Подари мне семью

– И все-таки классно, что я столкнулся с Ванькой на тренировке. В школу ходить не надо.

Устроившись рядом со мной в гамаке, натянутом между двух яблонь, заговорщическим шепотом сообщает сын. Я же прячу лукавую улыбку и отрешенно растрепываю его отросшую шевелюру.

Не ругаюсь и не читаю нотаций о том, что нельзя пропускать занятия. Пусть наслаждается беззаботным детством – повзрослеть он всегда успеет.

Болтая обо всяких мелочах с медвежонком, я не замечаю, как пролетает несколько часов и солнце методично приближается к зениту. Дышу полной грудью, наслаждаюсь внеплановым выходным и еле уловимо вздрагиваю, когда вибрирует лежащий рядом телефон.

Отчего-то волна озноба прокатывается вдоль позвоночника. Мурашки организуют бравурный марш. Кровь приливает к щекам.

Так мой организм реагирует на вторжение Лебедева.

Никита: Привет. Как дела? Как Митя?

Кира: Привет. Он в порядке, спасибо.

Никита: Я приеду после шести?

Кира: Нет.

Никита: Маришка по тебе скучает. Спрашивает, когда ты придешь к нам в гости. Ты же не сможешь отказать ребенку?

Кира: Это нечестно, Лебедев.

Нажимаю «отправить сообщение» и никак не могу унять дрожь, поселившуюся на кончиках пальцев. Лихорадочный блеск глаз тоже не получается стереть. Вон даже медвежонок замечает произошедшие со мной изменения.

– Мам, ты покраснела, все хорошо?

– Все в порядке, сынок. Просто немного душно.

Прижимаю Митю к себе и жадно тяну носом воздух. Пытаюсь насытить легкие кислородом и начать трезво рассуждать. Только паника не желает отступать. Липкими щупальцами опутывает мое тело и тянет энергию изнутри.

Что, если медвежонок возненавидит меня за то, что я скрыла правду о его отце? Что, если никогда не простит?

Как махровый мазохист, я медленно но верно убиваю себя этими вопросами. На негнущихся ногах бреду за Митей в дом и ненадолго запираюсь в ванной, залипая на собственное отражение. Из зеркала на меня смотрит взволнованная девчонка с искусанными губами и неровными свекольными пятнами, прилипшими к коже.

– Он поймет. Он умный, взрослый, чуткий. Он все обязательно поймет.

Повторяю несколько раз эту незатейливую мантру прежде, чем вернуться к маме с Митей. Делаю несколько глубоких выдохов, проскальзываю в кухню и спешу занять чем-то руки. Помогаю накрыть на стол, заправляю салат из помидоров и огурцов сметаной, разливаю по тарелкам уху.

Вокруг все такое привычное и родное. Серые полотенца с золотистыми мишками, вышитыми внизу. Веселый сервиз лимонного цвета. Ажурные занавески, сквозь которые в комнату попадает много света. Часы в форме винтажного велосипеда на стене.

Только я теперь другая. Обыденные вещи не приносят покоя. Стандартная схема не срабатывает. А близкие люди и вовсе воспринимаются, как агрессивные раздражители.

– Хоккей – один из самых травмоопасных видов спорта, – облокотившись на спинку кресла, заводит любимую шарманку мама, вынуждая нас с Митей синхронно выпрямиться и, как по команде, вцепиться в ложки.

Раз или два в месяц она завязывает подобный разговор, и сейчас у нее есть весомый повод, чтобы попытаться прогнуть свою линию.

– Кира, дочка, ты ведь знаешь, что спортсмены регулярно получают повреждения? По статистике, приведенной НХЛ, между прочим, у семи из десяти профессиональных спортсменов не хватает хотя бы одного зуба на линии улыбки.

– Мам, никто не делает из Мити второго Овечкина или Малкина.

– А челюстно-лицевые травмы? Рассечения? Переломы? Ты понимаешь, на что способна шайба, летящая на скорости сто восемьдесят километров в час?

– Не преувеличивай, мам. У юниоров она едва ли разгоняется до восьмидесяти. Я не буду забирать Митю из секции, если он сам этого не захочет.

Высекаю твердо и слышу, с каким облегчением выдыхает рядом сын. Отмирает, ерзает нервно на стуле и одними губами произносит едва различимое «спасибо».

Наверное, я иду у медвежонка на поводу, но в моей памяти еще слишком свежи воспоминания о том, как мама запретила заниматься спортивной гимнастикой после того, как я подвернула лодыжку.

– Не отмахивайся от того, что я говорю. Тебя же я как-то вырастила.

– И не стала профессором материнских дел.

Замечаю резонно и прячу нос в миске с ухой. Порой выстраивать границы особенно тяжело. Особенно, если дело касается родных людей и их благих побуждений.

Впервые за много дней стены родительского дома не лечат – угнетают. Настолько, что я неистово подгоняю еле ползущую стрелку часов и успеваю сменить три наряда прежде, чем остановить выбор на легком струящемся платье кремового цвета.

Волосы закалываю в воздушный пучок, как будто я не билась над ним добрых пятнадцать минут. Мажу губы вишневым блеском, трогаю ресницы тушью. И, конечно же, натыкаюсь на маму, складывающую руки на груди.

– Куда собралась?

– Гулять.

Отвечаю небрежно и пулей выскакиваю во двор следом за Митей до того, как мама учинит мне форменный допрос с пристрастием. Перевожу дыхание. Неосторожно грохаю калиткой. И щурюсь от яркого солнца, слепящего глаза.

А за воротами простирается другой мир. С черной знакомой ауди, поблескивающей хромированными дисками. С упоительным ароматом сирени, ударяющим в ноздри. С облокотившимся о капот Лебедевым, насвистывающим какую-то незатейливую мелодию.

Пространство между нами схлопывается с гулким щелчком. Сужается до жалких сантиметров. И я не придумываю ничего лучше, чем пристально изучать Никиту и сглатывать скопившуюся во рту слюну.

В белой тенниске с расстегнутыми верхними пуговицами, в потертых синих джинсах, в светло-коричневых авиаторах он выглядит до безобразия стильно и магнетически. Так, что мне приходится напоминать себе, что передо мной стоит несвободный мужчина, вдребезги расколошмативший мое сердце.

И вовсе он не привлекательный. Посредственный. Чужой.

– Здравствуй, Кира. Привет, чемпион.

Не догадываясь о терзающих меня противоречиях, Лебедев протягивает букет из самых обыкновенных ромашек, обезоруживающе улыбается и словно ждет того момента, когда я заберу цветы и начну отрывать лепестки, бормоча пресловутое «любит – не любит».

– Здравствуй, Никит.

Справившись с хлынувшими сквозь пробоину в плотине эмоциями, высекаю сипло и отмираю, стоит Маришке выскользнуть из машины и двинуться прямиком ко мне.

– Здрасьте, тетя Кира.