Под счастливой звездой (сборник)

Это была грустная музыка, рассказывающая о том, как хорошо было жить, как гармонично был устроен мир и как велик был в этом мире человек, пока исподволь накапливающаяся в царстве благоденствия и справедливости враждебная сила не привела к катастрофе, и тогда гармония сменилась хаосом, в котором не осталось места человеку, лишь разрозненные всплески воспоминаний о прошлом вкрапливались еще время от времени в какофонию хаоса — и таяли, тонули в вечности.

Впервые за свою бесконечно длинную жизнь пожалел астронавт, что не умеет слушать музыку. Слушать просто так, ни о чем не думая, — и плакать. Он же слушал музыку не сердцем, а разумом, он расчленял мелодию на отдельные звуки, созвучия, темы — и анализировал ее, но, разъявши, не мог уже собрать воедино, и душа музыки оставалась для него за семью печатями. И все-таки он почувствовал нечто такое, чего никогда прежде с ним не бывало: будто внутри у него все тает, как хрупкий ледок звонким и прозрачным мартовским утром.

И тогда, не принуждая себя сосредоточиться, он вспомнил все, вернее, все вспомнилось само собою…

Он вспомнил, что зовут его Ольм, что он астронавт и ведет звездный автомат «Скиталец», двенадцатый из серии «Скитальцев». Что он уже много миллионов лет в пути, и впереди еще много миллионов, почти вечность, но девяносто девять и девятьсот девяносто девять тысячных процента этого времени он проспал в специальной камере, пока «Скиталец» скитался от звезды к звезде, а просыпался лишь на короткие мгновения возле планет, особенно интересных с точки зрения автоматики «Скитальца». Он вспомнил, что, пересекая Галактику, посетил окрестности сотен тысяч звезд и лично исследовал пятьдесят две планеты, на которых автоматика заподозрила наличие жизни, — и нигде, ни на одной планете не обнаружил даже самых примитивных форм.

Вселенная была нема, глуха и — мертва.

Ольм понимал, что он обследовал далеко не всю Галактику, только ее часть, пусть и значительную; в других областях Галактики скитались, подобно ему, еще четырнадцать «Скитальцев»; может, им больше повезло.

Миллионы лет назад ученые его родной планеты, прозондировав Ближний Космос в радиусе сотен световых лет и не обнаружив никаких следов не только мыслящего, но и живого, пришли к неутешительному выводу, что Галактика, очевидно, не столь уж густо населена, как полагали раньше, и что разумная жизнь в ней если и не единична, то по крайней мере — весьма редкое и счастливое исключение. И тогда было решено забросить в разные уголки Дальнего Космоса пятнадцать практически бессмертных «Скитальцев» — без надежды возвращения на родную планету. За те миллионы лет, что минули со времени старта, пославшее их человечество давно уже доллсно было умереть своей естественной смертью, если только раньше не случилось никакой непредвиденной катастрофы — в масштабе ли человечества или в планетарно-звездном масштабе. Поэтому «Скитальцы» были посланы не как разведчики, не как орудия познания, а как своеобразные письма, адресованные какой-то другой цивилизации, которая рано или поздно встретится им в межзвездной пустыне. Чтобы узнала эта счастливая цивилизация, что она не одинока/в Галактике, что где-то в дальних далях, за бездной пространства времени, по ту сторону i алактического ядра существовала когда-то другая населенная планета, ее неведомая сестра, пославшая ей из прошлого в будущее свой привет.

«Скитальцы» призваны были наконец-то осуществить Контакт — розовую мечту человечества, ускользающую, недосягаемую мечту. С древнейших времен, едва осознав себя гражданами Вселенной, люди грезили встречей с подобными себе. Сколько легенд и песен, сколько книг и фильмов посвятило Контакту одинокое на своей планете человечество! Но проходили века, сменялись поколения, а Контакт оставался такой же розовой мечтой, как на заре прогресса.

И тогда человек, уже не надеясь на взаимосвязь, решил подарить Контакт другим цивилизациям. Должен же, черт возьми, кто-то обитать в этом звездном нагромождении!

Но долгие миллионолетия скитаний убедили Ольма, что даже самые сдержанные прикидки ученых оказались чересчур оптимистичными. Он уже не надеялся встретить когда-либо носителя разума, а если продолжал выполнение программы, то лишь потому, что у него не было иного выхода: если бы ему и удалось найти дорогу назад, если бы и достало смелости вернуться на родную планету, он знал — и там не обнаружится никаких признаков жизни.

Вот почему так много значила для него эта возникшая среди звезд мелодия. Она перевернула все его существо, все мировосприятие, уже тронутое пессимизмом межзвездного одиночества, — и даже его, не умеющего слушать музыку, заставила таять, как тает ледок в первый весенний день после непомерно затянувшейся зимы.

У звезды было четыре небольших планеты, сигналы исходили от второй, самой крупной из них. Ольм уже различал ее пышную атмосферу, а спектрограф «Скитальца» обнаружил в составе газовой оболочки и воду, и кислород, и азот, и углекислоту. Уже просматривались на экране локатора очертания материков незнакомой планеты, на которых наметанный глач астронавта скорее угадал, чем различил прямые нити каналов, характерные пятна городов и спутанные нити дорог. Правда, радиофон на планете почему-то отсутствовал Больше того, музыка и писк слышались отлично, пока антенны «Скитальца» работали в режиме самонаведения, но стоило направить их поточнее на цель, как музыка терялась вовсе, а писк едва-едва прослушивался. Если бы планета имела спутник, это было бы понятно, но приборы «Скитальца» не зафиксировали никакого спутника. Создавалось впечатление, что сигналы идут не с планеты, а откуда-то из-за ее спины, из черноты вселенной. Однако эти обстоятельства не встревожили Ольма, он знал: ни одна цивилизация не может быть в точности похожа на другую, так что за дело до частностей, до мелких и сомнительных несоответствий, если столько других обнадеживающих примет перед глазами!

Ольму не терпелось поскорее покинуть рубку. Сколько раз уже высаживался он на неведомые камни и кратеры, и никогда так не волновался. Да и как не волноваться: предстоял первый в истории Галактики Контакт разумных существ разных формаций. И разрезать ленточку межзвездных связей выпило ему, именно ему! Он уже подыскивал слова, какие-то особенные, весомые слова, которые он скажет при встрече этим существам, не похожим на людей и все же людям, слова, выражающие и радость, и достоинство, и высокую честь представлять здесь человечество его планеты.

Наконец «Скиталец» вышел на привычную эллиптическую орбиту, Ольм торопливо втиснул себя в планетарный скафандр и в нужной точке покинул рубку, как покидал ее уже много-много раз.

Вне «Скитальца» он был похож на огромную черепаху с непробиваемым панцирем, в который втягивались при нужде и манипуляторы, заменяющие ему руки, и три пары «ног» с шаровыми колесами на концах, и кургузые крылья, необходимые при движении в атмосфере. В любых условиях, на любой планете он чувствовал себя в этом скафандре удобно и ловко, а гравитационные двигатели позволяли свободно перемещаться как между «Скитальцем» и планетой, так и по ее поверхности. Вероятно, он выглядел не очень-то привлекательно, но до сих пор на него некому было смотреть.

И только теперь, опускаясь на эту долгожданную, благословенную планету, Ольм подумал с тревогой: какое-то впечатление произведет здесь его внешность?

Делая виток за витком и постепенно снижаясь, Ольм все больше убеждался, что планета не только обитаема, но и населена могущественной высокотехничной расой. Мелькнула в разрыве облачного слоя плотина, запрудившая реку. Пролив между двумя морями, слишком прямой и узкий для естественного… Развалины какого-то старинного храма…

Впрочем, такие причудливые образования он встречал и на других планетах, это могли быть просто выветренные скалы… А вот это уж явно дело рук человеческих: что-то металлическое, ячеистое, сверкающее на солнце…

Увлекшись наблюдениями, Ольм вовсе перестал следить за окружающим его околопланетным пространством и хватился лишь в тот моменг, когда в скафандр ворвались вдруг необычайно громкие сигналы — тот же писк, но уже не пронзительно-жалостный, а грохочущий, угрожающий.

Все произошло мгновенно. Ольм глянул вверх — на него неслось чтотто гигантское, заслоняющее собой полнеба, чтото расчлененное, уродливое, бесформенное, как разросшаяся колония бактерий. Катастрофа казалась неминуемой, и тогда Ольм отшвырнул себя прочь, как бы оттолкнувшись от уродины, и двигатели планетоскафандра в точности повторили это его движение. Гравитационные силы на миг сплющили его, раздавили, превратили в плоскость, а потом ои снова поймал себя, беспорядочно кувыркающегося в верхних слоях атмосферы, и вовремя, потому что температура в скафандре начала стремительно повышаться. Он выровнял полет и, опасаясь за исправность систем скафандра после такого толчка, очень скоро приземлился в том самом месте, где еще раньше приметил какое-то блестящее металлическое сооружение.

Под ногами была достаточно ровная площадка. Видимость оказалась никудышной — только что хлынул проливной дождь. Отыскав за стеной падающей с неба воды свой ориентир, Ольм прежде всего проверил все системы планетоскафандра, нашел их в полном порядке и вздохнул с облегчением. Теперь он мог вздыхать с облегчением: катастрофа миновала, не причинив никакого вреда, если не считать легкого испуга, зато кое-что объяснила ему. Он обнаружил то самое, что издавало сигналы «из-за спины» планеты, — что бы это ни было: орбитагьный радиомаяк, искусственный спутник, приставший к планете чужой космический корабль или даже некое живое существо, обитающее на краю атмосферы. А что, очень даже возможно — гигантская крылатая гидра, талантливая тварь, объясняющаяся с товарками при помощи симфонической музыки. Он показался ей мошкой, и она хотела его склюнуть…