Под тропиком Козерога
Шрифт:
Юбилейные торжества должны были состояться ночью. Весь вечер бурлящая толпа паломников тянулась к верхней террасе, собираясь вокруг открытой фигуры Будды. Вскоре появились два бритоголовых монаха в желтых тогах и, встав возле божества, затеяли горячий спор. Кто-то из присутствующих пояснил нам, что старший монах приехал из Таиланда специально для проведения церемонии и сейчас договаривался с другим о порядке отправления ритуала. Наконец процессия под монотонное пение монахов медленно двинулась по краю террасы. Пройдя круг, паломники вытащили бутылки с водой и поставили их рядами у ног Будды. Затем они стали самым непочтительным образом карабкаться на ступы, усаживаться на «колокола» и виснуть на шпилях, весело болтая и хохоча. Индонезийский фотограф пытался криками разогнать толпу, закрывшую фигуру Будды. Защелкали фотоаппараты. Монах гневно завопил, призывая богомольцев слезть со священных ступ, но это не возымело никакого действия.
— Поначалу он рассказывал про жизнь Будды, — ответил тот, — а теперь спрашивает, у кого есть машина, чтобы довести его до города.
Молящиеся должны были провести всю ночь в медитации. Мы простояли почти до полуночи, наблюдая за шумной толпой. В кругу слабо мерцающих парафиновых ламп отрешенно сидел в одиночестве Будда, глядя на стоящие у его ног ряды бутылок с дешевой минеральной водой и обугленные палочки ладана. В толпе толкались, пересмеивались, болтали. Мы ушли, оставив паломников продолжать свою шумную медитацию.
Глава 2
Верный джип
Поездка к Боробудуру позволила вырваться из паутины столичных ведомств, и теперь нам не терпелось заняться тем, ради чего мы прибыли на Яву, — поисками животных. Прежде всего необходимо было обзавестись машиной; с этой целью мы сели в поезд, отправляющийся в Сурабаю, крупнейший город на востоке Явы. По прибытии на место мы выяснили, что получить машину практически невозможно. С полной обреченностью приготовились мы потратить недели на выбивание машины, как вдруг нам улыбнулась удача. В китайском ресторане мы познакомились с Дааном и Пегги Хубрехт. За супом из птичьих гнезд и блюдом жареных крабов мы узнали, что Даан одинаково бегло говорил по-голландски, по-английски и по-малайски, что родился он в Англии, родители его были голландцами, а сам он управляет двумя сахарными заводами в нескольких милях от Сурабаи и страстно увлекается парусным спортом, точкой ножей, восточной музыкой и экспедициями вроде нашей. Узнав о наших планах, он тут же стал уговаривать нас перебраться из гостиницы в их дом, который отныне должен стать базовым лагерем экспедиции. Его жена Пегги с не меньшей горячностью поддержала эту идею и на следующий день с восторгом встретила двух постояльцев, забивших ее дом своими камерами, магнитофонами, катушками с пленкой и кучами грязного белья.
Вечером Даан разложил на столе карту, расписание движения судов, график отправления поездов и помог составить подробный план предстоящей кампании.
— Восточная часть Явы, — сказал он, — населена не так густо, здесь встречаются леса, где можно найти интересующих вас животных. Далее, от городка Баньюванги, на восточной оконечности Явы, ходит паром до волшебного острова Бали. Плыть немного — всего две мили.
Наш хозяин сверился с расписанием. Оказалось, что через пять недель из Сурабаи должно отправиться грузовое судно на Калимантан; если мы к тому времени закончим путешествие по Яве и Бали, он зарезервирует места, и мы сможем продолжить экспедицию. Оставалось только разрешить вопрос с машиной, по и тут Даан обещал помочь.
— У нас на заводе есть старый, побитый джип, — сказал он. — Я узнаю, можно ли привести его в чувство.
Два дня спустя к дому Хубрехтов подогнали джип, заново смазанный и капитально отремонтированный. На следующий день мы встали в пять утра, загрузили машину багажом, поблагодарили хозяев за все, что они для нас сделали, и двинулись куда глаза глядят, точнее, на восток.
Джип шел отменно. Это была своего рода машина-феномен, поскольку ее воскресили из множества деталей, некогда принадлежавших самым разнородным механизмам. Часть приборов на передней панели отсутствовала совсем, а те, что были, не соответствовали своему изначальному назначению. Например, шкала вольтметра свидетельствовала о его принадлежности к установке для кондиционирования воздуха. Сигнал включался только при прикосновении оголенным концом провода к рулевой колонке, на которой для облегчения контакта был очищен от грязи и краски специальный участок. Система срабатывала моментально, если не считать маленького неудобства — при каждом прикосновении вас слегка дергало током. Шины были от машин разных марок и немного разного размера, их роднило лишь отсутствие протектора — вся резина была совершенно лысой, за исключением пары мест, откуда жалкими пучками торчали белые нити корда. И все же машина обладала громадной выдержкой и запасом прочности. Мы весело катили по дороге, распевая во все горло.
Было чудесное солнечное утро. Справа на горизонте тянулась цепь вулканов горного хребта Явы. На полях вдоль дороги крестьяне в огромных конических шляпах, стоя по щиколотку в мутной воде, высаживали
в грунт рисовую рассаду. Вокруг них вышагивали по грязи стаи белых цапель, а дальше, насколько хватало глаз, зеленела молодая поросль риса, теряясь в дымке, висящей над бурой водой, в которой отражались облака, силуэты вулканов и голубое небо.Местами выщербленная, обсаженная акациями дорога позволяла идти на приличной скорости. Мы обгоняли скрипучие повозки с огромными деревянными колесами, запряженные быками, которых вели крестьяне в тюрбанах; иногда приходилось круто сворачивать, чтобы объехать ковер из рисовых зерен, разложенных для просушки прямо на дороге аккуратным прямоугольником. Мы проезжали множество деревушек, с любопытством разглядывая дорожные знаки, не похожие ни на что когда-либо виденное. Будь движение на дороге оживленней, нас бы, наверное, встревожило полное непонимание смысла обозначений, но по большей части мы ехали совершенно одни и поэтому ничуть не волновались.
Часов пять мы катили без всяких происшествий, как вдруг при въезде в очередную деревню на дорогу выскочил полицейский с большим револьвером на поясе и начал махать руками, пронзительно свистя. Мы остановились. Страж порядка сунул голову в открытое окно и быстро-быстро заговорил.
— Извините, констебль, — прервал его Чарльз. — Видите ли, мы не говорим по-индонезийски. Мы англичане. Мы что, нарушили правила?
Полицейский продолжал монолог. Мы показали паспорта, что рассердило его еще пуще.
— Кантор полиси. Полиси! Полиси! — закричал он.
Мы поняли это как приглашение последовать за ним в полицейский участок.
Нас привели в голую комнату с побеленными стенами; восемь полицейских в форме цвета хаки сидели за большим рабочим столом, доверху заваленным бумагами и резиновыми печатями. В центре сидел начальник с двумя серебряными лычками на погонах и пистолетом побольше, чем у задержавшего нас. Мы еще раз извинились за то, что не говорим по-индонезийски, и вытащили письма, документы, паспорта и визы — словом, все, что при нас было. Офицер сердито нахмурился и начал перелистывать документы. Он почти не обратил внимания на паспорта, совершенно проигнорировал коллекцию отпечатков пальцев Чарльза и из всей кучи бумаг остановился на одном письме, которое стал внимательно читать. Это было рекомендательное письмо директора Лондонского зоологического общества, адресованное его коллеге в Сингапуре. «Общество заранее благодарит Вас за помощь подателю сего письма в его деятельности по защите животных», — значилось в конце. Начальник совсем насупился, тщательно изучил подпись и долго разглядывал эмблему на бланке. Мы с Чарльзом, нервно улыбаясь, предложили полицейским сигареты.
Офицер аккуратно сложил в стопку наши бумаги, задумчиво помял сигарету между губами, прикурил, откинулся в кресле и выпустил в потолок облачко дыма. Наконец он, видно, принял решение: встал и буркнул что-то неразборчивое. Арестовавший нас «констебль» показал рукой на дверь.
— Думаю, посадят, — сказал Чарльз. — Жаль только, непонятно за что.
— У меня сильное подозрение, что мы ехали против движения, — объяснил я, следуя к джипу за полицейским.
Тот жестом велел нам сесть в машину.
— Селамат джалан, — сказал он. — Счастливого пути.
Чарльз с чувством пожал ему руку.
— Констебль, — сказал он, — вы были исключительно любезны.
Это была чистая правда.
В тот же день, поздно вечером, мы въехали в Баньюванги. До войны этот городишко был весьма оживленным местом, поскольку здешний паром был основным средством сообщения между Явой и Бали. Появление воздушного транспорта резко снизило его роль, но городок все еще хранил признаки былого величия — бензоколонки, кинотеатры, деловые конторы. Увы, единственная красующаяся на центральной площади гостиница оказалась довольно убогой и запущенной. Нас привели в крохотную, сырую бетонную камеру с застоявшимся запахом плесени и облупившейся побелкой. Над обеими койками возвышались внушительные сооружения из деревянной рамы с натянутой на нее металлической сеткой, сильно напоминавшие ящик для хранения мяса. Сооружения были призваны защитить койко-место от москитов. Перспектива ночевки в тесном кубе отнюдь не радовала нас, и, будь в комнате чуть больше места, я бы не полез туда ни за какие коврижки.
На основании данных нам в Джакарте строгих инструкций мы были обязаны на следующий день по приезде зарегистрироваться в местном полицейском управлении, лесном ведомстве и отделении министерства информации. Мы послушно отметились во всех инстанциях; чиновник министерства информации несколько встревожился, узнав, что мы предполагаем поездить по округе в поисках животных. Он попытался отговорить нас от этой затеи, по, убедившись в бессмысленности увещевании, настоятельно потребовал взять с собой одного из сотрудников министерства в качестве гида-переводчика. Ничего не оставалось, как согласиться.