Под знаком четырёх

Сказано, конечно, веско, но точнее было бы сказать, наверно, так: художественность детектива — в его наиболее полном соответствии своим особенным требованиям, и, очевидно, судить это искусство, а это — искусство, и талант мастера-«детективщика» надо по его собственным, как Пушкин говаривал, поставленным над самим собой законам. А так как детектив — чтение для масс, то неудивительна и прочная его привязанность к массовым же, общепринятым и часто стереотипным представлениям, идеалам и суждениям. Сименон — умный и тонкий писатель, мастер психологической, не только детективной, интриги, зная национальную готовность французов многое понять и простить, если человек действует из ревности или по «безумной» любви, из романа в роман будет сочинять мелодраматические коллизии, лежащие в основе преступления. Ведь людям всегда нравилось и будет нравиться таинственное и трогательное.

Ну, а если мы хотим найти в романе и детективную тайну с глубоким психологическим анализом, и одновременно «шекспиризацию» характеров, то берем с книжной полки «Преступление и наказание» Достоевского, или «Холодный дом» Диккенса (кстати, любимый роман Агаты Кристи), или «Силу и славу» Грэма Грина, или «Имя Розы» Умберто Эко, подтверждающие, что такое сочетание вполне возможно, вопреки красноречивому отрицанию Чандлера. Однако предмет этой книги — разговор о тех, кто «запустил» детектив на его собственную законную орбиту в великом космосе литературы, снискал ему огромную популярность и все еще является образцом для бесчисленного множества последователей.

«Сие сотворивый» Эдгар По

Зимой 1811 года в одном из номеров гостиницы в городе Ричмонде, столице южного штата Виргиния, умерла молодая актриса. После ее смерти осталось трое маленьких детей. Двухлетнего Эдгара взял на воспитание Джон Аллан, богатый торговец табаком и хлопком. Стараясь быть на дружеской ноге с виргинской «аристократией», он жил открыто, даже роскошно, однако считаться своим в этой среде было не так-то просто. Потомки эмигрировавших в Америку «кавалеров» — сторонников английских королей из династии Стюартов — были высокомерны. Они мнили Виргинию государством на древнегреческий манер и считали себя утонченными аристократами духа, которые пекутся о благе черных невольников-рабов, а те обожают (по утверждению господ) своих повелителей.

Юному Эдгару тоже хотелось быть аристократом, ведь его дед был «генералом» армии Вашингтона! Так богатое воображение юноши старалось преобразить не очень романтическую действительность: родители — бродячие актеры, дед-«генерал» — майор интендантской службы, а до войны за независимость был мастеровым, делал прялки, так что в родовом «гербе» Эдгара По вполне могло красоваться это деревянное изделие. Поэтому юноша нередко испытывал муки уязвленного самолюбия и старался лечить его раны школьными успехами: прекрасно знал латынь, неплохо — французский, а плавал совсем как лорд Байрон, кумир романтически настроенной молодежи того времени.

Эдгар По старался не отставать от студенческой знати и в Шарлоттсвилле, где Томас Джефферсон, отец республики, основал Виргинский университет. Эдгар пил, куражился, одевался, как денди — одних пальто у него было семнадцать, играл в карты, проигрывал, и тогда Джон Аллан получал письма с просьбами уплатить «долги чести». Джон Аллан наотрез отказался их платить. Пришлось Эдгару, в унижении и горечи, оставить университет. А в Ричмонде ждало его еще одно несчастье — разрыв с возлюбленной Эльмирой Ройстер; и отец девушки и Джон Аллан сделали все, чтобы их разлучить. Несчастный, одинокий и «опозоренный» в глазах товарищей, чьим должником он оставался, с рукописью и одной сменой белья По уезжает в Бостон.

Э. По с отрочества писал стихи, и в 1827 году его молодой приятель, типограф Кэлвин Томас, решив попытать счастья, выпустил тоненькую книжечку «Тамерлан и другие стихотворения». Автор скрыл свое имя. Тираж был крошечный, сборник стоил двенадцать с половиной центов, но и за эту скромнейшую цену не расходился. Чтобы не умереть с голоду, По завербовался в армию под фамилией Перри. Во время службы в форте Моултри он, возможно, начал писать свой впоследствии самый известный рассказ «Золотой жук». Затем — недолго — он кадет военной академии Уэст-Пойнт, но за нерадивость в учении его отчисляют. Дело в том, что под сводами Уэст-Пойнта поэзии было делать нечего, а По не собирался от нее отказываться.

Портрет миссис Дэвид По, в девичестве Элизабет Арнольд, матери Эдгара По

Но поэзией сыт не будешь, пришлось и ему в этом убедиться, как многим другим поэтам до и после него. Он перебрался в Балтимор, где его приютила сестра отца, добрая тетушка Мария Клемм. И вот, наконец, первый успех — он получает премию за рассказ «Рукопись, найденная в бутылке» (1833), а спустя некоторое время находит и постоянную работу в журнале «Саузерн литерери мессенджер» — «Южный литературный вестник». После «Южного вестника» были другие журналы, и везде дела шли на лад, потому что у редактора По были практическая цепкость и хватка, но потом, как всегда заявлял о себе По-художник, а в двух каретах одновременно ехать невозможно, и По уходил из очередного журнала. Однако путь собственного творчества тоже не розами был усеян, скорее — одними терниями: его не понимали, его замечательным, но странным рассказам привычно предпочитали обычные сентиментально-мелодраматические поделки, прежде всего, потому, что в общепринятую романтическую стихию По вносил нечто свое: смешное у него соседствовало с гротескным, страшное — с ужасающим, кошмарное — с небесным. Такая тенденция сочеталась с его предрасположенностью воспринимать преимущественно темные тона жизни, чему способствовали постоянные разочарования, неутоленное честолюбие, крайняя бедность и страдания при виде умирающей от чахотки юной Вирджинии. Он женился на двоюродной сестре (дочери Марии Клемм), когда ей не было и четырнадцати, но такие ранние браки были нередки в романтические времена: «С пятнадцатой весною, как лилия с зарею, красавица цветет…» Внешность Вирджинии поражала своей оригинальностью: фиалковые глаза и необыкновенная белизна лица — одни «лилеи», — столь любимый По идеал странной, загадочной красоты. Болезнь Вирджинии повергла По в отчаяние. Его натуре всегда была свойственна любовь и уважение к разуму и классицистической стройности, но они все больше подавлялись неблагоприятными обстоятельствами жизни, что вело к душевному разладу и депрессии. Однако По всеми силами души сопротивлялся мраку и унынию, и лучшее тому доказательство его дюпеновская серия из трех рассказов и «Золотой жук» — триумф ясного, упорядоченного мышления.

Балтимор в начале 1830-х гг.

Теперь трудно сказать, кто первый назвал Эдгара По отцом современного детективного романа, да это и неважно. Главное, мы получаем точку отсчета: Дюпен — Шерлок Холмс — Пуаро — Мегрэ.

Но позвольте — скажет проницательный читатель, — так ли уж много общего у аристократа духа, интеллектуала Огюста Дюпена с плотным, иногда несколько комичным Эркюлем Пуаро, внезапно выскакивающим из-за садовой ограды, чтобы познакомиться с доктором-злодеем («Убийство Роджера Экройда»)? Непохож Дюпен и на примерного семьянина Мегрэ, который никогда не забывает позвонить мадам Мегрэ и сообщить, что сегодня священный обеденный ритуал обойдется без него. Родство, однако, прямое: хотя одинокие джентльмены-холостяки Огюст Дюпен и Шерлок Холмс детей не имели, они обрели литературных потомков, впоследствии взбунтовавшихся. как положено, против родителей. Но это будет в XX веке. Век же XIX стал временем рождения нового, детективного жанра, и Эдгар По был справедливо назван его отцом.

Но что мы знаем о Дюпене — человеке, а не «думающей машине», как его иногда называют критики? Какова его внешность, какого он происхождения и как, например, одет? Дюпен окутан некоей дымкой таинственности. Это еще молодой человек, потомок знатного рода. Известно, что он испытал превратности судьбы и живет на маленькую ренту. Мы знаем кое-что о пристрастиях и образе жизни Дюпена. Он влюблен в «темноликую богиню» — ночь. Занимается утренняя заря, и сразу же в доме захлопываются тяжелые ставни и возгораются свечи. Тогда Дюпен и его верный друг читают, пишут, беседуют и «предаются грезам».

Мы знаем также, что у Дюпена «сочный тенор, иногда срывающийся на фальцет», если его что-нибудь раздражает, а взгляд у него бывает отрешенный и холодный, и нередко он прячет его под зелеными очками, которые надевает, выходя из дому, а случается и дома, чтобы незаметно вздремнуть, пока сыщик-полицейский излагает свои никчемные соображения… Таков Дюпен в рассказах «Убийства на улице Морг» и «Тайна Мари Роже». Он станет менее таинственным в «Пропавшем письме», и мы узнаем некоторые дополнительные подробности: он, например, уже не беден, так как случайно «забывает» в доме, куда ему надо вернуться, золотую табакерку. Но сначала так и хочется нарядить его в черный бархатный сюртук с выглядывающим из жилета белым жабо. Красив ли он? Скорее всего нет, но в самой его некрасивости есть нечто выразительное, оригинальное, как любили говорить романтики XIX века. Есть искушение внешне сопоставить Дюпена с самим Эдгаром По, каким он изображен на известных портретах: бледный лик, глубокая печаль и даже, говоря словами Блока, «угрюмство поэта», а точнее, желчь и горечь. Очень интересный образ Эдгара По нарисован литератором Дж. Г. Латробом, вспоминавшим, как однажды в редакцию газеты «Субботний гость» пришел По благодарить за премию, присужденную его рассказу «Рукопись, найденная в бутылке».

«Он был… ниже среднего роста, но тем не менее о нем нельзя было сказать, что он невысок. Он был замечательно сложен и держался прямо, как человек, обучавшийся хорошей выправке. Одет он был во все черное, его сюртук был застегнут до самого верха, то есть до черного шейного платка, которые тогда носили повсеместно, так что не было видно ни малейшего клочка белого цвета. Пальто, шляпа, сапоги и перчатки, по всей видимости, уже знавали лучшие времена, но выглядел он настолько прилично, насколько этому могут способствовать самые тщательные чистка и штопка. Его манера держаться была свободна и спокойна, и, хотя он пришел поблагодарить за то, что, по его мнению, заслуживало благодарности, ни в его словах, ни в действиях не было никакой угодливости. Я не в состоянии подробно описать черты его лица. Лоб у него был высокий, и обращали на себя внимание большие выпуклости у висков. Характерное строение головы бросалось в глаза сразу, забыть ее невозможно. Выражение лица было серьезное, почти печальное, за исключением тех моментов, когда он был занят разговором, и тогда оно становилось оживленным и переменчивым. Помню, у него был очень приятный голос, интонация четкая и ритмичная, а речь меткая и уверенная».