Под тропиком Козерога

За несколько дней до запланированного отъезда в Антананариву вдруг сломалась машина. Причем поломка была серьезной. Джеф поставил диагноз: сломалась полуось. О том, чтобы пускаться на таком автомобиле в дальний путь до столицы, не могло быть и речи. Дай бог добраться до Махадзанги и там починить «лендровер». А раз так, почему бы не прихватить лишний день и не заехать на озеро? Если окажется, что фламинго выот гнезда, мы их снимем. Ну а если нет — в тот же вечер вернемся в Махадзангу.

Моих спутников эта идея почему-то не привела в восторг.

— Дорога скверная, — предупредил Жорж. — На карте она обозначена цифрами шесть-десять, стало быть, движение по ней возможно только с июня по октябрь. А сейчас ноябрь.

— Но ведь это означает, что дорогой можно пользоваться в сухой сезон, а дожди еще не начались, следовательно, она в полном порядке, — не унимался я.

— Застрянем, — обреченно вздохнул Жорж. — Машина сломается, и мы проторчим там неделю. А то и больше…

Мне это показалось малодушием. Джеф тоже сомневался, что машина выдержит путешествие по плохой дороге, особенно по такой скверной, как предсказывал Жорж.

— Но такого шанса больше не будет! — продолжал я уже с кислой миной. — Если не воспользоваться им сейчас, дома мы будем горько сожалеть, что так и не добрались до Кинкони. Такая возможность… Кто знает, что мы там увидим? В любом случае надо преодолеть семьдесят миль до Махадзанги, а уж коль скоро мы будем там, что стоит сгонять пятьдесят миль до озера и пятьдесят обратно? Лишний день езды, ерунда.

В конце концов мне удалось убедить спутников, и на следующий день мы отправились в Махадзангу. Я боялся, как бы они не передумали.

Город расположился на восточном берегу изрезанной протоками дельты реки Бецибука, которая в этом месте вливает свои бурые поды в море. Наносы, принесенные ею из глубины острова, образовали здесь множество причудливо изогнутых отмелей. Большинство зданий в городе — современные железобетонные постройки, но на окраине, у причалов, в арабском квартале, все еще сохранились высокие побеленные дома с крохотными окошками и искусной деревянной резьбой над дверными проемами. Несколько одномачтовых доу были пришвартованы к пирсу, на котором лежали тюки рафии.Как сообщил нам Жорж, это единственное малагасийское слово, вошедшее в английский язык. Мы нашли гараж, где, по счастью, сыскалась полуось. «Лендровер» обещали починить к вечеру.

Мы сняли номер в гостинице на берегу моря и начали расспрашивать, как проехать к озеру Кинкони. Собеседники лишь недоуменно причмокивали и разводили руками. Никто там никогда не был. Меня это ничуть не удивило и не расстроило. Огорчила другая, более неприятная новость: паром через Бецибуку стоял на ремонте, а заменявшее его суденышко явно не могло взять на борт машину. Чтобы попасть к озеру, следовало вернуться в глубь острова, к месту, где река поуже, и переправиться на другом пароме. Соответственно маршрут удлинялся с пятидесяти до добрых двухсот миль.

— За день никак не добраться туда и обратно, — твердо сказал Жорж.

— Ну что ж, проведем ночь в Мициндзу — на карте отмечено, что там есть дом для приезжих. А на заре отправимся на озеро, — отозвался я. — Если там нет фламинго, сразу же вернемся. Вся история займет пару дней. Овчинка стоит выделки.

Мы покинули Махадзангу на рассвете и примерно час катили по отличному шоссе обратно к Анкарафанцике, а затем свернули на восток. Отсюда начиналась проселочная дорога; на ней виднелись две колен от тележных колес, но не было и намека на следы автомобильных протекторов. Дорога проходила через рисовые поля, спускалась по крутым склонам в русла высохших рек, взбегала на шаткие мостики, сколоченные из хрупких на вид жердей. Указание на карте о непроходимости дороги во время сезона дождей полностью соответствовало действительности: будь реки полны водой, здесь было бы не проехать. У меня была лишь одна претензия к составителям карты: зачем они вообще пометили эту дорогу? Самое большее, чего она заслуживала, это пунктирная линия.

Люди почти не встречались, за все время попалось трое крестьян, ехавших на запряженных зебу телегах. Они останавливались и долго смотрели нам вслед с нескрываемым подозрением.

На болотах мы пару раз видели теневых цапель; они кормились, закрывая крыльями головы. К сожалению, птицы находились довольно далеко от дороги, поэтому мы не решались остановиться и подойти ближе — впереди был долгий путь. Кстати, особенно глазеть по сторонам не приходилось: водитель неотрывно следил за дорогой, чтобы вовремя объехать крупные камни и глубокие выбоины, а пассажирам тоже приходилось держаться настороже: чуть отвлечешься, как немедленно стукнешься головой о крышу или лбом о переднее стекло.

К середине дня добрались до берега Бецибуки; в этом месте ее ширина не превышала ста метров. Паром, естественно, был пришвартован к противоположному берегу. Ни отчаянные крики, ни автомобильные гудки не смогли прервать богатырского сна перевозчиков. Жорж сказал, что на переправе работают заключенные. Видимо, заставить людей трудиться в этом богом забытом месте можно только по приговору суда. Как бы то ни было, им полагался перерыв на полуденный сон, и мы чувствовали себя не вправе нарушать режим содержания преступников. Ничего не оставалось, как ждать…

Наконец нарушители закона проснулись и перевезли нас на другой берег. Дорога (если ее можно так назвать) стала еще хуже. Колеса то и дело увязали в песке, приходилось подкладывать под них ветки и камни. Несколько раз путь раздваивался. Вокруг ни души, куда сворачивать — неясно; мы ехали наобум и лишь минут через двадцать, увязнув в трясине или увидев впереди развалившийся мост, понимали, что ошиблись направлением. Если же непреодолимых препятствий не появлялось, чувство облегчения омрачалось подозрением, что дорога приведет нас не к Мициндзу, а к черту на кулички. Больше всего настораживало, что нигде не было даже намека на следы от колес; видимо, кроме нас, никто не считал эту дорогу проезжей. Хорошо еще, что дело происходит на острове, мелькнуло у меня. Он все-таки со всех сторон окружен водой. А то можно ехать до второго пришествия, не ведая, куда тебя занесет.

Жорж все больше мрачнел и ворчал, что эта поездка — сущее безумие. Как только на небе появлялась туча, он первым замечал ее и тут же предрекал: если польет дождь, нам придется бросить машину и возвращаться в Махадзангу пешком. Я тоже нервничал. Тот факт, что отправились мы по моей инициативе, ничуть не помогал сохранять спокойствие. Было ясно одно: мы находились уже ближе к Мициндзу, чем к Махадзанге, и ни о каком пути назад не могло быть и речи.

В пять часов обнаружили прибитую к дереву поблекшую дощечку, на которой проступала едва различимая надпись: «Мициндзу — 3 километра — 1 паром».

На карте никакой паром не значился, но мы были так счастливы, что находимся на верном пути — всего в трех километрах от конечного пункта, — что неожиданно возникшая переправа не могла огорчить.

А вскоре мы увидели паром. Он лежал на берегу реки в перевернутом виде. В его днище зияла огромная дыра. По соседству стояло несколько крытых тростником хижин, но они были заброшены. Ни единой души, никого, кто бы мог сказать, как добраться до Мициндзу. И вообще возможно ли это?.. Поразмыслив и еще раз сверившись с картой, я решил, что мы строго следовали намеченному маршруту, а раз так, милях в пятнадцати вниз по течению должен быть мост. Дорога, похоже, вела в том направлении. Мы двинулись в путь. Потерпеть неудачу, когда стол и кров уже маячили впереди, казалось до невозможности обидным. Мы ехали молча. Стало темнеть, и пришлось включить фары.