Под знаменем марксизма

8.

Дронова разбудили со словами: «Вставай, раб! Пришло время батрачить!», чем повергли в ужас интеллигентного и нежного Егора, привыкшего с самого детства к завтраку в постели, да и к самой постели, ибо ныне он поднимался с жесткого топчана, только сейчас сознавая, насколько от него разболелось все тело. Не посвящая сразу нашего читателя в мерзкие обязанности нового раба, мы должны рассказать о самом ежике, который этого раба приобрел, поскольку хозяин многое может сказать о своих рабах, как и президент о своем народе. Еж этот был довольно богатым для своего городка Нойшикльгрубер в провинции Астландия, будучи арт-директором местной компании по производству каннабиса и кожаных изделий, представляя собой типичного провинциального буржуа средней руки, и составляя тем низшую часть провинциальной элиты, стоя выше всяческих ежей-интеллигентов, занятых преподаванием или идеологической обслугой режима, но ниже ежей-аристократов и ежей-капиталистов, кои владели заводами, фабриками, землями или иными компаниями, будучи лишь управляющим одной из таковых и стоя на одном уровне со всяческими чинами, вроде окружного судьи или капитана гвардии. Данный персонаж имел, однако, приличный дом и девять жен, среди коих было пять женщин человеческих и четыре ежихи, а также множество детей от таковых: каждая жена имела для себя особую часть дома, ибо последний был построен кругом, из которого исходили, как из Солнца лучи, десять пристроек-флигелей, девять из которых были населены женами и детьми, которые те родили, а десятый представлял собой убогое и неустроенное место, куда селили гостей при появлении таковых, между тем как сам еж спал в основном здании дома, на втором этаже в роскошной спальне; рабы, как и полагается, проживали в дальнем от дома сарае в количестве 42 человек, не считая самого Дронова, который тоже пополнил ныне их ряды. Дом был снабжен садом в четыре гектара земли, на которых размещался «английский парк» - территория совсем не ухоженная и дикая, но обнесенная по всему периметру высоким бетонным забором, который должен был защищать хозяйство от воров. Жизнь Егора с этого самого дня превратилась в один сплошной кошмар, ибо он вынужден был вставать в 5:30 утра и до поздней ночи тяжело работать, помогая другим рабам, притом что его положение среди них было крайне дурным; если ученые учителя детей ежа могли питаться с барского стола и позволять себе выходные, то нашему герою подобные мероприятия были совершенно недоступны. Постоянная уборка, перетаскивание тяжестей, работа на очень душной кухне и прочие тяжкие труды вскоре так подкосили здоровье Дронова, что ветеринар порекомендовал привести его в другое положение, отправив на менее тяжкие труды. Помимо этого, только сейчас хозяин дома узнал о том, что у Егорки есть образование журналиста, а потому и оправил его помогать одной из своих человеческих жен в воспитании наследника, ибо это было куда легче, нежели работать на кухне или в саду. Жизнь нашего героя с этого самого момента несколько изменилась в лучшую сторону…

9.

Для начала нашему герою разрешили подниматься с топчана не в половину шестого часа утра, но ровно в восемь часов, обеспечив ему улучшение общего состояния здоровья, при этом, также, увеличив его рацион в три раза, ибо теперь он не мог выглядеть больным и изможденным, поскольку его работа отныне состояла в постоянном наблюдении за наследником – одним из многих сыновей богатого ежа. Детей у нашего подопечного «среднего» ежа было совсем много, притом значительная часть оных была рождена вне брака с ним, а многие происходили от его связей с человеческими женщинами. Согласно законам и традициям ежиного государства, соблюдение коих особенно блюли местные чиновники, дети ежей от людских сущностей не имели права считаться полноценными гражданами, ибо выглядели как самые обыкновенные люди и не могли быть ежами: дети ежей от людей ничем от последних не отличались. Сыновья и дочери ежа, рожденные от ежих, могли претендовать на вполне хорошее будущее: государство гарантировало их образование, медицинское обслуживание, обеспечение жильем и работой, а также пенсионное страхование, в то время как дети человеческих жен ежа были лишены всех этих привилегий, хотя их и нельзя было отправить в рабство, что отличало их от всех иных людей. Тот самый сын ежа, за коим пришлось надзирать Дронову, происходил как раз от земной женщины, которая была в юности похищена ежом из института и заточена в это заведение для несения обязанностей жены, где и родила ему сына – Акакия Сигизмундовича Бздрищенко, ибо именно и только такую фамилию и такое отчество мог предоставить еж-отец. В то время как образованием детей-ежей занималось государство, обучая их философии, естественным наукам и искусствам, об образовании детей-людей думали многим меньше, отдавая их на попечение какого-нибудь частного учителя или образованного раба, вроде Дронова, и забывая о них надолго. Ученик и питомец Егора оказался избалованным и ленивым мальчиком четырнадцати лет, который совершенно не испытывал желания к обучению: он хотел пойти поскорее работать в опиумной компании. Первое знакомство учителя с учеником произошло поздним январским утром, когда погода на улице отличалась особой мерзостью: было темно, пасмурно и тепло, что порождало таяние снегов в округе. Егор был отведен в один из флигелей, куда ходить ему было доселе недозволенно, где, пройдя по узкому коридору, одна из домовых рабынь указала ему на дверь в одну из комнат, расположенную слева от прохода, куда Дронову и надлежало войти. Не без внутреннего волнения наш герой открыл дверь, оказавшись в довольно просторной комнате, освещенной потолочной лампой в абажуре, дававшей теплый свет этому помещению, обделанному древесиной. На деревянной же резной кровати, будучи одетым в черные шорты по самое колен и зеленого цвета майку, лежал его воспитанник, полностью поглощенный чтением книги «Революция повседневной жизни», совершенно не обращая внимания на своего попечителя. Мальчишка был загорелым блондином, так как недавно вернулся из-за границы, пухлощеким, выстриженным сообразно уставным правилам Гитлерюгенда, то есть сообразно последней моде. Дронов, соблюдая некоторую робость относительно барского сына, пригласил своего подопечного к завтраку, после коего и должно было начаться учение, на что питомец согласился, оторвав свое тело от мягкого матраса и отправившись к столу. Завтрак был крайне и крайне плотным даже для такого любителя поесть, каковым был Дронов, но никак не для сына ежа: подавали бекон в больших количествах, яичницу, жаренный картофель, аккуратно нарезанную колбасу, апельсиновый сок в объеме двух литров, сладкие вафли, кремовые пирожные, половину киевского торта, а также кофе. Сын ежа съел значительную часть вышеописанной еды, остановившись лишь тогда, как стало ясно, что при большем количестве начнется ее отторжение, после чего умылся в туалетной комнате и отправился в свои покои, пока Егор следовал за ним. Дальнейший урок проходил в весьма необычной и странной форме, что создало даже у Дронова некоторое ощущение сюрреалистичности данного события: сначала Егор вслух читал из учебника параграф, посвященный правовой философии Канта, пока наследник ежа полеживал на кровати и слушал его, притом довольно внимательно; затем уже воспитанник пересказал параграф, услышанный только что, а потом они перешли к обсуждению темы и прояснению неясностей. Читать учебник было настоящим удовольствием, ибо ритм тамошней стилистики был весьма интересным, согласуясь с ритмом официальных заявлений правительства, которые Дронов прочел в местной газете, пока растапливал ей печку: «Таким образом, повинуясь природе и обстоятельствам, Кантом был переоткрыт в очередной раз божественный закон сохранения всего сущего: «Только повинуйтесь» – учит нас гениальный философ! Великий гений осознал вновь, впервые, по-настоящему со времен Гоббса, сколь полезно и важно чинопочитание для спасения Родины и умножения ее производственных сил, восстановив это учение от попрания его невеждами XVIII столетия, приблизив еще более тем самым общество к его насущной цели – построению коммунизма.». Сын ежа оказался и впрямь ужасным в вопросах прилежания и трудолюбия, ибо этими качествами он был в значительной степени обделен; мальчишка постоянно норовил отвертеться от очередного урока, провести время на кухне или поспать где-нибудь. Акакий начисто отказал Дронову в праве называть себя именно так, а разрешил именовать себя лишь Константином, а точнее, Костей. Больше всего на свете Костя любил именно кухню, где он имел возможность есть, неустанно болтая с рабами и слугами, а также со своими «братьями» – другими человеческими детьми ежа, есть и пить все, чего духу его было угодно. До некоторой степени Костя еще любил почитывать революционных авторов, лежа на своей кровати, на которой он также очень любил валяться, проводя там очень много времени во время дождливых дней, когда даже выбираться из комнаты ему было лень. Костя был совершенно неспортивен, как и большинство человеческих детей ежа: по его собственным словам, которым Дронов не очень верил, надо сказать, ибо Костя любил лгать, он ни разу за всю жизнь не утруждал тело намеренными физическими упражнениями. В ежином мире человеку найти себя было практически невозможно: ни образования, ни достойной работы, ни права на ведения бизнеса было не добиться от ежиных властей, к людям относившихся так, как к евреям относились шовинисты. Из всех людей, которых тут встречал Дронов, не было ни единого, кто был бы доволен, никого, кто не желал бы покинуть страну или изменить ее, поскольку тут к ним всегда было довольно критическое отношение. Страна ежей была бюрократическим централизованным государством, где все исполнялось согласно с традициями и законами, а потому всякому, кто не желал вмешаться в действующий порядок, всякому, кто желал вырваться из его, тут было тяжело. Именно так объяснил положение вещей Егор, прочитав в строжайшей тайне пару старых томов Герцена, которые слуги и рабы меж собой передавали и хранили в самой дальней части сарая, в совершенно особенной ниши, для этого сделанной одним мастером.

10.

Но, разумеется, главным событием в доме ежа для Дронова было не учение молодого человека философии, сколько заведение романа с одной из жен хозяина дома – Татьяной, обеспечивший побег нашему герою из рабства. Татьяна была довольно молодой женщиной возрастом в 32 года, притом сохранившей определенную красоту в понимании ее современным человеком запада, ибо у ежей о красоте были понятия совершенно иные, да и образ жизни к подобному не располагал. Все человеческие жены ежа двигались чрезвычайно мало, а питались весьма обильно, притом по двум очень важным причинам, первая из которых была в опасениях за возможность побега, а вторая в особенных культурных стандартах красоты в ежином мире. В городской порт действительно часто прибывали суда из человеческого мира, а потому отпускать в самостоятельные движения женщину из них было опасно, ведь она могла вместе с экспортной коноплей сбежать прочь из страны, как ни смотрели чиновники в порту за подобным. С другой стороны, могучим ежам совершенно не нравились тощие человеческие женщины, но предпочитали они огромных формами, ибо они напоминали им ежих, а потому человеческая женская натура не могла уберечься от раскармливания до весьма пухлых размеров. Все человеческие жены ежа только и сидели дома, постоянно обжираясь до тех пор, пока хозяину будет достаточно для любования, выглядя при этом, надо сказать, не слишком плохо. Бесконечно скучающая Татьяна, которая только и могла валяться на диване в своих покоях, предаваясь еде, была очень рада появлению в доме Дронова, который оказался идеальным для нее любовником. В отличие от ежа, который постоянно утомлял ее своими бесконечными выдумками, Егор оказался в этом вопросе намного понятнее, «человечнее» (ведь он был человеком), а потому и с ним она наконец смогла отдохнуть. Роман их продолжался довольно долгое время, за которое Егор очень хорошо смог привыкнуть к женскому вниманию, однако преследовал он при этом свои корыстные цели, состоящие в возможности побега, но об оных не заявлял до определенного момента. В апреле месяце, едва сошел снег, началась война между двумя враждующими государствами этого мира: Ежиное государство объявило войну небольшому человеческому государству, которое доселе ютилось у самых его границ, но теперь должно было умереть. Еще с января месяца отношения между странами портились и ухудшались, о чем постоянно трубили ежиные газеты, все более нагнетающие ненависть к небольшому поселению людей, которое не желало покоряться их власти, а потом поддерживали военные настроения. Наш уважаемый еж, имевший военный чин майора, ибо все чины в ежином обществе имели свой эквивалент везде, а чину майора в армии соответствовал чин доцента в вузе и вице-директора (а к оным относились и арт-директора) в коммерции, притом для получения любого из них требовалось сдать экзамен на знание естественных и гуманитарных наук, в том числе и военного дела. Уважаемый директор облачился в мундир и отправился на фронт войны, оставив дома жен, слуг и детей, а управление хозяйством он передал правительству города и провинции. Через довольно небольшой отрезок времени произошло новое достопамятное событие для всех обитателей ежиного дома, которое стало для некоторых очень грустным и тягостным, а для Дронова чрезвычайную радость доставило. Дело в том, что отец семейства, отправившийся на фронт, поужинав однажды в своем шатре, покинул его для облегчения тела, зайдя по тому делу довольно далеко в чащу, где его подкараулили партизаны-люди, коварно окружившие его и уничтожившие. В ту самую ночь, когда письмо от генерала армии было получено, вызвав закономерный плач ежиной половины дома, Татьяна вошла в скромную обитель Дронова, произнеся: «Вставай, пьянчуга, сегодня ты сможешь бежать!». Само собой, наш герой вскочил с места, немедленно проследовав за своей спасительницей через темные залы огромного дома, стараясь не стучать домашними туфлями о мраморные полы, оказавшись вскоре в личном кабинете ежа, где он в лунном свете увидал Татьяну, открывавшую огромный сейф, из которого она тут же достала целую кучу пачек бумажных денег, бойко сложив их в мешок. Татьяна вручила мешок ошеломленному Дронову со словами: «Это теперь твое. Следуй за мной». Далее она, действуя столь же скрытно, отвела его в подвал, где указала на железную дверь, за которой оказался длинный и очень узкий коридор, куда Татьяна велела зайти, что Егор и сделал. Едва наш герой зашел в тот мрачный коридор, тускло освещенный лишь небольшими керосинками, могучая дверь за ним захлопнулась, а после послышались отдаляющиеся шаги его спасительницы. Некоторое время Дроновым владел страх, поскольку он сперва решил, что его тут решили уморить особо изощренным методом, начав немедленно плакать. Прорыдав минут двадцать, Егор все же решил обследовать место, куда он был заперт, начав продвигаться по длинному коридору, который вывел его уже через пятнадцать минут к другой железной двери, которая была открыта. В свете луны перед нашим героем предстала довольно интересная картина: он находился на берегу озера, стоя совсем недалеко от причала, рядом с которым на волнах качалась привязанный катер, в кабине которого сидел человек. Мужик, а сидел там именно мужик, завопил: «Почему так долго? Заждался совсем! Садись скорее!». Дронов метнулся к катеру, заскочил в каюту, где и уснул, обхватив обеими руками мешок с деньгами, отойдя ото сна лишь через довольно большой промежуток времени, когда настало утро.

11.

В окно бил яркий утренний свет, а в каюте стояла страшная духота, разбудившая Дронова, что решил подняться по лестнице, весь шатаясь, ибо не до конца он еще от сна отошел. Поток свежего воздуха резко ударил в нос Егора, пробудив его в одно мгновение, а едва он сумел осмотреться вокруг, как его взору предстала бескрайняя гладь воды, все горящая солнечным светом, уходящая во все стороны от него. Мужик, вчера ожидавший его прибытия, теперь стоял за штурвалом, ведя катер по водной глади с довольно большой скоростью, на Дронова вообще не обращая внимания, поскольку ему требовалось следить за машиной. Егор подошел к мужику для того, чтобы расспросить его о том, куда они плывут теперь, что будут там делать, а также как скоро ему удастся вернуться домой, к своей семье, к своей жене, которую он стал гораздо больше любить, пробыв долгое время на скудном питании. В ответ Дронову сообщили, что до его возвращения домой пока ничего не известно, что нет даже предположения на тему возможности его непосредственного осуществления, в то время как сейчас катер с нашими героями следовало отвести в порт довольно большого города Боза, где им предстоит легализоваться, а там, если, разумеется, многочисленные чиновные процедуры не помешают им этого сделать, им придется осесть на некоторое время, после отправившись в столицу страны, откуда они и смогут перебраться обратно к людям, если никто не помешает им в их деле, что еще совершенно мутно. Город Боза оказался взапрямь очень интересным местом, будучи, в выгодном отличие от Нойшикльгрубера, огромным портом для судов поистине океанских размеров, рядом с которым тот захолустный городишко в Астландии, ранее казавшийся большим Дронову, обрел свои истинные черты. Город был надежно спрятан от штормов в глубоком заливе, где могучий полуостров, покрытый высокими холмами, закрывал от опасных воздушных масс порт. Пройдя на судне мимо тех самых гигантских зеленеющих холмов, где росло столько можжевельника, что его запах разносился прочь на многое расстояние, наши герои на катере вошли в гавань, водное пространство которой было сплошь усеяно разнообразными судами. Рядом с ними на якорях стояли гигантские каспийские бусы, груженные огромным количеством самого разнообразного товара, который ежами доставлялся в иные места. Большая часть ежиных судов была деревянной, снаряженной в соответствии с технологиями старого времени, времен Петра I, в крайнем случае Потемкина, но никак не позднее их, в то время как почти все новые суда были захваченными или купленными у людей. Существовали и гибридные разновидности, вроде древних судов, на которые была установлена современная техника, вроде моторов и разнообразных пушек, которые ежиному правительству были нужны для борьбы с пиратами и теми, кто нарушает святые границы. Аккуратно пройдя между двумя огромными баржами с песком, катер подошел к пристани, на которой его уже ожидали двое портовых чиновников, одетых в ливреи, прошедших на судно сразу же после того, как оно пришвартовалось. Оглядев все возможные к тому места, чиновники взглянули в глаза мужику, ведшему судно, а затем спросили: «А вы соблюли все церемонии?». Когда же он ответил с неимоверной горечью отрицательно, то чиновники пришли в ярость, обозвали наших героев «человекоподобными обезьянами», после чего увели двоих в портовый храм, где они обязаны были исполнять все те церемонии, что они не соблюли. Все эти церемонии состояли в разнообразных танцевальных обрядах под ритмичную музыку, сопровождавшихся воспеванием ежиных духов и богов, а также в принесении жертв статуям этих богов, что выглядело очень смешно для Дронова, хотя рассмеяться он не смел, ибо его предупредили, что если он это сделает, то надо будет сначала пройти все церемонии извинений, а потом все церемонии, которые они прошли только что. После прохождения необходимых церемоний, а затем и последующей постановки печатей на документы, наши герои покинули порт, выйдя на очень оживленную улицу, вымощенную некими квадратными серыми плитами, по которой без всякого разбора неслась толпа разнообразного народа. О тротуарах ежи здесь не имели ни малейшего понятия, а зона движения автомобилей не была отделена от зоны пешеходной, правила дорожного движения в стране ежей либо отсутствовали, либо были весьма общими, что зависело от области, а потому в данном случае, как это было сразу всякому смотрящему на улицу ясно, был первый вариант: все автомобили неслись на огромной скорости, сталкивались периодически, сигналили, но на встречную полосу не выезжали, ибо тут не было полос движения. Прорвавшись через плотный строй торговцев, прямо в руки запихивавших вам свой товар, вроде дешевых папирос и сушеной воблы, Егор и его компаньон прошли к неформальной «проезжей части», где сели в разбитый жигуль с надписью, говорящей о том, что это такси. Через несколько минут они уже оказались в холле довольно крупного отеля, где все было устлано розовым мрамором и заставлено колоннами в псевдоантичном стиле, поскольку именно там они и решили остановиться на время своего пребывания в Бозе. Номер, снятый на две недели ими, оказался просто роскошным: дорогие ковры, кровати из лучших пород дерева, картины настоящих художников на стенах, мраморная ванна, а также шкаф, внутри которого всякий мог найти «наливок целый строй». Поскольку совсем скоро настал вечер, Дронов, гонимый похотью, скукой и голодом, потребовал чтоб они сходили в ресторан, истратив часть денег, выданных ему Татьяной, а когда ему отказали, то он начал ныть по этому поводу, что вынудило компаньона таки согласиться. Хотя человеку, даже освобожденному от цепей рабства, в ежином городе после захода солнца выходить на улицу опасно, ибо могут схватить и увезти в рабство за город, а там продать нелегально, а могут и напасть ежи-расисты, которые убивают вообще всех людей при возможности, ибо оных так сильно ненавидят, наши герои все же пошли в ресторан. Поскольку ежиная кухня крайне богата и разнообразна, то большой чревоугодник Дронов, едва увидев меню, да еще и с картинками, задался целью попробовать все блюда, какие только там были, сильно огорчив сопровождающего его человека. Надо сказать, что поскольку вес среднего гигантского человекоподобного ежа намного превышает человеческий, то и порции еды там существенные, совершенно непереносимо большие даже для самого крупного человека, каковым Дронов не был. Начать наш герой решил с десерта, заказав себе совершенно необычное для человека блюдо ежиной кухни - вареный рис с карамелью, представляющее собой самый обычный вареный рис, притом очень горячий, в который добавлена не менее горячая карамель. После этого Егор заказал пятилитровую косушку одного из многих рыбных супов, готовили который так: мясо угрей варилось вместе с хвойными ветками, которые затем вынимались, а после туда добавлялось гигантское количество специй, отчего суп становился жутко острым. Едва съев десятую часть данного супа, Дронов решил заказать себе гигантскую тарелку мяса лягушек, которое сперва было как следует обвалено в специях, а потом пожарено в кунжутном масле. Съел он затем целое блюдо тортов из слоеного теста, которые были обильно обмазаны белым и очень густым ароматным медом, посыпаны ореховой крошкой и снабжены сахарными украшениями пестрых цветов, после чего наш герой поел еще очень многое, заказав затем себе двухлитровую бутылку очень крепкой водки, после которой он уснул прямо под столом. Ежиные правоохранительные органы, однако, всегда обращают внимание на подозрительных граждан, в особенности если те сорят деньгами, устанавливая за ними слежку и узнавая обо всех расходах, а поскольку Дронов теперь стал обжираться в ресторане по три раза в день, то уже на третьи сутки за ним следили агенты полиции.

Студент-бахвал.

Развернулась эта история давно довольно; жил в старые времена в Казачьем переулке славного города Твери Александр Никитич, который был тогда еще студентом местного университета, а точнее его философского отделения. Был он по своим взглядам неокантианец и жуткий идеалист, поклонник Гуссерля и Сартра, а к тому же еще и до определенной степени схож с Обломовым, хотя и не столь опустившимся, как тот самый герой одноименной классической книги. Поскольку был он большим почитателем Бахуса, а также чревоугодником, то уже в студенческом возрасте отрастил он брюхо пивное, как у многих фламандских мужиков, до чего ему, собственно, дела не было, ибо его любовь к еде, дивану и вечеринкам была намного сильнее голоса разума и совести, да и даже мощнее зова природы. День тогда стоял солнечный, а потому довольно приятный, ибо все еще было лето, которое обещало скоро окончиться, а потому скоро нашему герою требовалось вернуться в свое заведение, но пока он шел по улочке, направляясь к Волге, где он договорился встретиться с друзьями для совместного купания и кутежа. Наслаждая свой взор утренним солнцем, наш герой случайно усмотрел на местном импровизированном базаре, который занял весь тротуар почти, торговца старинными книгами, рядом с которым стояли немногие люди. Был это интеллигентного вида мужичок в брюках и рубашке, который совсем сгорбился под тяжестью носимых им на протяжении многих лет книг, сохранив при этом что ум, что чувство юмора, с упоением ныне рассказывающий одной женщине лет сорока про то, почему она обязательно должна купить «упоительно смешной трактат «Лао-цзы просвещает варваров»», обещая оный отдать очень дешево. Все, кто проходил мимо, останавливаясь лишь на минуту посмотреть на книжки, в ту же секунду попадали под влияние мужичка, торговавшего ими, поскольку видно было, что знает он очень много, легко цитируя хоть Маркса, хоть Гегеля, хоть Конфуция, а потому всякий уходил с пустыми карманами и полными руками. После того, как молодой коммунист ушел в неимоверном довольстве от получения «Государства и революции», прямо чуть не растаяв от счастья, Александр подошел к мужичку и спросил у него Штайнера, выслушав тут же лекцию об этом философе, которую торговец орал на всю улицу, при этом не забывая искать в своих сумках нужные тома, очень скоро их обнаружив. Никитич уже позабыл про друзей и возможный кутеж, а потом еще и позвонил им с уведомлением о том, что он не придет за важными делами, ибо мужик начал предлагать «куда более интересную литературу», предложив пройти с ним за оной. Квартира мужика была вся завалена книгами, которые аккуратными стенами высились всюду, выстроившись до самого потолка вдоль проходов, занимая все комнаты, кроме ванной и кухни, занимая почти всю спальню, оставляя лишь две ниши для письменного стола и кровати, стоящей у окна, а также узенький проход. Очень еще долго рылись наши герои в этих горах, пытаясь отыскать те самородки, о которых говаривал их хозяин, а когда солнце, едва сквозь окно проникавшее в комнату, стало заходить, то откуда-то выпала старая книга с очень сильно потрепанной обложкой, разобрать на которой ничего было нельзя. Пока мужик продолжал рыться в других книгах, не обращая внимания, да и не замечая вовсе этого тома, Никитич взял эту, аккуратно раскрыл ее, увидев на титульном листе надпись со старинной орфографией, которая гласила: «О Нигилизм. Опытъ изслдованія его во внутренней цлостности. Сочиненіе Василія Росского, учителя классической гимназіи. Брянскъ. Типо-литографія Жданова ул. Корнилова, собъ. д. N 15.». Студент решил, что сегодня он уйдет домой именно с этой книжкой, а после еще вернется за всеми остальными, и, расплатившись за нее с торговцем, отправился домой, проходя по темным и узким улочкам своего родного города. Дома он развалился на диване марки «Обломов», накрылся теплым клетчатым пледом и, взяв пред тем в руки чашку горячего кофе с опиумом, принялся читать сочинение этого самого Росского, очень скоро осознав, что оторваться от него будет совсем не так просто, поскольку сочинение прямо магическим образом затягивало студента, но и прочесть толстенный том будет нелегко за трудностью языка и огромными размерами. «Предметом нашего исследования может быть только вечно существующее. Это потому, что только знания о нем могут обладать характером постоянства. <...> Нигилизм, как вы понимаете, вечен.» – прочел наш герой в книге. Погода за окном в это время сильно испортилась, начался проливной дождь с порывами ветра, капли которого громко стучали об окна квартиры, но студент не обращал на них никакого внимания, оставаясь верным чтению старинной книги. Примерно в два с половиной ночи Никитич устал, глаза его стали слипаться, а потому вскоре, сколько бы он не пил кофея далее, ему пришлось провалиться в сон, хотя он и предусмотрительно успел положить книгу в шкафчик за замок. Студенту снилось его детство, проведенное в деревне Селигерского края, где в лесах он имел честь встречать разнообразных духов и богов, которые постоянно играли с ним в свои игры, опаивали амброзией и давали возможность порхать. Снился ему автор, которого он представлял интеллигентным учителем гимназии, похожим на того книготорговца, с которым он общался сегодня большую часть дня, а также снилось ему, что он сам гимназист, притом в его классе учатся только великие гении будущего, рядом с которыми он выглядит полнейшим убожеством. Через время он проснулся, ибо ему казалось, что кто-то ходит по узкому коридорчику его маленькой квартиры, громко стуча, будто расхаживая в сапогах с гвоздиками на подошвах, что разбудило его мигом. Он осознал себя лежащим на диванчике, находясь в темной комнате, которую освещал лишь тусклый свет дворового фонаря, перед которым росло дерево, бросающее свою раскачивающуюся от дождя и ветра тень на пол и стены его комнате. Сначала Александр удивился тому, что он оставлял свет включенным, но теперь свет был выключен, хотя он посчитал возможным выгорание ламп освещение, некоторое время все еще оставаясь неподвижным и напряженным, не смея пошевелиться, вслушиваясь в ночную тишину, надеясь узнать там тот самый звук шагов, что чудился ему сквозь сон минуту назад. Через время он уже расслабился, надеясь уснуть, откинул голову на подушку, как вдруг услышал, как закипает чайник на кухне, при едва слышном звоне чашек, которые напугали его до определенной степени, что привело его к мысли о том, что надо бы притвориться спящим, что он и сделал, вскоре уснув взапрямь. Проснулся наш герой поздним утром, когда уже было двенадцать часов, будучи разбуженным светом солнца, попавшим ему в глаза, а едва проснувшись, продрав глаза, он решил проверить работу ламп, обнаружив их действующими, что малость его испугало. В то же время в настоящий ужас он пришел лишь тогда, когда прошел в коридорчик и на кухню, обнаружив там грязные следы от сапог, а затем найдя на кухонном столе несколько пустых чашек со следами пития чая кем-то ночью, от вида чего он пришел просто в некое странное состояние между смехом и ужасом. Студент, оставшись без завтрака, мигом оделся и рванул ко своим друзьям, надеясь вместе с ними выпить пива и расслабиться, но в тот самый момент, когда он уже выходил из своей комнаты, его взгляд был брошен на шкафчик, в который он положил книгу, ныне обнаружив, что дверца оного раскрыта довольно широко. Едва ему удалось заглянуть в шкафчик, как он усмотрел там книгу, мигом схватив ее и принявшись читать прямо здесь, не имея сил оторваться, что продолжалось до самого вечера, когда Александр накинул на себя плащ и побрел по улочкам родного города к тому книготорговцу, что продал ему сей труд. Он постучал в дверь в тот момент, когда мужик сам сидел над рукописью своего труда, неохотно оторвавшись на студента, который попросил по возможности отыскать ему еще трудов того самого философа, за которые он, студент, щедро заплатит. Вскоре наш герой отдал все имеющиеся у него сбережения во власть книготорговца, получив взамен 84 толстенных тома данного философа, два последних из коих были созданы в новой орфографии, никак не имея сил в нем разобраться, а потому читая безо всякого перерыва до наступления осени, когда предстояло отправиться в университет на учение. Умудрился раздобыть книготорговец непонятно где и портрет Росского кисти неизвестного провинциального художника, который тоже вскоре занял почетное место в скромном доме нашего студента, разместившись в гостиной. На портрете был изображен седовласый ухоженный очень тощий мужчина лет шестидесяти, одетый во фрак, который, развалившись в зеленом кожаном кресле, исподлобья смотрел на зрителя своими пронзительными зелеными глазами, совершенно сражающими любого смотрящего своей проникновенностью, не отпускающие уже никогда, захватив тебя однажды, и врезающиеся в память навеки для любого. В ту же самую ночь, наставшую за днем покупки портрета, студент снова услыхал слегка шаркающие шаги, совершаемые человеком в сапогах со шляпками гвоздей на подошвах, который медленно прохаживался по всему его дому, обходил поочередно каждую комнату, не забывая ни одну. Студент слышал то, как аккуратно ступила нога на кафельную плитку, как щелкнул в ванной выключатель, как полилась из крана вода: ходящий по квартире всюду зажигал свет, открывал шкафы, всем интересуясь очень явно. Александра это хождение неизвестного существа по квартире совершенно не пугало, а потому он продолжал спокойно слушать шаги, глядя в потолок, думая при этом о судьбе автора всех тех томов, что были им куплены, а потом он и уснул. Ужас пришел к нему не ночью, когда по его квартире расхаживал некто, но несколько после, когда он проснулся, вышел в кухню, открыл холодильник, а после и обнаружил, что некто безжалостно объел его до нитки за эту ночь, издав громкий выкрик, который был самым настоящим воем ужаса человека, у которого большие проблемы, всю тяжесть коих осознал он лишь теперь.

Студент-пьянчуга.

Александр Никитич, осознав, что дух философа, насколько он понял, совершенно не желает оставлять его в покое, предпочитая теперь еще и объедать его, а потому он решил, что пора эту проблему решать, направившись с самого утра в бар. Выпив шесть кружек пивка, студент понял, что это проблемы явно не решит, а потому, не допив седьмой, вышел из данного заведения, да и подумал сходить за оккультными услугами к знакомому его, который учился на эзотерическом факультете. Съев пару порций шаурмы, купленной в ларьке «Happy cat», он отправился в один из соседних районов, где на втором этаже старого дома обитал его долгожданный знакомец со своей семьей, состоявшей из папеньки, служившего на почте, а также домохозяйки-матери. Там Саша узнал, что друг его, – Антон Павлович, уехал временно в столицу Республики к своему дядюшке, которому он обязался «помочь по своей квалификации», ибо у того положение с астральными делами стало совсем дурным, да еще и бесы в квартире завелись. Несколько расстроив свое приподнятое доселе состояние, Александр Никитич вынужден был направиться сперва домой, откуда, собрав необходимые вещи, он собирался направиться на вокзал, а оттуда выехать в Москву для нахождения друга, адрес дяди коего ему дала матушка: улица Жиронды, дом 4, квартира 17. Несмотря на то, что нашему герою очень не хотелось возвращаться в свою квартиру, он вынужден был это сделать, не найдя там ничего примечательного, а после, собрав благополучно все свои вещи и заказав такси, выехал он к городскому вокзалу. В стареньком автомобиле, выписанном из Японии в бурный период после крушения Старого режима, где кожаные сидения совершенно истерлись и заметно просели за многие годы службы, а механизмы подъема окон работали весьма убого, студенту стало сегодня впервые за весь день комфортно, ибо только тут он сумел развалиться в кресле, наслаждаясь просмотром видов города через окно, ибо они довольно много времени простояли в пробках, что обеспечило ему много времени для наблюдений и раздумий. Розовое солнце бросало последние свои лучи на заросшие молодым лесом бывшие промзоны, а облака представляли собой дивное смешение синего и розового, напоминая морские волны во время заката в Крыму, а влажная и жаркая погода, сопровождавшаяся полным штилем, правившая весь день, уступала место ночной прохладе и легкому ветру. Вокзал предстал в наступающих стремительно сумерках огромным и очень пестро разукрашенным зданием, которое все было украшено пышными декоративными элементами, но при этом внутри выглядело крайне неуютным: гигантский холл с высоченными потолками, расписанными фресками с изображением старинных сцен уездной жизни и украшенный мозаиками, полами, стеленными мрамором и гранитом, который был при этом холодным и пустым: лишь местами располагались деревянные скамейки, выставленные после Большой войны. Вскоре он купил билет до Москвы, а после отыскал пошловатого вида ресторан «Киев», представляющий собой типичное вокзальное заведение общественного питания с влажными клетчатыми скатертями, не слишком хорошо вымытой посудой, неумелыми и неопрятными официантами, доставляющими не первой свежести остывшие блюда. В этом заведении наш студент заказал себе обыкновенный для него ужин: двенадцать сосисок, салат «Оливье», мясной суп – «Солянку», тарелку жареного картофеля, четыре бутылки чешского пива, две бутылки самого дешевого краснодарского вина, тарелку финского сервелата, а на десерт целый кремовый торт «Киевский», – раз уж он в «Киеве». Когда на улице стемнело, часы пробили десять часов, а наш студент собрался допивать уж последнюю из бутылей пива, потягиваясь своим массивным телом за ней через весь стол, то к нему подошел тощий молодой человек в гимназической форме, остановившись у противоположного края стола.

– Поезда ожидаете? – спросил он крайне доброжелательно.

– Да… – сказал Александр Никитич, немного замявшись.

– Я тоже ожидаю… До Москвы ли едете? – спросил молодой человек, отодвинув один из стульев, а потом и усевшись на него.

– Да, а вы тоже, должно быть? – спросил Александр.

– Да, так и есть. В университете учитесь? – продолжал расспрос гимназист.

– Да… Пиво будете? – ответил Саша.

– Нет, что вы, честному гимназисту пить не положено. – спокойно ответил странный собеседник.

– Бросьте вы этот вздор: студентам и гимназистам не пить нельзя! Я вот каждый день пью пиво – и ничего. Не могу даже представить уже, как только можно не пить вовсе.

– Ну, дело ваше. – ответил гимназист, заказал официанту зеленого чаю без сахара, испил его, а после исчез столь же неожиданно, как и появился.

Никитич доел и допил все, что им было заказано, а после отправился на перрон, где он сел на поезд до Москвы, ожидая приятного проведения ночи в купе, где он, едва туда вошел, решил вздремнуть. Когда он уже засыпал на узкой койке купе, то в голове у него пронеслась мысль: «Каким же надо быть ханжой, чтоб не любить пиво? Разве может студент или гимназист хоть день без пива провести?! Странное все это…». Долго спать, однако, нашему студенту не пришлось, ибо едва он сомкнул глаз, как по коридору за дверью кто-то начал медленно ходить, постукивая своими сапогами, что очень нашего героя напугало. Несколько минут он пристально смотрел на закрытую дверь купе, слыша, что шаги то отдаляются, то приближаются к нему снова, да и слушать то он мог бы долго, но в один момент раздался лязгающий звук, который издает дверной замок в поезде в тот момент, когда вы пытаетесь открыть дверь. В этот момент Никитич едва не помер со страху, ибо он уже представил, как дух мрачного философа ворвался в купе, сожрал его обитателей, а теперь переваривает, надеясь еще кем поживиться; но наш герой все же повернул голову к окну, увидев, что там густой и дикий лес, отчего ему стало еще страшнее. Тем временем призрак продолжал ходить, открывая одну дверь за другой, а затем переходя к следующей, оказавшись, наконец, у двери купе Никитича, перед которым он простоял с минуту, а потом дернул ручку, отчего наш герой так испугался, что уткнулся в подушку и зажмурил глаза; тем временем оказалось, что дверь заперта, а потому призрак ломился в нее все настойчивее, вызывая лишь больший ужас у Саши. Через некоторое время он прекратил, что должно было последнего успокоить, не сделав этого однако, ибо через несколько мгновений по окончанию этого поезд встал, после чего Никитич, испугавшись, выглянул в окно, увидев вновь там один лишь темный лес. Еще больший испуг он испытал тогда, как услышал, что некто в сапогах идет по гравию, который был у дороги насыпан, да еще и своей тростью постукивает по металлу поезда и окнам его, постепенно подходя к купе Никитича. Вскоре призрак подошел к окну, постучал в него, хотя Саша этого не видел, поскольку от окна отвернулся, съеживаясь от страха несколько минут, а после, не слыша никаких звуков, полагая призрака ушедшим восвояси, повернул голову, обнаружив, что это не так: из-за окна на него пристально смотрел бородатый и тощий лик философа, напугавший его до полусмерти. В этот момент с верхней полки послышались странные звуки, а потом кто-то начал спускаться, что дало надежду Александру надежду, которая рассеялась в тот момент, когда оттуда показались сапоги, напугавшие Сашу только более; затем и дверь отворилась, лязгнув замком, а оттуда показался все тот же самый призрак, напугав нашего героя так, что он потерял чувства на время. Разбуженный рано утром рассерженным проводником, Саша сошел с поезда, забрав собственные вещи, да и отправился поесть в ближайший ресторан, что он и сделал; на завтрак у него была тарелка финского сервелата, яичница из четырех яиц, омлет, бекона две порции, четыре куска торта «Прага», восемь чашек сладкого кофе, две бутылки пива. После такого легкого завтрака наш друг решил проверить электронную почту на своем планшете, открыв оный, но обнаружив открытой программу Word, в которой была сделана некая пространная запись, озаглавленная как «Письмо отъ стараго философа къ молодому студенту», которую он уж думал закрыть, но обнаружил, что клавиатуру ему установили дореволюционную, а потому вздумал прочесть.

Парфюмерные рецептуры.

Вопреки расхожему мнению, присущему обыкновенно обывателям, парфюмерия есть один из самых дородных и посему доходных методов обогащения. Увы, но не каждый может стать парфюмерным магнатом, поэтому я был просто обязан поделится тут кое-какими секретами, которые вам в помощь. В данном очерке я приведу некоторые рецепты духов, полученные мною в лаборатории, после длительного изучения парфюмерии и некоторого творчества, иными словами; все рецепты тут авторские. Теперь надо сказать пару слов о самом приготовлении, притом весьма ценных, а именно; все духи состоят из этилового спирта и ароматических веществ, притом всех ароматических веществ должно быть поровну, а масса суммы всех ароматных компонентов, относительно массы спирта в духах, должна быть 1/10. Далее идут сами рецепты.

Духи 1.

Смешать: спирт этиловый, масло мяты перечной, эвгенол, масло бергамота.

Духи 2.

Смешать: спирт этиловый, терпинеол, масло лимонное, эвгенол.

Духи 3.

Смешать: спирт этиловый, масло лимонное, масло мандариновое, цитронеллол.