Под стягом Российской империи

— Так то за девчат.

— А тут, Иосиф Владимирович, кому судьба укажет. Знаю, вы хоть и кавалеристы, а уже переправу сладили.

— Да за вашими сапёрами не угнаться.

— Пехота-матушка. А турки не ждут, из Систова ночами слышно, османы песни поют, а в кофейнях, видно, гуляют.

— Это хорошо, Михаил Иванович, если мы на них, как снег на голову, свалимся.

Пошутили и разъехались. Но оба понимали: не исключено, переправу могут начать обе дивизии сразу, одна — основную, другая — отвлекающую.

Май начался дождями, первым раскатистым громом. Накинув брезентовый плащ, Гурко отправлялся на рекогносцировку. Ехал осторожно, так, чтобы не привлекать внимание неприятельских дозорных. Мысленно соглашался с Драгомировым, турки концентрации их дивизий ещё не обнаружили. А коль прознали, то о подготовке к переправе им ещё не известно.

Прошлой ночью через Дунай удалось переплыть на малой лодочке болгарину. Рассказал, у Систово турки переправы не ожидают, потому — и беспечны, их силы у Никополя и Рутука.

Ехал Иосиф Владимирович берегом Дуная и думал о том, что почти девять веков назад этими местами водил свою дружину киевский князь Святослав. И очень приглянулся ему край придунайский. Даже столицу свою перенести сюда замыслил. Но коварны были византийцы. Всеми силами выступил их император Иоанн Цимисхий и принудил Святослава уйти в Киев. А когда плыл киевский князь по Днепру, подстерегли на днепровских порогах степняки-печенеги и убили Святослава.

Гурко увлекался историей ещё с Пажеского корпуса, особенно историей войн с древнейших времён, военного искусства. Подробно вникал, разбирал крупные сражения, анализировал их...

В одну из рекогносцировок к нему присоединился молодой Скобелев. В отличие от отца, командира кавалерийской дивизии, молодой Скобелев хотя и был уже известным генералом, но, пока ещё отряда под своё командование не получил, числился в резерве. Появившись в дивизии Гурко, сказал:

— Хочу, Иосиф Владимирович, быть в той дивизии, каковая первой окажется на том берегу. Позвольте быть у вас?

— Почту за честь, Михаил Дмитриевич, но я склонен считать, начнёт переправу дивизия генерала Драгомирова.

Ехали молча, хоть и мысли об одном, о предстоящей переправе. У противоположного берега рыбак выбирал сети. Видно было, как серебрилась рыба в ячейках. Увидев всадников и догадавшись, что это русские, рыбак долго приветственно махал им.

— Война войной, а жить надо, — сказал Гурко. — Семью кормить надо.

— За этот приветственный жест турки и застрелить его могли.

Возвращаясь в дивизию, Скобелев заметил:

— За тем лесочком есаул Баштанников со своими казаками-пластунами. Не проведать ли нам их?

— Пожалуй, я, Михаил Дмитриевич, повременю.

— Я же, с вашего позволения, заверну к старым знакомым.

Расставаясь, Гурко пожелал:

— Надеюсь, Михаил Дмитриевич, вам недолго осталось ходить без команды.

Глава 2

У подъезда особняка графини Узуновой, что поблизости от Исаакиевского собора, под мелким, моросящим дождём мокли извозчики, в свете фонарей блестели омытые фаэтоны и коляски.

Всю ночь не гасли в окнах особняка огни. Офицеры-измайловцы провожали на театр военных действий братьев Узуновых. Стояна — на Дунай, Василька — в Кавказскую армию. Не в поисках героических поступков покидали братья Петербург, а горя стремлением способствовать освобождению Болгарии от турецкого ига и облегчить участь многострадального армянского народа.

Братья-близнецы, друг от друга не отличишь: оба коренастые, крепкие, что грибы-боровики, черноволосые, черноглазые? с аккуратно стрижеными усиками. Носили Узуновы в свои двадцать пять лет погоны поручиков, оба были добрыми и службу знали.

Когда война стала реальностью, братья написали императору прошение о переводе в боевые полки. Прочитав его, царь спросил у флигель-адъютанта:

— Уж не старой ли графини Росицы внуки? — И услышав «да», добавил: — Похвально! У поручиков в жилах болгарская кровь, кому как не им освобождать бабкину родину...

Пирушка была шумной, хлопали пробки, и шампанское плескалось через край бокалов. Громкие речи и клятвенные заверения, напутственные пожелания.

— А помнишь, Стоян, как тебя в корпусе в карцер вместо Василька посадили?

— Друзья, друзья! За наш родной Дворянский полк! (Впоследствии переименованный в Константинопольский кадетский корпус).

— Генерал Черняев, гордость нашего полка. Слава Черняеву!..

К утру гости разъехались. Опустел, затих особняк. В большой зале братья остались вдвоём.

— Вишь, какая баталия случилась. — Василько указал на разгромленный стол. — Ровно неприятель прошёлся.

Стоян застегнул ворот мундира:

— Я свеж, брат, и голова у меня ясная. Если не возражаешь, пойдём к бабушке, она, поди, заждалась своих беспутных внуков.

Обнявшись, братья направились на половину старой графини.

— Не пойму, Стоян, почему государь разлучил нас? Тебя на Дунай, к генералу Столетову, а меня на Кавказ, в Эриванский отряд генерала Тергукасова.

— Сие загадка, а ключ от неё у государя.

— А может, это к лучшему? Ты будешь описывать Мне, как идёт война на Балканах, а я о своих походах.

— Ты, Василька, славно придумал. Слушай, брат, у князя Васильчикова обратил я внимание, как ты за Верочкой Кривицкой ухаживал. Уж не влюбился ли?

— Пока нет, но она мне нравится. И кто знает, не уезжай я из Петербурга, может, и сразила бы меня стрела Купидона.

— Верочка славная, только бы не превратилась в свою сварливую маменьку.

Оба рассмеялись.

— А уж мужем помыкает, не доведи Бог, — снова сказал Стоян. — Мыслю, он у неё артикулы выделывает.

— Что и говорить, у такой не только артикулы, во фрунт будешь тянуться, — поддержал брата Василько.

В гостиной ровно горели свечи. Со стен строго смотрели на братьев их дальние и близкие предки. От времён Ивана Грозного тянулось генеалогическое древо Узуновых, а графский титул жалован им самим Петром Великим за подвиги одного из Узуновых в Полтавской битве, чем в семье несказанно гордились.