Под счастливой звездой

Итак,-три сорок пять. Пора.

Лодка мягко вынырнула из люка, oписала длинную петлю и на пределе скорости устремилась к судну. Теперь все решают секунды. Эх, если бы судно... не брыкалось. Но если бы оно не брыкалось, тебе не пришлось бы принимать экстренных мер, друг мой Руно. Однако в том-то и беда, что оно вращается, взбрыкивает, заваливается набок и тем самым в тысячу раз усложняет твою задачу. И уж тут никакой компьютер не поможет -только твоя воля, твоя интуиция, твоя натренированность, точность глаза, твердость рук..

Судно приближалось стремительно и неотвратимо. Казалось, не он несется навстречу кораблю, а "Толчинский" всей своей громадой падает на лодку. Руно знал: подобные иллюзии не редкость в космосе - и все же это впечатляло.

Очень важно, чтобы все получилось. Он обязан любой ценой спасти Ларри Ларка. Впрочем, дело даже не в Церре. В конечном счете Церр-уже вчерашний день, прошлое человечества и, как представителя прошлого, его можно понять и простить. Ведь Он любил Аниту. И с нею потерял Все. Но там еще стажер, мальчишка, впервые выпорхнувший в космос. Птенцу будет полезно узнать, что такое Космическая этика. Да и нельзя допустить, чтобы птенец разуверило в человеке; Не в нём именно - в человеке вообще. Каждый из нас в силах чуточку приблизить будущее, стало быть, обязан приблизить.

Ну что ж, рискнем. Раз... два...

Три! Руно Гай резко принял штурвал на себя. Едва не коснувшись брюхом обшивки судна в месте повреждения, лодка взмыла вверх и прошла в полуметре над "Толчинским".

– Неплохо для первой примерки, - сказал себе Руно, пытаясь сдуть щекочущую струйку пота.-А теперь - к черту Церра, к черту стажера, к черту меня самого! Теперь я имею право думать о Норе. Только о Норе...

Но у него уже почти не оставалось времени думать о Норе. Описав петлю, лодки снова устремилась к судну.

"Так вот, Нора, - думaл он азартно, весело и Легко, как в лучшие свои годы, - вот что хочу я сказать тебе на прощанье, золотая моя, а ты пoразмышляй на досуге. Все идет к тому, что рано или поздно люди станут практически бессмертны. Мы уже сейчас живем вдвое, втрое дольше, чем двести лет назад. И все, что мы делаём - мы делаем для человекa, для его блага, для его счaстья, для расцвета его талантов и способностей. Но поверь мне, Нора, поверь, голубка: как бы ни любили мы жизнь, мы никогда, слышишь, никогда не будем бегать от смерти и прятаться oт нее. Пусть она от нас убегает. Как в той старинной песне: "Смелого пуля боится, смелого штык не берет".

Раз...

И тут он вспомнил, что такое штык. Это острый клинок на военном ружьe. Еще в двадцатом веке люди кололи друг друга этим штыком. Насмерть. Трудно представить: государства посылали миллионы людей, чтобы они колoлй друг друга штыками! Это называлось-война...

Два...

"Но я тогда, Нора, уже тогда штык не брал смелого. И пуля боялась! И так будет всегда, покуда человек останется человеком".

Три!

Его ослепило, сплющило и, закрутив штопором, отшвырнуло прочь.

13

– Он сумасшедший!
– закричал Мелин.
– Он пошел на таран!

Бентхауз сел, спрятав лицо в ладони, Другоевич хрустнул пальцами и отвернулся. Только Церр, казалось, был удовлетворен: разве он не предсказывал?..

– Ха, струсил!- возликовал Мелин.
– В последний момент струсил и свернул. А я-то перед ним преклонялся! По-моему, коллега Церр прав, лучше нам трогать отсюда, он явно не в своем уме.

– Зубами...

– пробормотал Ларк, не открывая глаз.
– Он хочет зубами...

Бентхауз поднес ему воды.

– Выпейте, Ларри. Не пьет. Бредит.

– Я не брежу. Ты понимаешь, Другоевич, что он хочет? Понимаешь?

– Да, капитан. Сейчас он зайдет снова. Я обязан воспрепятствовать этому. Черт с ним, с риском - включаю все двигатели. Он же убьет себя!

Ларри помотал головой: - Поздно.

– Это опасно, капитан?
– схватил его за руку Мелин.

Ларри Ларк не шевельнулся.
– Скажите, Другоевич, это опасно?

– Очень,- усмехнулся бортинженер.

– Он хочет убить нас, да? Это он мстит вам, Церр. Не надо было называть ваше имя. Но, может, еще не поздно.., если включить двигатели?

– Не мечитесь, юноша!-не глядя в глаза, обратился к нему Церр.
– Стоит ли так дрожать за свою жизнь? Это опасно не для нас - для него.

"Толчинского" подбросило, потом послышался скрежет, будто по корпусу провели гигантской пилой. Когда на экране появилось изображение, на несколько, секунд сбитое ударом, от борта судна плавно отваливался изуродованный, с рваными краями обшивки двигатель. Из срезанной трубы плазмопровода хлестало пламя, но уже не вбок, а почти точно назад. Лодки нигде не было видно.

Они долго не могли прийти в себя. Вдруг Бентхауз испуганно вскрикнул: стена, на которой он сидел как на полу, постепенно снова превращалась в стену.

– Соломоново... решение, - уголком рта улыбнулся Ларри Ларк.

– Вот и все, вот и нет двигателя,- устало проговорил Другоевич.
– А реактор гонит в него плазму, как ни в чем не бывало. Что ж. Руно Гай и это предусмотрел: люк остался закрытым, значит, нам остается одно - идти навстречу спасателю.

– А как же... бакенщик? Что с ним? Может.. нужна помощь?
– Церр не дождался ответа. Его тревожные вопросы повисли в воздухе- и растаяли.

– Включите радио!-хрипло приказал Ларри Ларк.

– Вы забыли, капитан, - повреждена антенна.

– Антенна в порядке. Включите.

– Да его и не выключал никто.

– Тогда плохо. .

Голос Бентхауза дрогнул: - Что вы имеете в виду, Ларри?

– А я категорически протестую!
– фальцетом выкрикнул Церр.-И как врач, и как человек! Мы не имеем права уходить, пока не выясним...

– Браво, Церр!

Было похоже, капитан взбодрился. То ли потому, что изматывающие толчки прекратились, то ли так подействовал иа него поступок Руно Гая. Зато Бентхауз чувствовал себя прескверно. Он по-прежнему сидел на полу, спрятав лицо п ладони, однако уши его пылали. А Мелин плакал, плакал в Открытую, размазывая слезы по лицу.

– Ничего, Мелин,-повернулся к нему Ларри Ларк.
– Тебе только двадцать три. Ничего. Урок полезный... и наглядный. И тебе, и нам всем. Может быть, ты еще проникнешься... духом космоса.

– Черт! Вот Ч'черт!
– раздался в салоне чей-то незнакомый голос. Все оборотились к двери, но там никого не было.

Ларри рванулся, сел и со стоном упал обратно на подушку: - Ну, что я говорил!

Потом в динамике послышался свист. Задорный, задиристый. На мотив старинной песни "Смелого пуля боится".