— Ну да, а что?

— Я тут полгорода оббегал, нашел подходящий грузовичок, а потом слегка его доработал. Все равно по вечерам без дела сидел. Так что держи для своего карапуза. Давай я тебе объясню: вот, видишь, здесь такое колесико? Если его вращать, то «руки» начнут двигаться, и лента транспортера будет перематываться, а если вот этот рычажок перевести сюда, то «руки» приподнимутся, и машина сможет поехать. Конечно, как в жизни сделать не удалось, но хоть какое-то подобие получилось. Надеюсь, что ему понравится.

— Ой, Андрюшка, какая прелесть! Конечно, ему понравится! Слушай, это ты у меня на самом деле мастер — золотые руки. Мишка просто в восторге ото всех движущихся игрушек, а от этой он точно сутки не отойдет, пока все не изучит!

— Что могу сказать — наш человек растет! Подрастет — научу его с настоящими машинами обращаться. Нет, не хочу тебя отпускать! Сам все прекрасно понимаю, и все равно изнутри зудит: ну, еще минуточку, еще полминуточки! Лучше уходи, а то запру тебя и не отпущу никуда, даже к сыну.

— А как же твоя командировка?

— Пошлю всех к чертовой бабушке и объявлю себя в отпуске. Ну, как тебе мой план?

— Отличный план. Только никуда не годится. Все, я пошла. Ты в этот раз сотовый не забудешь?

— Уже в чемодане. Ты и представить себе не можешь, как я себя казнил за то, что его оставил. Целых два месяца твой голосок не слышал. Теперь все будет по-другому, я обещаю.

— Ну что, тогда — до скорого?

— До скорого…

Пока Наталья шла домой, слезы успели высохнуть, а лицо приобрело вполне естественный цвет, если не считать истерзанных губ, предательски пылающих даже на морозе. На локте у нее лежал роскошный букет, подаренный Андреем, и она то и дело нюхала ярко-алые бутоны. Они, к сожалению, почти не пахли, но некий тонкий нежный аромат от них все-таки исходил. Запах росы и теплиц. Черт побери, ну почему все так несправедливо! Опять разлука, пускай всего лишь на три недели, но каково это выносить, когда и дня лишнего уже ждать не можешь! Да гори оно все огнем: все обязательства, все моральные предписания! Почему она должна насиловать свою душу ради человека, который сам для себя ничего сделать не хочет? Почему не может быть рядом с тем, кого любит?

Когда она открыла дверь квартиры, то первый, кто ее встретил, был Паша. Он, ни слова не говоря, залепил ей увесистую пощечину, а потом выхватил из рук розы и затоптал, безжалостно ломая стебли и давя лепестки. От ярости у Натальи аж заклокотало в груди, и она взвилась, как заведенная пружина:

— Слушай, ты, дебил, ты как посмел на меня руку поднять! Ты — кто такой, мать твою!

— Я — рогоносец, а ты — сучка, каких свет не видывал! Звоню ей на работу, а мне говорят — еще днем уехала. Я час жду, два жду, уж ночь на дворе, и тут заявляется солнце незакатное! Дрянь! Шлюха подзаборная!

— А ты своей глупой головой не подумал, что я могу сегодня находиться где-либо помимо своего офиса?

— Это где же?

— Да с нашими партнерами, к примеру!

— Выходит, весь офис у тебя вместе гуляет, а ты отдельно от всех прохлаждаешься?

— Не отдельно, а вместе с генеральным, если тебя, ревнивца, это интересует. На встречи такого уровня я одна не выбираюсь, разве что его в Москве нет — тогда да.

— А что же мне это сказали, что ты одна ушла?

— Само собой, сначала я, а потом он. Не уходить же под ручку на виду у всей конторы, которая резво ощутит себя заброшенной и покинутой, как только начальство свинтит пить в другом месте.

— Я как-то не подумал…

— Он не подумал! А надо бы! И спасибо тебе огромное за цветы! Просто низкий поклон! Сам ни хера дарить не научился, так теперь давай чужое топтать! Устроил мне праздник, нечего сказать! Ты хоть догадываешься, сколько они стоят? Мне впервые в жизни такую красоту подарили, а ты…

— Наташенька, прости! На меня словно затмение нашло! Извини, хочешь, в ноги брошусь?! Малыш, прости меня, Христа ради! Наташка-а…

— Уйди, ты мне противен. Цветы выброси, чтобы душу не травить. И оставь меня в покое.

— Только прости! Хочешь — что угодно сделаю, только прости!

— Все, прощаю. А теперь иди, дай побыть одной. Да прощаю я тебя! Хватит по полу валяться! О Боже, за что мне такое наказание…

Эту ночь Наташа так и не сомкнула глаз. Кто бы мог подумать, что Пашка способен на такое? Вот ведь точно говорят: если вытираете ноги о человека, как об половую тряпку, то не удивляйтесь, если она потом засветит вам меж глаз. Так оно и вышло. В последнее время она ни в грош не ставила мнение Пашки, так или иначе давила его своим положением, своими деньгами, постоянно указывала, как ему поступать. И при этом совершенно не брала в расчет, что у него творится в душе, и к чему это может привести. Вот и получила по полной программе.

И ведь что странно: сегодня она врала так самозабвенно, что в какое-то мгновение сама поверила, что провела этот день где-то в ресторане с партнерами по бизнесу. Прямо как ее сестра Ланка когда-то. Ложь рождалась легко и просто, словно сама собой. И ведь если бы Пашка не растоптал цветы, она бы, наверное, даже пощечину бы стерпела, потому что действительно чувствовала себя виноватой перед ним. Но когда она увидела, во что он превратил розы, которые ей подарил Андрей… Не стоило Павлу так поступать. Просто теперь, после всего случившегося, она наконец-то почувствовала себя свободной от него. Более того, у нее появился весомый повод для ухода. Он поднял на нее руку и потому перестал для нее существовать. Если он смог сделать это однажды, то кто даст гарантию, что это не повторится, причем еще хлеще?