Под стук колес

— Какой Борька?

— Кошка. Вы кому ее отдали?

— А-а, — наконец понял тот. — Ты хоть пройти дай. Дядя к тебе в гости пришел, а ты ему про кошку. На вот тебе Дашу, поиграйся с ней, а мы посидим с папой.

— Дашка Дашкой, а кошка кошкой, — терпеливо наступал Андрей.

— Нет больше твоей Борьки, Андрей. Не хотел я тебя огорчать.

— Почему нет?

— Сдохла потому что.

Гость так широко и безмятежно улыбался, что Андрей ему, конечно, не поверил.

— Я вполне серьезно говорю.

— Будет тебе, не дразни мальца, — заступился папа за сына.

— Да нет вашей кошки, я вам правду говорю. То ли отравилась она, не помню; Спрошу у напарника, если интересно. Я ему ее сплавил. Ну что ты, расстроился, что ли? — Андрей насупился и хотел пройти в комнату. Дядя взял его за чуб и, пытаясь заглянуть в глаза, поерошил. — Ну, ну, не раскисай. Хочешь, я тебе сиамского кота подарю? Да и не мальчишеское дело — кошки. Собаки — другой форс. Проси щенка у отца. А то давай я его попрошу.

— Спасибо, не надо, — Андрей с неудовольствием отвел дядину руку и ушел к себе. Дверь невежливо захлопнулась перед самым носом Даши.

VI

Прошел год. Другой кошки мы не завели. У Андрея рос маленький братишка, который только начинал ползать, и, конечно, кошка в доме была ни к чему. Да и Андрей уверял, что другой Борьки такой нет и не будет. Я с ним не спорила.

Но однажды дождливым осенним вечером он влетел в квартиру с победным криком:

— Ура-а! Борька жива!

— С чего ты взял? — не поверила я.

— Дашка сказала! Она в гости поехала к тем, кому ее отдавали, и там увидела.

— Кто?

— Дашка — Борьку.

— А может, это не она? Зачем бы дяде Жене обманывать нас?

— Она это, мам. Юля не хотела кошку отдавать, и они упросили дядю Женю соврать. Вот он и соврал.

— Ты это не выдумал?

— Нет, дядя Женя сам сказал. Дашка его выдала. Он так и назвал ее — предательница! Ему некуда было деться, вот он правду и выложил.

— Что же теперь делать?

— Как что? Поедем и заберем.

— Они ведь могут и не отдать?

— Но кошка же наша!

— Наверно, ей неплохо там жилось, если жалели возвращать. Да и девочка младше тебя, привыкла к Борьке. И Борька уже нас не узнает. Кошка же не человек, сам подумай. Она три года нас не видела.

— Мам, она узнает нас, вот увидишь. Или снова привыкнет. Это же несправедливо: взяли и зажулили.

— Ну и слово ты нашел!

— Зажулили, конечно. А дядя Женя не дает их адреса. Я бы уже сегодня съездил.

— Зачем ехать тебе? Попросим дядю Женю. Его же друзья, не наши.

Но дядя Женя только рукой махнул, пожалуй, даже несколько презрительно: сколько шуму из-за кошки. Неожиданно сторону Андрея взял отец.

— Знаешь, Женя, — огорошил он родственника, — зря ты так. Придется кошку вернуть. И, кстати, не такие уж это глупые существа. Я где-то читал, что их можно, как собак, обучить многим премудростям. А кошка Данте, говорят, даже держала горящую свечу, когда он писал стихи. Вот мы с тобой не услышим подземные толчки, а кошка услышит.

— Рассказывай сказки, — хохотнул гость.

— Ничего не сказки, — заступился теперь уже сын за отца. — Это все сейсмологи знают.

— Чего?

— Да, да, вы почитайте «Знание — сила» или «Наука и жизнь».

— Ну вот, двое на одного. Добро бы коня делили, а то кошку.

— Давай так, Женя, кошачий вопрос решаем в нашу пользу. По справедливости.

Борьку привезли в воскресенье. Торжественно, на такси, а не трамваем, как стыдливо когда-то поступила я. Ну да, тогда это был всего-навсего кот в мешке. А теперь на нее предъявили права две семьи.

Андрей с сияющими глазами внес кошку в квартиру и спустил на пол.

— Ну, ну, добро пожаловать, — сказала я. Борька посмотрела на меня и спокойно двинулась осматривать квартиру. — Юля плакала?

— Еще как, — в голосе сплетались огорчение и радость.

— Значит, одержал победу?

— Мам, мы ведь все по справедливости сделали. Кошка ведь наша. Я же не виноват.

— Я тебя не виню. А девочку жалко. Справедливым быть хорошо, но можно еще и добрым.

— Пусть не обманывают.

— Хорошо, хорошо, — согласилась я. — Что теперь спорить. Дело сделано. Справедливость восстановлена. Иди, корми себя и кошку.

— Я Юле котенка обещал, — оправдывался сын.

— Обещал — сдержи слово. Разогрей ужин с папой. Я поставлю Антошке термометр. Снова температура высокая…

Странная это была ночь.

За окном спал уставший, словно онемевший город. Лишь за рекой ухал бессонный завод.

Андрей с отцом сладко посапывали во сне. На потолке белела полоса света — фонарь во дворе подглядывал за жизнью нашего дома. В углу комнаты тускло горел ночник.

А я с больным ребенком до утра прошагала по квартире. И вместе со мною до утра ходила Борька. Она вплеталась в мои шаги так, что я порой спотыкалась об нее и едва удерживалась на ногах. Хвост она неотрывно держала прижатым к моей ноге. Наш маршрут — двадцать семь шагов — пролегал от балкона в комнате через коридор до окна на кухне. Дойдя до конца пути, я поворачивала назад и за мною — кошка. Иногда я задерживала шаг у стены. Тогда поворачивала назад Борька и, помахивая хвостом, ожидала меня. Не знаю, сколько километров мы за ночь с ней намотали. У меня слипались глаза и ныли ноги. Часам к четырем утра начало пошатывать Борьку. Хвост ее нет-нет да и соскальзывал с моей ноги. Покачивая малыша, я опускалась отдохнуть на краешек кровати. Кошка садилась на полу мордашкой ко мне. Глаза — огромные и зеленые — не мигая смотрели на меня. Жутковато было видеть в полутьме эти два тревожных огонька: они били в мои глаза и спрашивали, почему остановилась.

«Ах ты, моя маленькая женщина в белых гольфах! Лохмачка, моя лохмачка! — улыбалась я ей. — Да неужели же ты узнала меня после трех лет? Что заставляет тебя ходить за мной от стены до стены? Два родных человечка спят и не проснулись ни разу. А ты, глупое создание, меряешь со мной квартиру…»

«Глупое? Может быть, — словно соглашалась она. — Разве это так уж важно сейчас?» Она валилась на бок, вытягивала все четыре лапы в белых гольфах и прикрывала глаза.

Действительно, важно было другое: чувство разделенного одиночества в эту бесконечно долгую и смутную ночь. Стоило мне подняться, как теплый хвост снова вплетался в мои шаги.