Подарок девушки по вызову

Навсегда.

И еще Свиридов.., неужели он изначально готовил ему ловушку? Жалкую участь подопытного кролика? И это.., это брат его лучшего друга!

И все-таки он сделал последнюю попытку.

— Но почему я не могу позвонить сейчас? Тогда проще держать меня как заложника и сразу объявить об этом, чтобы можно было и не платить денег. Почему я не могу позвонить?

Он ожидал взрыва, пренебрежительного молчания, всего, чего угодно — только не того, что произошло.

Мамука Церетели, уже поднявшийся с кресла и собравшийся уходить, яростно раздул ноздри и, коротко фыркнув, как вылезший из воды пес, быстрыми шагами вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. А профессор Монахов… Профессор Монахов сел на диван и, положив руку с длинными и тонки ми, как у пианиста или профессионального хирурга, пальцами на плечо Кропотина, произнес неузнаваемо мягким, почти нежным голосом:

— Не я распоряжаюсь в этом доме, Дима. И не я плачу деньги. Церетели не хочет ни малейшей огласки в таком жизненно важном для себя и крайне щекотливом деле. Поэтому он делает все, чтобы максимально обезопасить себя от возможных утечек информации.

— Я в самом деле могу помочь ему? — тупо спросил Кропотин, почти не сознавая, что говорит.

Монахов весело засмеялся.

— Все будет хорошо, — повторил он. — Отдыхай.

Завтра с утра начнем работу.

И вышел из комнаты. Дмитрий остался один.

— Кто бы мог подумать, — пробормотал он, — что я попаду к Церетели в дом затем, чтобы спасти ему жизнь…

* * *

— Этот парень знаком с моим братом, — сказал Свиридов Станиславу Перевийченко. — Я даже как-то раз был с ним в «Полишинеле». Кто бы мог подумать, что произойдет такая неприятная встреча?

— Это не тогда ты навешал Дамиру и Винникову? — весело спросил тот.

— Ну да.

— И не жалко теперь тебе его под нож? — осведомился Перевийченко. — Ведь Монахов на нем живого места не оставит.., столько ему заплатил Церетели.

Свиридов индифферентно передернул плечами и отвернулся. Если он видел пристальный взгляд своего шефа, сверкнувший, как выхваченный из ножен клинок, и сразу ставший смертоносно острым и зловещим, то, без сомнения, не стал бы лишний раз поворачиваться к тому спиной…

Когда Кропотин проснулся и открыл глаза, он увидел, что находится уже не в доме Мамуки Шалвовича, а в просторной белой палате, в которой из мебели наличествовало только несколько шкафов вдоль стен, большой сейф в углу с наброшенной на него занавеской да кушетка, на которой, собственно, и лежал Дима.

Не требовалось большого ума догадаться, что это не что иное, как иммунологический центр профессора Михаила Иннокентьевича Монахова.

В палате никого не было. Не было и часов, по которым можно было бы определить время. Кропотин поднялся, чувствуя во всем теле какую-то необыкновенную легкость, и подошел к окну. Если судить по солнцу — а судить по нему можно с большой степенью точности, это же не Уголовный кодекс Российской Федерации, — было где-то в районе девяти утра.

Крепко я спал, подумал Дима.

Скорее всего тут не обошлось без содействия доброго профессора Монахова, наверняка не преминувшего подложить ему какое-нибудь снотворное или транквилизатор в обед, а потом и в ужин.

Дверь открылась, и вошел старый доктор Василий Ипатьевич в сопровождении того самого молодого человека в стильных очках, что так по-джентльменски задержал его на железнодорожной станции. Кажется, его зовут Станиславом, фамилия, соответственно, Перевийченко, раз он имеет честь являться шефом службы безопасности концерна «AJAX Cereteli».

— Пойдем, — коротко и на этот раз без всяких расшаркиваний проговорил он. — Профессор ждет.

…Профессор ждал в палате, по размеру ничем не уступавшей той, где проснулся Кропотин, но только сплошь заставленной разнообразными медицинскими приборами, с большим, накрытым белоснежной простыней столом посередине.

На столе неподвижно лежал обнаженный человек. Это был Мамука Церетели.

— Привели? — отрывисто спросил сидящий спиной к входу и напряженно смотрящий на мигающий экран компьютерного монитора Монахов.

— Привели, — ответил невесть откуда появившийся Влад Свиридов.

— В подсобку его.

Помещение подсобки оказалось небольшой комнатой, смежной с операционной. Оно до отказа было загромождено различными приборами и всяческими атрибутами скорее не медицинского учреждения, а химической лаборатории: банками, колбами, пробирками, ретортами, всевозможными металлическими конструкциями для их закрепления и фиксирования в определенном положении.

Венчало все это научно-непопулярное безобразие огромное белое кресло у стены, сплошь опутанное проводами, датчиками, ремнями, рычагами, обвешанное какими-то трубочками, веревочками и иголочками. Возле кресла находился черный электронный пульт самого что ни на есть современного вида, вероятно, координирующий деятельность всех вышеупомянутых разномастных научных причиндалов.

— В кресло, пожалуйста, — вежливо, как предвкушающий богатые чаевые официант в ресторане, предложил Василий Ипатьевич.

Кропотин не успел усесться, как его ноги и руки в мгновение ока опутали вышеописанные ремешки, трубочки и проводочки. В руке у Василия Ипатьевича мелькнул шприц, и уже через долю секунды игла неуловимо вошла в его, Дмитрия Кропотина, вену.

Мир как-то сразу поблек, померк — и сорвался в пустую ласковую тьму…

Быть может, навсегда.

Глава 6ДВОЙНАЯ ИГРА ВЛАДИМИРА СВИРИДОВА

Она шла по аллее парка, окружавшего клинический городок, и бросала по сторонам быстрые настороженные взгляды. Почему-то казалось, что за каждым деревом притаился тот, кто подведет итог ее бестолковой и, наверное, преступной двадцатилетней жизни. Возможно, эта болезненная настороженность проистекала из того, что у нее кончились деньги и не на что было купить.., впрочем, Кропотин уже говорил ей, как должна кончиться ее жизнь. Или нет, он не произнес этих слов, но она прочла их в его беспощадных серых глазах с короткими выцветшими ресницами.

Она повернула направо — туда, где за небольшим мостиком через канал, соединявший два пруда, уже виднелась широкая асфальтированная дорога с лавочками по обе ее стороны. Дорога, ведущая к дверям иммунологического центра профессора Монахова.

Лера шла сюда вторично — еще раз убедиться, что приговор положительного ВИЧ-теста справедлив и обжалованию не подлежит. Что он безапелляционно ставит крест на всей ее жизни.

— Стоять! — вдруг совершенно неожиданно прозвучал над ее плечом знакомый грубый голос.