Подкидыш

–Я полагаю, вы хотите меня скорее допросить, чем угостить обедом? – сказала Изольда, обращаясь к Луке.

–Как во время тайной вечери, – ответил за него брат Пьетро. – Когда ты прежде всего должна позаботиться о своей душе и своей вере, а уж потом вкусить яств. Уверена ли ты в своей душе, госпожа моя?

–Я не сделала ничего такого, чего мне надо стыдиться, – спокойно ответила она.

–А бесчинство в мертвецкой? А издевательство над телом умершей монахини?

Лука быстро посмотрел на брата Пьетро, этим взглядом пытаясь его утихомирить, но Изольда без тени страха ответила:

–Никакое это не бесчинство. И мы вовсе не издевались над телом бедной сестры Августы, нам просто нужно было выяснить, что ее заставили проглотить. Узнав, что она была отравлена, мы тем самым спасли всех остальных. Я хорошо знала сестру Августу, а вот вы ее совсем не знали. И я уверяю вас: она была бы рада тому, что мы – после ее смерти – сотворили с ее телом, ибо благодаря этому мы получили возможность избавить наших сестер от лишних страданий в их тяжкой юдоли. Мы действительно обнаружили у нее в животе ягоды белладонны, и это доказывает, что нам в еду постоянно подмешивали яд, что я и сестры мои вовсе не были одержимы дьяволом, что мы не сходили постепенно с ума, хотя все очень боялись безумия. Я надеялась, что успею передать тебе, следователю, эти ягоды в качестве улики и спасти аббатство от происков моего брата и его любовницы, но не успела.

Лука ложкой зачерпнул куриное фрикасе, положил на большой ломоть хлеба и передал Изольде. Она извлекла откуда-то из рукава вилку и с ее помощью стала аккуратно есть мясо с поверхности хлеба, как с тарелки. Никто из молодых людей никогда прежде не сталкивался с такими деликатными манерами. Лука даже про все свои вопросы позабыл, а Фрейзе у дверей и вовсе застыл на месте от изумления.

–Ни разу такой штуковины не видел! – признался Лука.

–Она называется вилка, – сказала Изольда, словно о самой обычной вещи. – Ими пользуются при французском дворе. Эту вот подарил мне мой отец.

–Никогда не ел ничего такого, что нельзя было бы надеть на острие кинжала, – осмелился заметить Фрейзе, по-прежнему стоя у двери.

–Умолкни, – посоветовал Лука своему чересчур разговорчивому слуге, но Фрейзе не унимался:

–Или попросту всосать в себя. – Он минутку помолчал и пояснил более внятно: – Ну, скажем, суп.

–«Ну, скажем, суп»! – сердито передразнил его Лука. – Уж про суп ты, ради бога, помолчи! А еще лучше ступай на кухню и посиди там.

–Я же за дверями присматриваю, – возразил Фрейзе, жестом показывая, сколь важна его работа. – Слежу, чтобы к вам сюда кто не ворвался.

–Господь свидетель, по мне так лучше пусть ворвутся, пусть на нас целая банда грабителей нападет, чем мы без конца будем слушать твои комментарии по любому поводу! – взорвался Лука.

Фрейзе с сожалением покрутил головой и демонстративно поджал нижнюю губу, накрыв ее верхней, показывая, что впредь будет хранить молчание.

–Отныне я нем как могила, – сказал он Луке. – А вы продолжайте, продолжайте. У тебя, кстати, очень хорошо получается, маленький господин: осторожно, но уважительно. Но ты на меня внимания не обращай.

Лука только рукой махнул и снова повернулся к Изольде.

–В новом допросе ты не нуждаешься, – сказал он ей, – но должна понять: мы не можем освободить тебя, пока не будем убеждены в твоей невиновности. Твоей и Ишрак. Поэтому после обеда постарайся честно рассказать, что случилось в аббатстве и что ты думаешь насчет своего будущего.

–Могу ли я тоже узнать, что произошло после нашего бегства? Вы его закрыли?

–Нет, – ответил Лука. – И узнаешь обо всем во всех подробностях. А пока скажу только, что, когда мы покидали аббатство, монахини как раз молились в часовне. Там должны назначить новую аббатису…

–Сестру Урсулу? – быстро спросила Изольда.

–Сестра Урсула умерла, – сказал Лука, но ничем эти слова не пояснил. – А теперь займись-ка обедом, а потом расскажешь мне все, что тебе известно.

Изольда еще немного поела, затем взяла кусок хлеба, и брат Пьетро положил на него немного говяжьего рагу. Сам же он с обедом уже покончил и, готовясь записывать, обмакнул перо в чернильницу.

–Когда я прибыла в аббатство, я горько оплакивала своего отца и одновременно всей душой противилась его предсмертной воле, – честно призналась Изольда. – Ишрак, разумеется, последовала за мной – мы никогда с ней не расставались, с тех пор как мой отец привез их с матерью из Святой земли.

–Она твоя рабыня? – спросил брат Пьетро.

Изольда с горячностью помотала головой:

–Нет, она свободный человек! Просто из-за ее арабского происхождения всем кажется, что она обязательно должна быть моей рабыней. Но это не так. Мой отец весьма чтил и уважал ее мать, а когда она умерла, он похоронил ее по-христиански. Ишрак тогда всего семь лет было. Ишрак всегда оставалась свободной, как и ее мать.

–Более свободной, чем ты? – спросил Лука и заметил, как вспыхнули ее щеки.

–Да, похоже, что так, – призналась она. – Ибо я, связанная волей покойного отца, вынуждена была против собственного желания отправиться в монастырь. Впрочем, теперь я лишилась и своей должности аббатисы, и даже места в этом монастыре. Теперь я – преступница, и меня разыскивают власти!

–Что вы делали с телом сестры Августы?

Изольда наклонилась над столом, приблизив лицо к Луке и буквально вперив в него взгляд синих глаз. В эту минуту Лука мог бы поклясться, что она говорит правду.

–Ишрак училась в Испании у мавританских врачей. Мой отец возил нас обеих к испанскому двору, когда там понадобились его советы по организации нового крестового похода. Ишрак потом осталась там учиться у одного из величайших врачей современности; она изучала разные травы, в том числе и ядовитые, способные и одурманить человека, и убить его. Мы с ней давно подозревали, что монахинь кто-то пичкает подобным зельем. Кроме того, мне и самой снились совершенно невероятные сны, сущие кошмары, а просыпалась я с кровоточащими ранами на руках…

–У тебя тоже появлялись на руках стигматы? – прервал ее Лука.

–Мне так казалось, – сказала она, сразу помрачнев при воспоминании об этом. – И сперва я очень растерялась. Я решила, что эти отметины настоящие, что это просто чудо, хоть мне и было очень больно.

–Так это ты приходила ночью ко мне в комнату и показывала свои руки?

Она молча кивнула.

–В этом же нет ничего постыдного, – попытался ласково успокоить ее Лука.

–Но у меня такое ощущение, будто это страшный грех, – тихо возразила она. – Это ужасно, когда во сне у тебя появляются такие же раны, как у Господа нашего, и ты просыпаешься с растревоженной душой, потому что тебе снилось, как ты бежала, пронзительно кричала…