Под прицелом опасности

Прошло уже три дня, как было отвергнуто найденное Анализатором решение. За эти три дня они практически не сдвинулись с места - сперва ликвидировали последствия аварии, затем разбирались в причинах. Но задерживаться больше они уже не могли, пора было снова включать двигатели смещения.

Капитан взглянул на Штурмана. Тот работал, уже работал - что-то запрашивал у Анализатора, поверял какие-то данные, следил за картиной на своем малом экране. Это хорошо, что он работает. Надо дать ему побольше работы. Столько, чтобы валился с ног от усталости, чтобы не оставалось у него сил думать о своей вине - вине, которой не было.

Капитан оглянулся назад. В углу, на своем обычном месте стоял Начальник Строителей. Выглядел он плохо, очень плохо. Рационы Строителей пришлось сократить, и среди них начался голод. Руки Начальника Строителей бессильно болтались вдоль ставшего вдруг мешковатым тела, кожа, прежде бывшая светло-голубой, теперь кое-где позеленела, а местами стала совсем желтой. Голод быстро расправлялся со Строителями. За трое суток, прошедших с момента аварии, их умерло уже шестнадцать, и это было только началом. Потому что десять из них умерло сегодня.

– Капитан, - услышал он шепот над самым ухом и оглянулся. Штурман неслышно подошел сзади, встал совсем рядом.
– Капитан, мы не можем идти прежним курсом. Теперь, без третьего реактора это займет тридцать пять суток. Они же все умрут, Капитан.

– Не все. Около восьми с половиной тысяч.
– Капитан сам ужаснулся сказанному.

Штурман отвернулся.

– Что ты можешь предложить?

– Еще не поздно, Капитан, - Штурман снова наклонился к самому его уху.
– Еще не поздно рискнуть, пойти тем курсом, который я предлагал. Тогда их умрет не более полутора тысяч. Мы должны, мы обязаны рискнуть, Капитан!

– Надо спросить, что он думает, - Капитан кивнул в сторону Начальника Строителей.

– Нет! Он всегда думает то же, что и Лоцман. Теперь - тем более.

Капитан молчал.

– Но другого выхода нет!
– Штурман стоял перед ним, и глаза его лихорадочно блестели, и шепот его был прерывистым, как будто ему не хватало дыхания, как будто каждое сказанное слово причиняло ему боль. Лицо его казалось сейчас старым и измученным, и такое страдание было на этом лице, что Капитан не выдержал и отвернулся. Он стал смотреть мимо Штурмана на главный экран, на огни на пульте, на пустое место Лоцмана рядом с собой.

Штурман заметил это, выпрямился. Взгляд его погас. Твердость его исчезла, фигура обмякла, он покачнулся, сделал шаг в сторону, затем неуверенной походкой, как слепой, подошел к своему креслу и повалился в него. Капитан с удивлением увидел, что плечи Штурмана трясутся, и не сразу до него дошло, что это рыдания, совершенно беззвучные рыдания сотрясают тело Штурмана. Он хотел подняться, подойти, но странная апатия охватила его, и ничего не хотелось делать, и сама мысль о необходимости пошевелиться, даже просто двинуть рукой, казалась чудовищной и невозможной. И казалось, что лучше вот так и сидеть, ничего не делая и не пытаясь делать, чем бороться и искать выход, потому что никакого выхода он не видел. Он снова взглянул на Штурмана - тот поднял голову, и глаза его теперь были сухими.

– Капитан, - медленно, тихо произнес Штурман.
– Сейчас еще не поздно сделать попытку. Еще не поздно, Капитан. Если мы не решимся на это, то останемся живы, но все они погибнут, и ты это знаешь. Они погибнут, а мы останемся, и никогда уже не удастся нам оправдаться перед самими собой, он замолчал, и взгляд его снова был твердым и решительным.

Тихо стало в рубке, совсем тихо, но слова Штурмана продолжали звучать в ушах у Капитана. И он не выдержал этого твердого взгляда и этих безмолвных слов, и опустил глаза, и ничего не ответил. Он не пошевелился и не сказал ни слова, когда Штурман склонился над пультом и начал готовиться к очередному маневру. Потому что в ушах его снова и снова звучало: "...мы останемся живы, и никогда уже не удастся нам оправдаться перед самими собой..."

И безумные звезды снова поплыли мимо, и туманности снова принялись вытягивать навстречу свои хищные щупальца в тщетной попытке загородить дорогу, и снова звездолет мчался вперед, к спасению, к жизни. И казалось, что нет силы, способной остановить это движение. Но Капитан с самого начала знал, что все напрасно - так, будто перешла к нему способность Лоцмана видеть опасности впереди. И все же надеялся - потому что оставался человеком.

Когда это все же началось, будто какая-то нить оборвалась у него внутри, и душа его окаменела и умерла много раньше, чем тело. Тело же по инерции продолжало действовать, пытаясь спастись - тело не знало своего будущего.

Сначала легким туманом подернулись созвездия впереди. Легким, едва заметным туманом. Туман этот постепенно сгущался и начал гасить звезды одну за другой, пока не погасил их все до последней. И наступила тьма. Они еще боролись. Они пытались разорвать завесу тьмы - и дезинтеграторами, и примитивными термоядерными зарядами, и излучением, и собственной массой звездолета - но душа Капитана знала, что все бесполезно. И без конца в памяти его крутились слова, сказанные Лоцманом незадолго до его гибели:

"Мы всегда живем под прицелом опасности, Капитан. Но бьет она только наверняка."