Под южным солнцем

В больших зеркалах на стене позади них Катерина отчетливо видела отражения всех троих. За несколько месяцев, прошедших после войны, отец снова приобрел былой лоск. Во фраке, с нафабренными и подкрученными кверху усами, он выглядел почти так же, как в 1914 году.

Джулиан тоже вернул за последние недели свою прежнюю живость и привлекательность. В уголках его прекрасно очерченного рта еще были заметны горькие складки, но больше его внутреннее состояние ни в чем не проявлялось. Присутствующие на балу мужчины были преимущественно балканцы, коренастые и приземистые, и высокий широкоплечий Джулиан со светлой англосаксонской шевелюрой выделялся среди них. Он был типичным англичанином. Несмотря на то что все знали о его семейном положении, Катерина заметила — многие женские глазки тайком с интересом на него посматривали. Когда она сама взглянула на его отражение в зеркале, любовь к нему вспыхнула с новой силой, и Катерине едва удалось сдержать свои чувства.

Она посмотрела на себя в зеркало, опасаясь, что все эмоции отражаются на ее лице. Однако опасения оказались напрасными. Она выглядела сдержанной и спокойной. Темные, высоко зачесанные волнистые волосы оттеняли молочно-белую кожу ее лица. В свои двадцать пять лет Катерина уже не была молоденькой девушкой. Бальное платье из черного тюля поверх голубого шелка подчеркивало ее природную элегантность и изысканность.

Она выглядела молодой женщиной, казалось, совершенно лишенной чувственных желаний. Несоответствие между собственным внутренним состоянием и внешним видом вызвало у нее кривую усмешку.

— Прошло очень много времени с тех пор, как мы танцевали вместе, — сказал Джулиан, обнимая ее за талию. — Подумать только — мы ведь совсем не думали тогда, что война так близко.

В тот вечер нам даже в голову не приходило о ней говорить.

— Мы думали о другом, — сказала Катерина, и блаженная дрожь пробежала по ее спине, когда он нежно привлек ее к себе и они начали танцевать под музыку Шуберта.

Джулиан немного помолчал, вспоминая, как в тот далекий вечер все его мысли и сердце были полны Натальей и как он решил сделать ей предложение. Потом он сказал:

— И все-таки я ни о чем не жалею. Если бы я не женился на Наталье, не было бы Стефана, а я не могу себе представить жизни без него.

Катерина некоторое время хранила молчание. Она понимала, как тяжело ему было расстаться с сыном, который только начал привыкать к отцу и который теперь находился за тысячи миль отсюда. Конечно, Джулиан мог бы нанять няню и взять его с собой в Белград, но тогда всем стало бы ясно, что его брак дал трещину, и поползли бы слухи, подвергающие сомнению отцовство будущего ребенка Натальи.

Катерина подумала, что будет, когда родится ребенок Никиты Кечко. Останется ли Джулиан верен своему решению публично и для себя самого его принять как собственного? Она также подумала, стоит ли рассказать Джулиану о местонахождении Никиты Кечко в настоящее время и о его политических убеждениях или упоминание о хорвате вызовет у него лишь ненужную боль.

Как бы прочитав ее мысли, он вдруг сказал:

— Вы не находите странным, что Кечко до сих пор не объявился в Белграде? Конечно, вполне возможно, что он одумался и вернулся в Лондон, чтобы признать свое отцовство.

— Нет, — твердо сказала Катерина, лишая его надежды на такую возможность. — Кечко не в Лондоне. Он в Загребе.

Оркестр с воодушевлением перешел к заключительной части вальса. Джулиан с Катериной кружились рядом с музыкантами, так что продолжать разговор было невозможно.

— Давайте выберемся наружу, — сказал он и, продолжая вальсировать, направился вместе с ней к ближайшей двери на террасу. — Я хочу знать все об этом Кечко. Меня также интересует, почему, зная о его местонахождении, вы не сообщили мне об этом раньше.

Ночной воздух был еще довольно прохладным в это время года, и на террасе, залитой лунным светом, находилось всего несколько пар, наслаждавшихся относительным уединением. Взяв Катерину под локоть, Джулиан провел ее через террасу и спустился по ступенькам на покрытую гравием дорожку, окаймляющую газон. Они пошли к розарию.

Когда музыка уже едва до них доносилась и вокруг не было ни души, Джулиан остановился. Его лицо казалось зловещим.

— Если вам известно о местонахождении Кечко, почему вы не сказали об этом мне? — снова спросил он.

— Я узнала об этом только сегодня вечером и… — она замолчала в нерешительности, затем, запинаясь, продолжила:

— и сомневалась, интересует ли вас это. Я подумала, возможно, вам неприятно слышать имя Кечко.

На скуле Джулиана заиграл желвак.

— Видит Бог, так оно и есть, — отрывисто сказал он, — но по профессиональным и личным причинам я должен знать о нем все.

Катерина вздрогнула от весенней прохлады, и он, сняв свой фрак, накинул его ей на плечи.

— Так лучше? — спросил он слегка потеплевшим голосом. — Давно ли Кечко находится в Загребе и что он там делает?

Они стояли всего в нескольких сантиметрах друг от друга.

Катерина чувствовала знакомый аромат его одеколона и тепло его дыхания на своей щеке. Стоило только поднять руку, чтобы его коснуться.

Тем не менее, оставаясь по-прежнему сдержанной, она сказала по возможности ровным голосом:

— Не так давно я обратилась к князю Александру с вопросом, знакомо ли ему имя Никиты Кечко, и тот ответил, что нет.

Однако сегодня вечером он спросил, почему я им интересуюсь.

Джулиан нахмурился:

— Надеюсь, вы ему не сказали?

Катерина покачала головой:

— Нет. Я лишь ответила, что некто в Ницце расспрашивал меня о нем и что многие говорят о Кечко как о члене нового правительства.

До них долетали слабые звуки «Императорского вальса»

Штрауса.

— Что еще сказал князь-регент сегодня?

Катерина плотнее запахнула фрак. Она понимала, как неприятно будет Джулиану узнать, что человек, с которым Наталья ему изменила, не был даже предан семье Карагеоргиевичей.

— Князь сказал, что об участии Кечко в правительстве и речи быть не может. Он — правая рука Иосипа Франка, лидера экстремистской Хорватской националистической партии и ярого противника сербов.

Джулиан, хорошо знавший политические убеждения Франка, грустно усмехнулся.

— На этот раз Наталья превзошла самое себя, не так ли? С таким же успехом она могла бы связаться не только с закадычным дружком Иосипа Франка, но и с кем-нибудь из Габсбургов. — В его голосе явно чувствовалась горечь. — Интересно, сказал ли ей Кечко правду о своей политической приверженности, когда решил покинуть Лондон без нее?