Под стенами замков

Глава III

В те отдаленные времена, известные в истории под названием «средних веков», Франции представляла из себя бесчисленное множество местных кружков, бароний, духовных княжеств и городов. Все эти мелкие единицы находились между собой в беспрерывной борьбе, проистекавшей от целого ряда экономических и политических причин.

Общество представляло из себя целый ряд сословных ступеней, завершавшихся рыцарской аристократией.

Сюзерен, владетель крупных поместий, при помощи своих вассалов воевал с соседним сеньором, прибегая к разбою и грабежу для увеличения своих владении. Вассалы, подкупленные врагом, зачастую переходили на его сторону, пренебрегая клятвой, связывающей их с прежним господином; король, власть которого в сущности была только номинальной, представлявший из себя не что иное, как крупного феодала в среде таких же рыцарей, в стремлении к укреплению своих прав, прибегал к подкупу, убийствам и нередко для осуществления своей цели, раздувал пламя воины.

Начавшийся в IX веке торговый рост страны постепенно выдвигал на арену борьбы новый класс зарождающейся буржуазии. Купцы, приобретавшие капиталы, обращали их в орудие завоевания своих несуществующих еще политических прав. Бесправие и произвол феодальной системы толкали это сословие на заговоры и открытое сопротивление. Городское население соединялось в общины и братства и покупало или завоевывало себе права, опираясь в войне с феодалом-владельцем города то на короля, то на соседей. И в этой борьбе подкуп также был одним из наиболее верных орудий.

Коммунальная хартия — грамота, дарующая политические права, самоуправление и ограждение от феодального произвола, — увенчивала стремления буржуазии, открывая ей путь к власти и собственности. Одна лишь крестьянская масса, лишенная не только прав, но и не имевшая в руках никаких средств к плодотворной борьбе, безнадежно влачила на себе бремя невероятного по своей грубости и жестокости феодального строя.

«Крестьяне, — говорит нам один летописец, — которые работают за всех и трудятся беспрестанно во все времена года, которые предаются рабским занятиям, презираемым их господами, находятся в постоянном угнетении для того только, чтобы доставлять другим пищу и одежду, а также средства для их беспутной жизни. Их преследуют пожарами, грабежом и войной, их бросают в темницу и накладывают на них оковы, а потом заставляют платить выкуп или же морят голодом и подвергают всевозможным пыткам. Несчастные кричат, их вдовы плачут, сироты стенают, а кровь мучеников льется».

Эта мрачная картина не преувеличена.

Действительно, загнанные в жалкие жилища, обремененные оброком и барщиной, не имеющие права на звание человека, эти несчастные нигде не могли видеть спасения. Закона не существовало, его заменял обычай, не признававший за рабом иных прав, кроме права умереть с голоду и быть ограбленным своим господином. Бедность умственной жизни и невежество, характеризующие средневековое общество, не позволяли крестьянам организовать из себя живую силу, и всякие попытки их к сопротивлению произволу топились в морях крови.

Горожане в борьбе за коммунальные вольности нередко прибегали к помощи крестьян, жилища которых примыкали к городским стенам. Прельщенные возможностью облегчения жизненных условий, земледельцы охотно оказывали им поддержку. Но коммунальные хартии, осуществлять которые было возможно под защитой городских стен и бойниц, были лишь ничего не значащей грамотой для крестьянина, не имеющего никаких среда в к защите.

Тем не менее попыток освобождения от феодального ига было много: с дерзостью отчаяния безоружные рабы оказывали сопротивление кавалерии рыцарей, безжалостно предававшей жилища и семьи их огню и мечу. Брожение, залитое кровью в одном селении, вновь возгоралось в другом. Эти мелкие, но жестокие вспышки были провозвестниками будущей Жакерии — крестьянского восстания ХIV века, оставившего в истории незабываемую память.

В деревушке Анизи все спало глубоким сном. Было далеко за полночь и этот предутренний час, предшествующий раннему вставанию крестьян на работу, был часом самого глубокого покоя.

Анизи стоит на открытом плоском холме на самом берегу узкой, но глубокой речи Элет, отделяющей Ланское епископство от герцогства графа Гэно. Анизи — центр сельской коммуны, состоящей из двадцати семи близлежащих деревень.

Эта убогая столица отличается от прочих селении лишь деревянной коммунальной башней, под крышей которой висит медный, треснувший колокол, приобретенный на средства крестьян. Эта башня, воздвигнутая недавно, составляет гордость жителей. Она свидетельствует о тех вольностях, которые записаны в королевской хартии и закреплены государственной печатью. Хартия эта хранится у старосты Пьера Мусона, у него же находятся ключи башни.

Когда над Ланскими полями раздается жидкий и дребезжащий звук набата, со всех сторон стремятся к Анизи крестьяне из окрестных деревень. Эту башню готовы они защищать ценой собственной жизни.

Местность, окружающая город Лан, неприветлива; на открытом плоскогорья дуют частые холодные ветры; темный лес чернеет вдали, как грозный страж; вступить в него безоружным никто не отважится; люди, потерявшие всякую надежду на счастье, оклеветанные перед сюзереном вассалы, не надеющиеся на защиту, сервы, обвиняемые в преступлении против сеньора и приговоренные к казни, и смелые авантюристы населяют этот лес. Об этих разбойниках ходят самые невероятные легенды: в своих пещерах они хранят неисчислимые сокровища, они вооружены до зубов, вступить с ними в бой может отважиться лишь большой и сильный отряд кавалерии.

Дорога через лес ведет к границам Фландрии. Герцогство Гэно — пограничное; могучий герцог чувствует себя свободным; предаваясь то на сторону властителей Фландрии Плантагенетов, то на сторону короля Франции, он заставляет соперников с равным уважением относиться к нему. Законом служит для него собственная воля; к его переменчивым капризам прислушиваются короли и владетельные феодалы.

Между епископством Рожэ де Розуа, герцогством Гэно, поместьями Русси и Ретеля, деревушка Анизи кажется убогим островком, затерявшимся в океане. Деревянная башенка с непонятной дерзостью возвышается над убогими жилищами. Странно представить себе обитателей их, одетых в рубища и безоружных, выступающими против могучих соседей. И однако готовность к борьбе живет в душе каждого.

С тех пор, как в деревне узнали о выборе на епископское место Рожэ де Розуа, Пьер Мусон потерял способность к крепкому сну. Правда, он верит в силу королевской хартии, но вера эта более похожа на мечту, которой утешает себя несчастный, ощущая всю ее недостоверность. Пьеру слишком памяти рассказы стариков о бесконечных бедствиях, перенесенных горожанами Лана из-за коварства Людовика VI, отца теперешнего короля Франции. Кто поручится за то, что сын будет более верен своему слову? Можно ли надеяться на его поддержку в случае нарушения со стороны сюзерена коммунальных вольностей?

Сусанна — жена Пьера и пять человек детей спят на полу на тряпье; все спящие прижались как можно ближе к очагу, от которого еще исходит слабое тепло; в жилище нищенская обстановка: трехногий стол, две-три шаткие скамейки, в углу стоит деревянное корыто, на стенах висят на деревянных гвоздях кастрюли. Через тонкую перегородку доносится из прилегающего к жилищу хлева сонное хрюканье поросенка и запах навоза. Окно или лучше сказать, полукруглое отверстие в стене заткнуто тряпками; из него несет холодом, который тонкой струей просачивается в комнату.