Подкопы
Шрифт:
Марья Сергевна не старая еще женщина, но полная и не по лтамъ уже обрюзглая, съ землянымъ цвтомъ лица и съ немного распухнувшимъ отъ постояннаго насморка носомъ: когда говоритъ, то тянетъ слова. Она полулежитъ на диван, кругомъ обложенная подушками. Какъ бы въ противуположность ей, не вдалек отъ дивана, бодро и прямо сидитъ на кресл Вильгельмина едоровна въ модной шляпк и дорогой шали.
Вильгельмина едоровна.
Я бы непремнно давно у васъ была: но полагала, что вы на дач и только вчера спросила Владимiра Иваныча: «Гд, говорю, нынче на дач живетъ Марья Сергевна?…» «Какое, говоритъ, на дач; она
Марья Сергевна.
Я давно больна, третiй мсяцъ больна и даже постовала въ душ, что вы не побываете у меня!
Вильгельмина едоровна.
Да вы бы написали мн, я сейчасъ же бы и прiхала къ вамъ.
Марья Сергевна.
А этого я и не сообразила, а потомъ тоже полагала, что вы также на дачу перехали.
Вильгельмина едоровна.
Нтъ, мы другой годъ не живемъ на дач, – Владимiру Иванычу ршительно некогда; онъ по горло заваленъ длами!.. Наградъ никакихъ не даютъ; а дла прибавляютъ, такъ что я прошу его даже бросить лучше эту службу проклятую.
Марья Сергевна (махнувъ рукой).
Охъ, эта ужъ нынче служба; она всхъ, кажется, отъ всего отвлекаетъ!
Вильгельмина едоровна.
Какъ же не отвлекаетъ!… но когда еще она вознаграждается, такъ это ничего; вотъ какъ нашему общему съ вами знакомому Алексю Николаичу Андашевскому – тому хорошо служить: въ тридцать какихъ нибудь съ небольшимъ лтъ какую должность получилъ.
Марья Сергевна.
А вы думаете – легко ему! Онъ тоже никуда теперь не здитъ; у меня какихъ нибудь раза два былъ въ продолженiи всей моей болзни; пишетъ, что все длами занятъ!
Вильгельмина едоровна (какъ бы въ удивленiи).
Неужели-же онъ у васъ всего толььо два раза былъ?
Марья Сергевна.
Всего!… Это меня больше и огорчаетъ; а вижу, что нельзя требовать, – занятъ!
Вильгельмина едоровна.
Что-жъ такое заняъ!… Это ужъ, видно, не одни занятiя его останавливаютъ, а что нибудь и другое.
Марья Сергевна (съ нкоторымъ испугомъ и удивленiемъ).
Что же другое можетъ его останавливать?
Вильгельмина едоровна.
Заважничалъ можетъ быть!… Возгордился, что на такой важный постъ вышелъ.
Марья Сергевна.
Но какъ же ему, душенька, противъ меня-то гордиться!… Вы знаете, я думаю, мои отношенiя съ нимъ!… Что жъ, я, не скрываясь, говорю, что пятнадцать лтъ жила съ нимъ какъ съ мужемъ.
Вильгельмина едоровна.
Какъ же не знать!… Вс очень хорошо знаемъ, и тмъ больше тому удивляемся! Въ газетахъ даже пишутъ объ этомъ.
Марья Сергевна (окончательно испугавшись).
Въ газетахъ?
Вильгельмина едоровна.
Да!… Сегодня Владимiръ Иванычъ, какъ я похала къ вамъ, подалъ мн газету и говоритъ: «Покажи этотъ нумеръ Марь Сергевн; врядъ-ли не про нее тутъ написано!» Я и захватила ее съ собою (подаетъ Марь Сергевн газету). Въ
этомъ вотъ столбц напечатано это!… (показываетъ ей на одно мсто въ газет).Марья Сергевна (начинаетъ неумло и вслухъ читать).
Мы сегодня лучъ нашего фонаря наведемъ во внутренность одного изъ петербургскихъ домовъ, въ небольшую, но мило убранную квартиру; въ ней сидитъ съ кроткими чертами лица женщина; противъ нея помщается уже знакомый нашему читателю г. Подстегинъ. Видно, что бдная женщина преисполнена любви и нжности къ нему, но г. Подстегинъ мраченъ и озабоченъ. Вдругъ раздается звонокъ. Г. Подстегинъ проворно встаетъ съ своего стула и выходитъ въ зало. Тамъ стоятъ какихъ-то двое неизвстныхъ господъ; они сначала почтительно кланяются г. Подстегину; а потомъ начинаютъ cъ нимъ шептаться. Въ результат этого совщанiя было то, что когда г. Подстегинъ проводилъ своихъ гостей и снова возвратился къ своей собесдниц, то подалъ ей на триста тысячъ акцiи Калишинскаго акцiонернаго общества. «Ангелъ мой, говоритъ онъ ей: побереги эти деньги до завтра въ своей шифоньерк!» (останавливаясь читать и качая головою). Да!… Это такъ!… Да! Правда!
Вильгельмина едоровна (стремительно).
Правда это, значитъ?
Марья Сергевна.
Совершенная правда!… Два дня потомъ лежали у меня эти деньги! вечеромъ онъ обыкновенно поздно отъ меня узжалъ, побоялся ихъ взять съ собою; а на другой день ему что-то нельзя было захать за ними; онъ и пишетъ мн: «Мари, будь весь день дома, не выходи никуда и постереги мои триста тысячъ!» Такъ я и стерегла ихъ: цлый день все у шифоньерки сидла!
Вильгельмина едоровна (съ вспыхнувшимъ отъ радости лицомъ).
А у васъ цла эта записочка?
Марья Сергевна.
Цла! О, у меня каждая строчка его сохраняется!… Интересно, кто это пишетъ!
Вильгельмина едоровна.
Тутъ дальше еще интересне будетъ!… Позвольте мн вамъ прочесть – вамъ, кажется, трудно читать.
Марья Сергевна.
Да, я не привыкла читать; по французски мн еще легче, – прочтите, пожалуста!
Вильгельмина едоровна (беретъ газету и начинаетъ бойко и отчетливо читать).
«Казалось-бы, что одно это событiе могло связать на вки г. Подстегина съ его подругой; но ничуть не бывало: онъ кидаетъ ее, какъ только нужно ему это стало. Напрасно бдная женщина пишетъ ему, – онъ ей не отвчаетъ! Она посылаетъ къ нему свою горничную, – онъ общается къ ней прiхать и не детъ!»
Марья Сергевна (со слезами уже на глазахъ).
И это совершенно правда!… Но кто же, душа моя, могъ все это узнать и описать.
Вильгельмина едоровна (съ улыбкою).
Это пишетъ чортъ, который куда наведетъ лучъ волшебнаго фонаря своего, везд все и видитъ.
Марья Сергевна.
Какъ чортъ – Господи помилуй!
Вильгельмина едоровна.
Конечно, не чортъ, а человкъ; но у котораго везд есть лазейки, шпiоны свои, черезъ которыхъ онъ все знаетъ.