Под тенью маски

Сани ушел, а я тоже не стала дожидаться, когда ванна полностью наполнится водой. Быстро раздевшись, я сгребла с полки все пузырьки с шампунями и мылом, разглядела в небольшой скляночке скраб — его тоже захватила. Потом водрузила все это богатство на маленькую подставку возле корыта и залегла отмокать.

Вскоре ванна наполнилась, и контраст между горячей водой, образовывающейся вокруг кристалла, и той, что бежала с крана, привел меня в чувства. По крайней мере, спать расхотелось, и мозг начал активно анализировать информацию, полученную за день.

Но через пять минут вдруг невыносимо разболелась голова, мышцы спины и шеи начало сводить, а места переломов ныть. Дверь в ванную отворилась ровно в тот момент, когда вода уже добралась до груди, и пена ровным слоем укутала меня, как одеяло.

Сани без капли стеснения вошел в ванную комнату, положил на лавку огромный махровый халат и полотенце. А потом подошел ко мне и протянул уже знакомую маленькую склянку с обезболивающей микстурой. Я без толики опасения приняла ее, привычно откупорила зубами пробку и вылила горькую жидкость в рот.

— Она вызывает зависимость, ты знаешь?

Я поперхнулась. Но ответила довольно резко:

— Боль вызывает сумасшествие. По мне, так лучше зависимость от лекарства.

— Я подберу для тебя другой состав, и пока ты у меня гостишь, попробуем перестроить твой организм и избавиться от зависимости. Иначе однажды отсутствие очередной дозы тебя сломает окончательно.

— Надолго я тут? — перевела я разговор в нужное русло.

— Как захочешь, — Сани принял склянку из моих рук и выкинул ее в урну. — Сейчас не об этом. Когда искупаешься, хорошо вытрись и накинь халат. Хочу тебя хорошо осмотреть на кушетке, в комнате горничной я видел не все твои прелестные шрамы.

Я фыркнула, скорчила ему рожицу и, набрав побольше воздуха, с головой ушла под воду. Понимаю, Сани пытается шутить и говорить об этом проще, но черт возьми, мне все равно больно.

Больше часа я нежилась в ванне, даже немного задремала. Но перегревшаяся вода начала жечь кожу, пришлось вытащить артефакт и заняться приведением себя любимой в порядок.

Это просто блаженство: горячая вода, душистое мыло и настоящий шампунь, а не просто отвар мыльного корня, коим я мыла голову последние годы.

Всё-таки Сани хорошо зарабатывает. Может рассмотреть его в качестве своего мужа? Ха-ха два раза, кто ж меня замуж отпустил? Нет, моя судьба предрешена — служить отечеству. И брак в моем случае может быть только по приказу короля, не иначе. Так что лучше не думать обо всем этом.

Точно настойка с какой-то дурью, а иначе как объяснить плаксивость и идиотские мысли?

Но купание в ванне — мое любимое времяпрепровождение — сделало свое дело. Я отдохнула, расслабилась, оттерла до скрипа кожу, отмыла на два раза волосы, пропахшие тиной и грязью после приключений в подземелье. Затем хорошо растерлась махровым полотенцем и накинула на голое тело халат. Чего стесняться? Сани почти друг, и он как будто не мужчина.

Но, правду сказать, он меня удивил. Когда я зашла в комнату, то обомлела.

32 Подопытная

Он ждал меня: разложил кушетку в рабочей зоне, настроил освещение, а сам переоделся в белоснежный костюм и нацепил на голову какое-то подобие шлема, утыканного всевозможного размера и качества увеличительными стеклами.

В этот момент он больше всего походил не на знакомого мне парня-душку, а на какого-то чеканутого лекаря-ученого. Я с трудом сдержала смех, боясь ненароком обидеть его. Но Сани, казалось, не заметил моей реакции, или ему было все равно.

— Прошу, цори, раздеться и лечь на кушетку, — важно произнёс он, словно хирург перед операцией. Сам же в это время с противным скрипом стал натягивать плотные резиновые перчатки на руки.

Я растерялась. Нет, одно дело мазь мне там прописать или масочку для лица. Но другое дело меня под лупой рассматривать! Я что, музейный экспонат?

— Сани, а ты не… — грозно посмотрела я, умалчивая ругательство.

— Нет, совершенно. Но ты, конечно же, можешь отказаться от моей помощи. Я всего лишь хотел изучить твои шрамы и рубцы, чтобы понять, где и какой состав применить, чтобы не навредить, понимаешь? Решил, что раз ты пока гостишь у меня, мы совместим приятное с полезным и полечим твою несчастную шкурку. Но если нет, я приму все, как есть. В конце концов, я всегда найду того, на ком испытать свое изобретение.

— Ладно, — стушевалась я. В конце концов, что я теряю? Не съест же он меня.

С долей стеснения я все же скинула халат и совершенно голая легла на застеленную белоснежной простынью кушетку.

Сани потер руки, смазал их обеззараживающей жидкостью, надвинул на лоб обод с увеличительными стеклами и стал внимательно изучать мое изуродованное тело.

В комнате было тепло, но от его легких прикосновений все равно побежали мурашки по телу.

— Так, дорогуша, выключи свои пошлые мыслишки, мне твои мурашки мешают. Я всего лишь твой доктор.

Я рассмеялась. От его шутки напряжение немного спало.

— Кстати, не подскажешь, как тебя зовут? — как бы между делом спросил он.

— Синяя ягода, — ответила я честно.

— Что? — недопонял Сани.

— Этелика. Это единственное имя, которое осталось родом из прошлого. Настоящего имени я не знаю и не помню. Когда очнулась в интернате, на больничной кровати, это то единственное, что вообще помнила о себе. Но и это было лишь ассоциациативным воспоминанием. Кирон, мой друг, лежал на соседней кровати с переломом ноги и ел этелику.

— То есть даже то имя, с которым ты вышла из интерната, оно не твое?

— Да, оно не мое, не настоящее. С тех пор у меня было около сотни других имен, но ни одно мне не кажется родным. Да и менять их легче, когда не знаешь своего.

— Сочувствую. Ну тогда скажи, как мне тебя называть сейчас? Может, Каролин?

— Почему Каролин?

— Так звали моего первого подопытного зверька, — с каким-то злорадным восхищением ответил Сани, все больше напоминая мне сумасшедшего учёного. — На тебе ведь мы тоже будем испытывать мое изобретение?

— Ну, Каролин, так Каролин, мне все равно. Уйду отсюда, и будет новое имя, — буркнула я. Какая разница, как меня называть, если это всего лишь наименование для подопытного зверька.

Сани укоризненно покачал головой, осуждая мою безоговорочную капитуляцию, сочувственно вздохнул, а затем попросил лечь на бок. Он ощупывал шрамы, тянул их, массировал, проверяя наличие узлов. Все тоже самое проделал с животом и грудью. Затем, минут через двадцать, отодвинулся, снял с головы обод с увеличительными стеклами, потер глаза и выдал окончательный вердикт: