Под позолотой — кровь

Теперь же его били, ЕГО били. Его БИЛИ. И он знал, что мент тот психованный из приемного отделения прицепился к нему вовсе не по делу. Ему даже в голову не могло прийти, что после того, как разразится перестрелка, как пули просвистят возле его лица, после того как Сват взвизгнет и упадет, задергав ногами – что после всего этого запыхавшийся мент, поджавший хвост от первого же окрика, вдруг озвереет и ткнет пушку, и защелкнет браслеты.

Да ему и удалось это только потому, что Женя не успел прийти в себя. Теперь нужно попытаться объяснить все это подполковнику Симоненко.

Подполковник спокойно выслушал Женю. Не перебивая вопросами. Он продолжал молчать даже тогда, когда Женя замолчал.

– Ошибка вышла, честное слово! – сказал Женя.

– Честное пионерское, – сказал Симоненко.

– Что? А… – Женя кивнул, и почувствовал как бровь отозвалась болью. – Честно, без балды.

– Зуб даешь, – констатировал Симоненко, – век воли не видать.

Он был спокоен. Даже слишком спокоен, и этим напомнил Жене Грека. А когда Женя вдруг осознал, что Симоненко ведет себя так, как вел себя Грек в пещере, тело Жени покрылось капельками пота. Ему стало страшно.

Симоненко, не вставая со стула, наклонился и, не торопясь, стал осматривать карманы Жени, переваливая его с боку на бок, как мертвого.

– Это у нас что? – спросил Симоненко, извлекая из кармана Жениных брюк пару наручников, – подарок для любимой женщины?

– Ага.

– Ну, понятно, – кивнул Симоненко, – твоя шалава любит, когда ты ее к кровати пристегиваешь.

– Любит, – автоматически подтвердил Женя.

– А оружия у тебя нет, – сказал Симоненко.

– Да нет у меня ничего, нет. Напутал ваш мент, сволочь. Наложил в штаны и с перепугу напутал. Ну, на кой мне ваших мочить, подумай сам. Подумай!

– А еще у тебя доллары, – словно не слыша ничего, спокойно сказал Симоненко, – пятьсот долларов новыми сотенными купюрами.

– А что тут такого, – кто это запретил? – Женя и сам понимал, что балансирует на грани истерики и подобострастия, но ничего не мог с собой поделать.

Все вывернулось как-то странно, и Жене казалось, что все, что сейчас говорит Симоненко, что все эти мелочи – наручники и баксы, ложатся странным, непонятным ему образом. Кровь заливала лицо, левый глаз совсем заплыл, и Женя не мог рассмотреть выражение лица Симоненко, и Жене казалось, что выкрикивает слова он в пустоту. Женя снова попытался сесть, нащупал опору немеющими уже руками за спиной и снова рухнул от удара Симоненко.

– Ты лучше лежи, – сказал Симоненко, – лежи.

– Да за что? – почти всхлипнул Женя.

– Говоришь – просто привез друга своего к врачу?

– Да, сам посмотри… те.

– Тут тебе не повезло – приятелю твоему пуля в лицо попала. Хрен разберешь, была рана до пули или нет.

– А эта, экспертиза? Ну, ведь можно…

– Можно, только времени у тебя нет.

– Да что…

– А я ведь предупреждал Короля – охрана усилена, я этого убийцу не позволю убрать. А он тебя подставил. Ведь подставил.

Женя застонал. Ведь ерунду городит подполковник, на понт берет. Ведь не врет Женя, не врет!

– Еще вопрос – кто твоего приятеля порезал?

– По пьяне, зацепился.

– Ну, ясное дело, по пьяне. И тот, кто ему рожу порезал, естественно, сбежал.

И ведь сбежал же, на самом деле – сбежал. Жене захотелось выть.

– И где он сейчас – ты не знаешь. Правильно?

– Да сбежал, в горы и сбежал. Правда.

– Огородами к Котовскому. И где это было? Не на набережной часом?

Причем здесь набережной, Женя не понял. Он не успел получить информацию о том, что Сявка, Локоть и Крючок погибли. Снова подполковник пытается его запутать, подумал Женя.

– Да не на набережной.

– И раньше ты этого злоумышленника не видел.

– Да не видел же, зараза, не видел.

Симоненко поцокал языком, и Женя вздрогнул.

– Тут понимаешь, какое дело, в кармане одного покойника, – Симоненко обернулся и поискал глазами сзади себя, – вон у того, с попорченным пулями лицом, в кармане нашли тоже сотенные купюры.

– Какого покойника? – дернулся Женя.

– Да ты не рвись – руки повредишь наручниками. Останутся очень характерные следы, синяки и ссадины. А покойник – приезжий, судя по всему. Он с приятелями вначале в ресторане гостиницы «Юг» развлекался, потом пошли погулять. Для разминки свернули шею знакомому твоему, Крючку, а потом, похоже, решили женщину изнасиловать.

Симоненко видел, как напрягся Женя, но продолжал будничным тоном, словно ничего и не произошло:

– Потом кто-то вмешался, и двое из трех остались лежать на пляже. А один исчез. Ты что – этого не знал?

Женя пробормотал что-то невнятное. Так вот почему этот козел, Графин, один на хату вернулся. Женя застонал.

– Так вот, я всегда говорил, что погубит вас слишком хорошая жизнь. Совсем весело живете. Доллары уже получаете прямо банковскими упаковками, не распечатанными. А там, между прочим, номераимеются.

– Ну и что?

– В общем, ничего, просто у твоих купюр номера почти совпадают с теми, которые я достал из кармана покойника на набережной. Не повезло тебе. Не повезло.

Женя дернулся, хотел, было, сесть, но опомнился и снова лег на бок. В подвале было холодно, и Женя чувствовал, как начинает стыть тело.

– Так что я вовсе не исключаю, что этих двоих на пляже убил ты, или кто-то из твоих. Грек приказал? Или Король?

– Никто не приказывал, не было меня на пляже!

– А деньги?

– Не знаю, не знаю.

– А на патруль милицейский тоже не знаешь, кто напал?

– На какой патруль?

– На тот, который я сюда, в больницу потом прислал. И который при тебе перестреляли.

– Не знаю я никакого патруля, – Женя запаниковал, по всему выходило, что Симоненко хочет на него повесить несколько убийств, из них два – сотрудников милиции. Это как минимум два. И не отвертишься. Никак не отвертишься. Не станешь же рассказывать, что на самом деле в это время спустил в пропасть машину с тремя людьми.

– Понимаешь, патруль ты, может быть, на улице и не трогал, только объясни мне, не слишком ли много наручников развелось в городе? Патрульных сковали их собственными наручниками, у тебя в кармане я нахожу наручники, а на руках у двух убитых я, опять-таки, нахожу характерные следы от наручников.