Подчинение миллиардеру
Шрифт:
— Хочешь потрогать? — продолжая его стимулировать, спрашивает он.
Я протягиваю руку и касаюсь его. Кожа гладкая и теплая.
— Вот. Это было не так сложно, не так ли? Почему бы тебе не взять его в рот?
Я поднимаю глаза на директора.
— Зачем?
— Ты сможешь его пососать, как леденец на палочке. На вкус очень вкусно.
Он директор. Я всего лишь один из мальчиков. Сирота. Мама и папа даже не знают, где мы находимся. Никто не позаботится обо мне. И никто не поверит моей истории. Я не смогу позвонить, если не сделаю то, что он просит. Меня накажут. Отхлестают ремнем. Гораздо легче сделать то, что он просит. Потом я позвоню,
Я смотрю на член директора. Он не похож на леденец, но выглядит чистым. Может он не будет слишком уж плохим на вкус.
Но я вспоминаю слова мамы, которые она однажды сказала отцу: «Я переживаю за Николая. Он будет либо великим человеком, либо его посадят. Он слишком упрямый, совсем негибкий. Он не знает, как жить и давать жить другим. Он не идет на компромиссы.
Мама как же ты была права.
Я сделаю это для всех других мальчиков. Я наклоняю голову, чтобы взять его мягкий белый пенис в рот. Я причиню ему столько боли, что он больше никогда не сможет так поступать с кем-нибудь еще. И когда я открываю рот, готовясь укусить его со всей силы, какая у меня есть, внезапно меня совершенно неожиданно жестко ударяют по голове, голова дергается, как будто она готова оторваться от шеи. У меня клацают зубы.
Я падаю на пол.
Не в состоянии сфокусировать зрение. Все как в тумане. Директор встает. Платок медленно падает на пол возле моей головы. Он такой белый. Так красиво выглядит. Затем все становится черным.
Я прихожу в себя от взорвавшейся боли. На меня сыпятся удары, удары ногами, много ног. По голове, в лицо, в тело, по ногам. Они так быстро сыплются на меня из разных мест. От них невозможно увернуться. Единственное, что я могу сделать, это свернуться калачиком и молиться, чтобы это скоро закончилось.
— Хватит, — приказывает все тот же голос. Даже избитый, и в агонии, я узнаю его.
Удары прекращаются.
Я не двигаюсь. Все мое тело горит от боли.
Передо мной появляются ботинки.
— Теперь вставай и убирайся из моего кабинета.
Боль мучительная и она повсюду. Я медленно сажусь. Слезы текут у меня по лицу. Каждый дюйм тела кричит от боли, когда я пытаюсь встать. В конечном итоге, я корчусь на полу.
— Не такой уж и храбрый, а? — насмехается он.
Я поднимаю голову и смотрю глазом, который застилает кровь, оглядываясь вокруг. Пять парней. Я тут же их узнаю. Бандиты. По их глазам я вижу, что они жаждут крови. Они на адреналине. Они хотят закончить свою работу.
Я медленно встаю, стиснув зубы от боли и хромая выхожу из его кабинета. Я знаю, что должен найти Павла. Я должен защитить его. В этом месте есть монстры. Другие дети уже в постели, пока я иду через тихое здание.
Павел тоже лежит в своей постели. Он дрожит от ужаса. Когда меня видит, начинает рыдать.
— Нико, Нико, что они с тобой сделали?
— Ничего особенного. Со мной все будет хорошо. Просто выглядит плохо, чем есть на самом деле, — говорю я опухшими губами. Я едва могу видеть или говорить. Мне нужно прилечь. Я чувствую такую слабость. Я медленно опускаюсь на кровать. Тянусь к одеялу и вырываю от него длинную полоску. Я привязываю один конец к запястью Павла, другой — к своему.
— Что ты делаешь? — спрашивает Павел.
— Не снимай эту веревочку, что бы ни случилось. Если кто-нибудь попытается тебя увести, тут же разбуди меня, хорошо? — строго предупреждаю я его.
Он
кивает.Я ложусь.
— Мне страшно, — тихо говорит Павел.
— Пока я здесь, с тобой ничего не случится, — отвечаю я ему.
Этой ночью никто не приходит за Павлом, но за мной приходит Сергей.
— Я не могу пойти с тобой, — шепчу я.
Он качает головой.
— Что ты сделал?
— Я пытался его укусить.
Он выглядит невозмутимым.
— Это было глупо с твоей стороны. Тебе чертовски повезло, что они не вкололи тебе никакую химию и не отправили в психушку, или в лежачие комнаты. Дети там никогда не покидают свои кровати. Они связаны и проводят весь день, глядя в потолок.
Всю ночь я все время просыпался от ужасной боли. Синяки и раны на моем теле заживали в течение следующих нескольких недель. Я присоединился к банде Сергея и мне сделали татуировку его банды, которая теперь меня защищает. Я понял, что возможности позвонить у меня не будет. Мы с Павлом выберемся отсюда, только если найдем способ сбежать. Группа подонков, которые меня избили, посматривают с насмешкой в мою сторону, но больше не беспокоят меня.
Я наблюдаю за Павлом, как ястреб днем и ночью, и ни одна ночь не проходит, чтобы я не привязал к нему полоску от одеяла. Я охраняю его день и ночь, но дни превращаются в недели, а недели в месяцы, голубые глаза моего брата тускнеют. Он становится грустнее и печальнее.
Я не могу этого понять. Он как растение, которое увядает прямо у меня на глазах. Он больше ни к чему не проявляет интереса. Даже когда я излагаю ему наш план побега.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Стар
Я выхожу на улицу к машине, но не вижу Олега. Другой мужчина в униформе шофера открывает мне дверь машины.
— А где Олег?
Он немного вниз наклоняет голову.
— Ушел.
Я хмурюсь.
— Ушел?
— Да. Я занял его место.
— О! Почему?
Что-то мерцает в его глазах.
— Потому что вчера ты улизнула от него.
Я раскрываю рот от удивления.
— Его уволили?
— Угу.
— Но это нечестно, — бормочу я совершенно незнакомому человеку.
Его губы скручиваются в презрении.
— Жизнь несправедливая штука. Я должен предупредить тебя, что мне нельзя выпускать тебя из виду. Даже если ты захочешь пойти в туалет, мне придется сначала войти и проверить на предмет окон, через которые ты можешь улизнуть.
Если честно, я испытываю ярость и смущение одновременно. Николай не смеет обращаться со мной подобным образом. Я резко разворачиваюсь и влетаю в дом. Прямиком направляюсь к его кабинету, в котором он работает, так мне сказала Селин. Я рывком открываю дверь, Николай поднимает на меня глаза от бумаг. Он кажется совершенно невозмутимым.
— Как ты можешь быть таким бессердечным? Как ты мог уволить Олега?! Он такой хороший парень. Он не виноват, что я встречалась с Найджелом. Я хочу, чтобы ты его вернул. Я хочу, чтобы он был моим водителем.
Николай
Она стоит в дверях моего кабинета и негодуя извергает свою речь. Мне нравится наблюдать за ней, когда она так сердится. Это так резко контрастирует с тем, когда она была связана и беспомощна. Я поднимаю кофейную чашку и подношу к губам.