Подельник эпохи: Леонид Леонов

Впрочем, работа по стилистике — это ещё не всё.

Один из скандалов был связан с попыткой редакции «Нашего современника» найти деньги на издание спецвыпуска с романом Леонова.

Кому-то пришло в голову написать в правительство письмо с просьбой о финансовой помощи — и чтобы это письмо подписал сам Леонов.

— Унижаться перед этим правительством? — возмутился Леонов. — Ни за что.

К Леонову приехали и Куняев, и Гусев, и Алёшкина с собой позвали.

Наперебой уговаривали, пока все трое лёгкой испариной не покрылись.

«Еле убедили хотя бы взглянуть, послушать заготовленное заранее письмо, — вспоминал Алёшкин. — Слушал Леонид Максимович молча, опустив голову. Весь вид его говорил, что процедура эта неприятна ему. Письмо было деловое, никаких экивоков в сторону правительства: мол, закончен роман, хотелось бы увидеть его опубликованным, но ситуация в печати вам знакома, в связи с этим прошу выделить деньги на издание».

Поморщившись и сделав долгую паузу, Леонов наконец выдал:

— Нет, там не всё точно. Надо бы перепечатать.

— А что не так? — удивился Куняев. — Вроде бы мы всё соблюли…

— Нет, не всё. Там сказано: последний роман. Почему последний? Надо написать — новый! «Новый роман!» А в таком виде я не подпишу. Перепечатывайте.

— А если перепечатаем, подпишете?

Снова задумался Леонов.

— Перепечатаете — подпишу…

«Куняев с Гусевым облегчённо вздохнули, — рассказывает Алёшкин. — И напрасно. Они ещё не знали, что Леонид Максимович просто давал себе время на обдумывание, а я знал, что сделает он так, как говорит ему совесть: не подпишет. Не сделает того, что считает унижением для себя. И он не подписал.

Журнал от своего имени обратился к правительству».

На том история не кончилась: Леонову перезвонили из правительства, сказали, что лучше бы публиковать роман не в «Нашем современнике», а в «Новом мире».

Ситуация понятная: «Новый мир» в те годы держался на позициях скорее либеральных и смотрелся вполне лояльным к власти — чего о «Нашем современнике» сказать было никак нельзя.

Леонов отказал и на этот раз — хотя, казалось бы, что за дело ему до всей этой межлитературной суеты, в его-то возрасте, за пять лет до столетнего юбилея!

В итоге деньги дали всё-таки «Нашему современнику». Справедливости ради стоит упомянуть, что отвечал за это решение Михаил Иванович Триноге, один из чиновников в правительстве Виктора Черномырдина. Триноге, на счастье просителей, хорошо знал и даже любил книги Леонова — и на упорство писателя не рассердился.

Журнал начал готовить роман к вёрстке.

Но и на этом этапе тоже всё было далеко не гладко.

Неожиданно рассердившийся из-за одного неоднозначного момента в романе Леонов вдруг объявил Гусеву:

— Я делаю официальное заявление. Официальное! Работа над романом прекращается. Навсегда! А вы поезжайте домой, я больше не буду вас мучить. Утром передайте Куняеву моё решение. Учтите: оно окончательное… окончательное. Сил больше нет, воля иссякла…

Гусев, наверное, поначалу думал, что на старика напало минутное раздражение — но прошёл день, и второй, и третий — а Леонов и не думал отказываться от своих слов.

Пришлось вновь идти к Леониду Максимовичу с уговорами — но он на увещевания не реагировал никак.

Гусев метался меж Леоновым и Куняевым, пытаясь хоть как-то разрешить ситуацию.

…Сдался Леонов лишь после того, как Гусев, несколько лукавя, сообщил, что журнал вынужден будет закрыться, если роман не выйдет.

— Из-за вас, Леонид Максимович, были взяты деньги у правительства, — пояснил Гусев, — и они уже пущены в дело. А тут вы снимаете роман… Из этой ситуации «Нашему современнику» уже не выбраться.

— …Нет… такой грех я на душу не возьму… — сказал Леонов, помолчав.

Вёрстка продолжилась.

Тогда, стоит вспомнить, случился один анекдот, достойный внесения в классику литературных анекдотов.

Леонов однажды позвонил в отдел прозы «Нашего современника», которым заведовал тогда ещё молодой писатель Александр Сегень.

— Прочитали рукопись? — спросил Леонов у него.

— Прочитал, — односложно ответил Сегень.

— Что скажете? — пришлось спросить Леонову.

— Ничего так, — ответил Сегень. — Слог нормальный.

Леонов просто ахнул; и не без некоторого восхищения часто потом пересказывал эту историю знакомым:

— «Слог нормальный!», а? Мне девяносто пять лет, меня можно людям показывать за сорок копеек! Я написал десять томов прозы! А он — «слог нормальный»!

Полных девяносто пяти ему, впрочем, ещё не было — в те дни как раз приближался юбилей Леонова — возраст, до которого ни один из русских классиков не дожил.

И здесь Леонова свалила новая страшная болезнь: ему поставили диагноз «рак горла».

* * *

В конце апреля Леонова положили в Онкологический институт имени Герцена.

Леонов свой диагноз знал и отнёсся к нему спокойно.

Другой вопрос, что ему, измождённому старику, было очень и очень больно физически. Нестерпимо!

Однажды он сказал пришедшему к нему Геннадию Гусеву:

— Помогите мне умереть. Нету сил больше. Помогите! Найдите какой-нибудь яд, таблетки — что угодно, лишь бы не эти муки…

Леонов, вспоминает Гусев, «…бессильно откинулся на спинку стула. Прямо перед ним мерцал монитор, на цветном экране которого скоро появятся зловещие „черепашки“ — раковые наросты на тканях гортани… Помолчав минуту-другую, прохрипел: „Знаю, знаю, вы никогда на это не пойдёте: грех великий! Простите меня, Бога ради“.

Потом, когда его уводили в палату, остановился, взглядом подозвал меня к себе и опять шёпотом напомнил: „А всё-таки… Генмихалыч, может, найдёте что-нибудь… спасите…“ У меня до острой боли сжалось сердце».

Про условия лечения в Онкологическом институте придётся сказать отдельно.

Посещавшие великого и старейшего русского писателя в больнице приходили в ужас: сырое, грязное, сирое помещение, вода из крана каплет, тараканы ползают, мухи летают буйными стаями. Простыни в разводах и крови больных, лежавших тут раньше. И — решётки на окнах.