Под сенью Дария Ахеменида

– Пощупать драгунцов по степу? Можно!
– сказал сонник Томлин.

Однако не успел он вплыть в близкое марево, как тупо, будто из подпола, хлопнули два условных выстрела, и я в бинокль различил довольно сильный по численности, этак со взвод, отряд драгун, шедший прямо на сотника.

Вскоре они на рысях выкатились из марева, втянулись в деревню. Ко мне лихо подкатил командир разъезда.

– Буденный!
– искренне обрадовался я.

– Так точно, старший унтер-офицер Буденный!
– смутился он моей искренности.

– Рад встрече, голубчик!
– сказал я и не сдержался в шутку пожурить: - Отстаете от нас. Наш передовой разъезд уже в Багдаде мармелад с какавой кушают!

– Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие, догоним… Северцы не подведут! С водой у нас тяжело!
– бойко ответил унтер Буденный.

– Вахмистр!
– позвал я Касьяна Романыча.
– Дать нашим гостям по трети ведра. Пусть их лошади хоть глотки промочат!

– Какой воды? Какой по треть ведра? Нет ничего! Откуда взяться!
– окаменел Касьян Романыч.

– Дядя! Это приказ их высокоблагородия командира батареи!
– с довольной улыбкой потребовал унтер Буденный.

– На то и их высокоблагородие, чтобы приказывать. На то ты и унтер, чтобы приказы исполнять. А воды нет!
– ничуть не изменился лицом Касьян Романыч.

– Да не мне был приказ, а тебе, дядя, батарейному вахмистру!
– попытался растолковать унтер Буденный.

– Так что мне. Прикажут, я и исполню. А теперь ты исполняй. Чай, командование полка надеется, что ты со взводом авангард блюдешь, а ты тут милостыней побираешься!
– стал стыдить унтера Касьян Романыч.

– А вот этого, дядя, отведать как?
– понял, что его взялись водить за нос, и озлился унтер Буденный.

– Шоды-то?
– посмотрел Касьян Романыч на плеть в руке унтера Буденного.
– Этим мы вас угостим со всем нашим служением!..
– И взорвался: - Пристал! Что тут тебе, Терек, что ли, или речка Сунжа? Нету воды!

– А в бочках?
– ткнул плеть за голенище унтер Буденный.

– Что в бочках?
– снова окаменел Касьян Романыч.

– Что в бочках? Да вода в бочках, дядя!
– напомнил унтер Буденный.

– Вода!
– согласился Касьян Романыч.

– Ну!
– потерялся от такого признания унтер Буденный.

– Ну?
– тоже потерялся Касьян Романыч.

– Так наливай по треть ведра, дядя!
– свирепо закричал унтер Буденный.

– Не пииить! Коней загубите! Мало ли, их высокоблагородие приказали! Они при артиллерии, а мы при конях родились! В ноги вода на походе бьет!
– пронзил успокаивающуюся глину Касьян Романыч.

– Ну, дядя, не хочешь волей, я возьму неволей! Мы приказов чураться не привыкли!
– отцепил от седла брезентовое ведерко унтер Буденный.

Касьян Романыч, сорокалетний закоренелый вахмистр и старовер, от вида чужой посуды, долженствующей прикоснуться к чистой в его староверческом понимании воде, решил лечь костьми и пострадать за веру.

– Куда! Куда своей поганой торбой! Мне веру продать из-за тебя! Мне в грех впасть из-за твоего алченья! Стой, унтер!
– взялся Касьян Романыч за кинжал.

Далее наблюдать сей завораживающей картины я не мог.

– Вахмистр, не забывайтесь!
– прикрикнул я на Касьяна Романыча, прошел к бочкам и уже ласково попросил дать драгунским лошадям воды.
– Они же наши гости! Что же понесут они по армии про наше гостеприимство?
– сказал я.

– Ваше высокоблагородие, господин подполковник, Борис Алексеевич!
– взмолился, но, кажется, лукаво взмолился Касьян Романыч.
– Лишите меня службы, воля ваша. Но где же я ему, антихристу, столько воды найду! Вы гляньте на его торбу! Она же у него… она же у него весь четверик вольет! У всех торбы как торбы, по гарнцу, а у него, поди, дак еще и четверика мало будет! В его торбе-то жить можно!

– Как это четверик?
– растерялся унтер Буденный и с подозрением поглядел на свое брезентовое ведерко, обычное брезентовое ведерко, предназначенное к поению лошадей, ничуть не больше наших.

– Четверик, четверик! А то четверика еще и мало будет!
– изображая последнюю степень страдания, подтвердил Касьян Романыч.
– Мне что же, потом и бочку на костер извести за ненадобностью придется! Ведь всю нашу воду этот антихрист вычерпат!

– Двойная польза будет, Касьян Романыч: и гостей напоишь, и казаков погреешь!
– сказал я.

Он обреченно взглянул на меня и вдруг с силой толкнул кинжал в ножны.

– Разрешите исполнять?
– спросил он и полез на бочку.
– Подходи первый, кто тут драгунский!..
– И запел с обидой в голосе: - “Ты возьми моего коня во белые руки. Переведи мово коня через синее море, на камешке стоя, чтобы коник мой напился!..” Отвернись, православныи-и-и, не смотри, как басурман вашу воду сладкую и текучую-ю-ю пьет! Подходи, драгунцы, подходи, воды не жалко! Ее много во пустыне во алчущей, во пустыне вавилонской!.. И ех, казачишки, помирай род ваш гребенской сунженско-о-й!.. Процветай, род драгунской, захребетинско-о-й!..
– с ударом голоса на окончания прилагательных запричитал Касьян Романыч.

– Пошел!
– хмуро и сквозь зубы, с перекосившей его тоненькие и подкрученные усики улыбкой понукнул к бочке ближнего своего драгуна унтер Буденный, а потом по-строевому лихо повернулся ко мне: - Премного благодарны вам, ваше высокоблагородие.

– Рррады старрраться!
– лихо же приложил я руку к папахе, как то по уставу делают нижние чины.

Однако дальнейшей комедии у меня не вышло. По батарее прошел шум. Глубоко в улице показались два всадника, в опор гнавших уже шатающихся коней. Все устремились на них.

– Где их благородие командир?
– издалека с одышкой и уже от напряжения не выговаривая полного моего титула закричал один из всадников, в котором я узнал своего батарейца от головного дозора.

Батарея, словно гуси, заголготала, всколыхнулась. Невидимый тревожный ветерок протянул по ней. Я вышел всадникам навстречу. Мой батареец увидел меня, не доезжая, слетел с седла, поначалу корявисто, а потом все более разгибаясь и пружиня в коленях подскочил ко мне, выпучил глаза:

– Так что, ваш вскоблродь, впереди британцы!..
– И задохнулся, порывисто глотнул и вновь выпучил глаза.
– Впереди в пяти верстах городишко! Виноват, пока летел, название забыл! Велено вам доложить!.. А этот вот, - мой батареец отступил шаг в сторону, - казак от сибирцев имеет вам доложить!..

– Так что!..
– выкатил вперед с берестяным от усталости и засохшей соли лицом другой всадник.
– Так что имею доложить: командира Девятого Сибирского казачьего полка полковника Владимира Егоровича Первушина вестовой казак Илья Евстратов! Имею доложить: направлен к вам с известием, что полк скоснулся с британцами!

Остатнее, как бы сказал Касьян Романыч, расстояние до сего “название забыл” городишки мы пробежали, захватившись каким-то единым ребяческим порывом. Глина нам не стала в глину, пекло - не в пекло, жажда и Касьян-Романычево алченье - не в алченье. Кажется, и кони перехватили наш порыв. Едва минул час, а головной дозор выкатился к сибирскому биваку на пустыре близ первых домишек городишки.