Под созвездием Козерога

Выйдя на улицу, я почувствовал облегчение. Подойдя к ребятам, стал рассказывать об очной ставке. Мы все понимали: скоро конец нашим мучениям. Весь день мы обсуждали то, как мы приедем домой и будем обмывать наше спасение.

Прошел еще один день, апрель подходил к концу. Где-то к полудню в нашем сквере появилась женщина. Он села на одну из свободных лавочек и пристально смотрела в нашу сторону. Мы подумали, что это чья-то мать пришла увидеть сына. Каждый день в ментовку «воронки» привозили задержанных на допрос или на другие следственные мероприятия. Вот родственники и приходили сюда, чтобы увидеться со своим чадом. Эта женщина просидела весь день, она так и не вставала с места, только когда мы вернулись с ужина, ее на месте на оказалось.

Утром к нам подошел Ичкоев.

– Как дела, ребята? – спросил он. – Потерпите, скоро все закончится.

Поговорив еще немного, он попросил меня прогуляться по скверу, в котором мы сидели.

– Мне надо тебе сказать кое-что.

Он стал рассказывать, что его вызывал зам. министра и прямо сказал: «Дело по этому угону надо закрывать». Как ты понимаешь, тебя будут просить поменять показания. Потребуй, чтобы возвратили все, что они забрали, и только потом ты будешь готов рассмотреть вопрос о закрытии дела.

– А ты? – спросил я. – Что ты получишь?

Он широко улыбнулся:

– Да, все тебе надо.

Я молчал, майор посмотрел по сторонам и заявил:

– Мне предложили место в министерстве, а это дорогого стоит, там и возможности другие.

– Извини, а следователь, его как убедили согласиться?

– Его на мое место.

– Ну и слава богу, – подытожил наш разговор я.

– Только будь внимательнее, – на прощание напомнил мне майор.

Наутро к нам подошел местный житель и сразу представился:

– Меня зовут Ваха.

– А меня Николай, – ответил ему мой шурин.

Мы с Маратом медленно повернулись к нему, пораженные Колькиной прытью.

Помолчав немного, я сказал:

– Николай, ты давай не очень, успокойся. Ты все-таки на Кавказе, понимаешь, в Осетии, а не у себя на Донбассе, маленько следи за своей болтушкой. Извини, мил человек, мы тут скоро совсем дикими станем.

Я абсолютно был спокоен, твердо знал, что хамство до добра не доведет, а уж тем более с незнакомым.

– Надо полагать. Вам что-то нужно от нас, я готов выслушать.

– Да вот пришел познакомиться, даже не познакомиться, а извиниться за своего племянника.

– Слава богу, проснулись, – влез в разговор Николай.

Я же твердо понимал, что разговора не получится, ситуация выходила из-под контроля.

– Извини, – в очередной раз пришлось извиняться.

Я встал, взял Николая за шиворот и потащил его в сторону. Марат на армянском крикнул:

– Не бей его.

В ответ я выругался матом, может, его в задницу расцеловать надо, так ты скажи, я готов. Марат встал и подошел к нам.

– Отпусти его, они с Ашотом взяли литр водки и за ночь уговорили ее вдвоем.

– Откуда, кто им дал денег?

– Какие деньги, им хватило только рот открыть, так бармен сразу выдал.

– Скотина, люди пришли поговорить, помириться. А ты, свинья, хамишь людям. Кто разрешил тебе рот открывать без моего разрешения?

Тут начался пьяный бред Николая, он пытался говорить о каких-то правах человека. Мне трудно сказать, чем бы это закончилось. Марат обнял Кольку за плечи и отвел его в сторону. Я вернулся обратно к своему собеседнику, который терпеливо ждал окончания этого представления.

– Я понимаю, – сказал он, как только я подошел к скамейке, на которой мы сидели.

– Раз ты пришел, значит, тебе что-то надо, все это время ждал, пока это безобразие закончится, значит, что-то надо очень, – я сделал ударение на слове «очень». – Ну а за то, что ты сделал вид, что не заменил хамства моего друга, тебе отдельное спасибо. Значит, то, что тебе надо, не терпит отлагательств. Отсюда вывод: ты родственник тех ребят, с которыми у меня случилось… то, что случилось.

– С тобой даже объясняться не надо, – удивленно ответил мой собеседник.

– Не надо, – ответил я.

– Я знаю, тебя зовут Левон, ты армянин по национальности. Хочу, чтобы ты меня правильно понял. Вот видишь эту женщину? Это моя сестра, она старше меня. Она каждый день приходит сюда, чтобы у вас у всех попросить прощения за своего сына. Но каждый день, приходя сюда, она не знает, что сказать. То, что сделал мой племяш, уму непостижимая подлость. В Осетии я решаю, кому жить, кому умереть.

Я посмотрел на него.

– Это угроза? – спросил я.

– Нет, что ты, я пришел извиниться, попросить прощения за своего племяша.

– Я тебя понял, – ответил я. – Погоди, негоже этой женщине сидеть там.

Я встал и уверенным шагом пошел к ней.

– Добрый день, матушка, – сказал я.

Она сидела с опущенной головой и молчала.

– Я все понимаю, идите домой, все будет хорошо. Я обещаю Вам.

Она подняла голову, горе поглотило ее, глазах были залиты слезами. Оно и понятно, Мама – этим словом сказано все. Ее мучил стыд за деяние ее единственного сына и боль за его будущее. Сын находился в камере, статья, по которой его задержали, считалась тяжелой. По долгу своей работы она понимала, чем это закончится для ее сына. Я уже не говорю о позоре, упавшим с небес. Она смотрела на меня, твердо понимая, что чудо, на которое она надеялась, находилось рядом, прямо стояло напротив нее.

– Идите домой, – сказал я и, повернувшись, пошел к сидящему на скамейке Вахе.

Хватит, у меня у самого выступили слезы. Вчера меня чуть на застрелил ее сын, сегодня, сочувствуя ей, я прослезился. Воистину пути господни неисповедимы.

– Итак, насколько я понимаю, у тебя есть план выхода из этой ситуации. Говори, я готов.

– Сначала я тебе расскажу, кто его родители в нашей республике. Его мама…. (я не буду писать, какую должность занимала эта женщина, но, узнав о своем сыне, она сразу подала в отставку). Уверяю Вас, должность, которую занимал его отец, была не меньше.

Послушав Ваху, я сказал:

– Теперь верю в твои способности – с такой крышей можно позволять себе все.

– Я предлагаю следующее. Все, что у вас было отобрано, мы вернем, что не сможем, возместим, – подвел итог мой собеседник.

– Очень интересно, я бы сказал, заманчиво.

– Есть возражения? – закончив, спросил Ваха.

– Нет, возражений нет. Есть дополнения, я бы сказал, даже не дополнения, а продолжения к твоему предложению.

– Я что-то забыл? – спросил он.