Под позолотой — кровь

На набережную шли, чтобы выполнить обряд, чтобы изобразить красивую жизнь, чтобы потратить деньги. Просто потому, что идти все равно больше некуда, а ложиться рано спать на курорте казалось глупостью и преступлением. Спать можно и дома.

Люди бродили от бара к кафе и от мангала к мангалу, повинуясь не столько разуму, сколько смеси инстинктов, обычаев, привычек и тяге к стадности. Почти никто из бродящих по набережной, отгороженной от всего света огнями фонарей и хаосом звуков, никогда не пошел бы гулять по пустой набережной. А так, в толпе, люди начинали чувствовать себя если не комфортно, то защищено.

Люди ходили, сталкивались, перекрикивали шум, принюхивались к запахам, стараясь отделить запах еды от вони слабо вздрагивающего моря и букета, источаемого потными телами и мусором, не вывезенного с самого утра и успевшего уже забродить.

И странно было вовсе не то, что кто-то не обращал внимание на все это. Странно было то, что некоторым это даже нравилось. Они с наслаждением вдыхали воздух и потом целый год тосковали по этому аромату курорта. Это как наслаждение запахами самых изысканных сыров. Для человека непосвященного – смрад. Для знатока и любителя – обещание наслаждения.

Как обычно, толпа на набережной делилась на тех, кто деньги тратит и на тех, кто помогает им это делать. Надрывали голоса торговцы, ревели звуковыми колонками бары и кафе, полыхали огнями иллюминации рестораны и танцплощадки. С одной из площадки в небо ударил пучок лазерных лучей и все стало напоминать сцену вторжения инопланетных чудовищ.

Местные проститутки внимательно следили за возможным появлением заезжих конкуренток и пытались отфильтровать из общего потока своих клиентов, которым лень, общая глупость или уродство не позволили завязать курортный роман, и единственной возможностью побаловаться женской плотью для которых осталась возможность обменять деньги на удовольствие.

Никто из бродящих по городу и по набережной не представлял себе, с кем столкнется в следующую минуту. И даже если поток отдыхающих, желания или просто судьба влекли его навстречу неприятностям, большинство из людей продолжали считать, что действуют самостоятельно, по собственному побуждению и независимо от чьего-либо желания.

И только единицам было дано понять, насколько они ошибаются.

ЧАСТЬ 2

Глава 8

Суета

Локоть и Сявка совсем уж, было, решили плюнуть на нытье Графина и напиться. Это было, конечно, не то, что набить пару хлебал, но позволяло немного расслабиться и притупить жажду реванша. Графин уже почти пришел в себя, уже мог не сидеть согнувшись над помойным ведром, прижав руки к желудку, он даже ходил по комнате, пытаясь втолковать двум идиотам, что нажираться – себе дороже, что ничего еще не кончилось, что в любой момент, в натуре, с ними может произойти все, что угодно.

Пень в разборку не лез. Он сидел возле окна и ожидал, когда за ним приедут. Нашли о чем спорить, козлы. Водяры им захотелось, сучки. Это они могут – ужраться и пойти по шалавам, или еще куда. Им не нужно на ночь глядя сидеть за баранкой и везти хрен знает что, хер знает куда.

– Заткни хавало, – взревел Локоть, – хто ты такой, чтобы мне мозги трахать? Да я тебя!..

– Да пойми ты, блин, ужрешься, а утром проснешься на том свете. Мозги совсем отбили тебе сегодня.

Сявка громко сопел, но в диалог не вмешивался, всем своим видом демонстрируя поддержку Локтя.

Внезапно Пню в голову пришла классная мысль. Нужно просто поддержать быков, выпить как следует, и тогда, может, не придется никуда ехать. На фиг местным пацанам пьяный за рулем? Озаренный этой идеей, Пень отвернулся от окна, и именно в этот момент к дому подъехала машина.

Все четверо ее услышали сразу и замолчали. Графин попятился к кровати и споткнулся о ведро.

– Твою мать! – вырвалось у него, но никто в комнате на это внимание не обратил. Все смотрели на дверь. Скрипнули доски крыльца, раз, два, три. Трое. Локоть и Сявка встали на всякий случай из-за стола, бутылка оказалась в руках Сявки.

Входная дверь с силой распахнулась. Женя остановился на пороге и внимательно осмотрел комнату:

– У вас здесь и вонища! Блевотину свою выносить нужно. И комнату проветривать. Это для здоровья полезно.

– Для здоровья полезно людей так не бить. Охренели совсем, – набрался смелости Графин.

– Это точно. Это ты молодец, верно подметил. Самый ништяк, – согласился Женя и шагнул в комнату. За ним сразу же вошли двое давешних спортсменов с набережной. Женя взял стул и сел к столу.

– Водку это вы тоже правильно придумали. Молодцы. Не нужно было только на чужой территории лоходром устраивать. Не благородно это и для здоровья вредно. Да вы садитесь, чего там зря маячить.

Женька говорил спокойно, даже доброжелательно, с улыбкой. Легкой такой, чуть насмешливой улыбкой. Графина словно обожгло. Не отдавая себе отчета, Женька и держался и говорил в манере Грека, того самого мужика, который вот также не торопясь и с улыбкой, превратил Карася в окровавленный мешок. Лучше бы он орал и угрожал.

– Вы нас, ребята извините, ошибочка вышла. Спутали мы вас с другими. Тут такое дело получилось, что на наших наехали приезжие, есть несколько покойников. Ну, тут под горячую руку вы и подвернулись. С вашим, как его…

– Карасем.

– Да, Карасем, совсем погорячились. Вы уж простите. – раскаянья на лице Женьки не появилось, но Графину показалось, что говорит он искренне.

– Что с ним? – решил воспользоваться моментом Графин.

– Все нормально. В больнице, его немного зашили, врач сказал, что недели через две сможет вставать.

– Там еще менты к нему не приходили? – внезапно спросил Пень и вздрогнул, когда взгляд Жени стремительно упал на его лицо. – Должны были же к нему менты прийти, положено ведь?

– Сегодня менты наши заняты. В карточку записали, что он упал со скалы. Случайно. А вот завтра мы его с вами и заберем. Вечером, попозже.

Женя сунул руку в карман легкой куртки и бросил на стол доллары. Купюры легли веером, десять сотенных.

– Чтобы ничего вы на нас не держали – это вместо извинения. Это вам, за беспокойство и за – Женя махнул рукой в сторону перевернутого ведра, – Карасю вашему, само собой, тоже перепадет. С ним Грек лично переговорит. Типа, извинится. Чтоб только без обид, пацаны. Ладушки?