Подкова на счастье

— воот… А дорога широкаяширокая, и по бокам — деревья, деревья, идти не жарко совсем даже в самый солнечный день. И есть скамьи, а возле них — фонтанчики с водой. И дома… Там живут очень хорошие, добрые люди…

— А злые? — послышался голос мальчика, немного сонный… или усталый? — А если они придут и всё отберут?

— Не придут, — девчонка погладила мальчика по волосам, и он прижался к ней плотнее. — Добрые — это не значит, что слабые. Если кто попробует сделать зло — ему сразу говорят: «Уходи.» А если он не хочет или таких приходит много — то собираются все мужчины и защищают свою страну. И ещё ни разу не было, чтобы они не смогли её защитить… Ни разу они не дали в обиду свои семьи…

— А эти люди — русские? — спросил мальчик. — А то вдруг мы придём, а они нас прогонят… как тогда…

— Они русские, — тихо сказала девочка. — И они никогда не прогонят тех, кто приходит к ним с добром. А ведь мы добрые?

— Добрые, — серьёзно кивнул мальчик и подсунул голову под локоть девчонке. — А поставь ту пластинку…

— Толик, ночь, нельзя… — попробовала возразить она, но мальчик взял её за руку обеими ладошками и попросил:

— Тихотихо…

— Ну ладно, только тихо и её одну, — сдалась девочка и, дотянвшись, покрутила какую-то ручку и положила на диск проигрывателя пластинку, матово блеснувшую в свете костра. Что-то ещё сделала — и Тимка вздрогнул от неожиданно раздавшегося женского голоса — через лёгкую хрипотцу старой пластинки, невесть как сохранившейся тут…

— Жажда уставших коней — да утолится зерном…Жажда сожжённых полей — да утолится посевом,Да осенит тишина сердца, разорённые страхом и гневом,Как осеняют берёзы отеческий дом…Слёзы горячие наши да одолеют броню,Души незрячие наши да сподобятся вечного света…Не погуби, пощади, возлюби человек человека И простится тебе на земле, и воздастся в раю…Жажда уставших коней — да утолится зерном…Жажда сожжённых полей — да утолится посевом,Да осенит тишина сердца, разорённые страхом и гневом,Как осеняют берёзы отеческий дом…

И Тимка вдруг со странной дрожью услышал, как мальчишка подпевает — тихонько, но стройным голоском:

— Слёзы горячие наши лягут росой на луга,Лягут росой на луга — высоко поднимутся травы…И зарастут пепелища, и закроются раны…И простит нам обиду душа в небесах…И простит нам обиду душа в небесах…(1)

Тимка искоса посмотрел на Найдёна — тот стоял неподвижно, глядя расширенными глазами. Губы старшего мальчишки шевелились — он то ли знал слова и про себя повторял их, то ли просто что-то шептал неслышно… Но песня кончилась — и Найдён, аккуратно перешагнув через проволочку (Тимка сделал то же секундой позже, с опаской), вошёл в это небольшое помещение, где горел костёр.

Девчонка и мальчишка вскочили на топчане. Она тут же отодвинула младшего за спину, хотя было ясно, что против двух парней, появившихся из темноты прохода, случись что, ей ничего не светит. И теперь Тимка разглядел её как следует.

Она была на полголовы ниже его ростом, но, наверное, ровесница. В бесформенной, но довольно чистой джинсе. Светлорусые волосы на затылке — собраны в хвост. Взгляд больших серых глаз — испуганный — перебегал с одного парня на другого. Тимка различил мелкие белые зубы, которые прикусили губу — верхнюю, чуть выступающую вперёд и пухлую… и поймал себя на том, что не дышит. Тогда он вдохнул и услышал голос Найдёна:

— Да не бойтесь, мы вас не тронем. Нам бы отдохнуть. И вообще… переночевать…

…Мальчишка не спал. Укрывшись одеялом, он в оставленную щёлку подсматривал — Тимка нетнет, да и ловил на себе его взгляд. То ли он всё ещё опасался, то ли просто был таким любопытным. Девчонку звали Катей, и она сидела на краю топчана, глядела, как мальчишки едят лапшу из «бомжпакетов». Сперва ребята хотели отказаться, но Катя показала большой картонный ящик, набитый разносортными пакетиками, и тимка готов был поклясться, что ничего вкусней этой лапши, напичканной тем, что и в руки-то брать нельзя, давно не ел — попробуй, поголодай полсуток!

Катя и её младший братишка Толик два года назад убежали из рабства, в которое попали почти полсотни жителей русской зауральской деревни к назначенному "главе администрации" — чеченцу. Родители брата и сестры спились от безработицы ещё "до чеченцев" и угорели в доме — дети тогда остались живы чудом. А теперь — мотались по БАМу, на что-то надеясь, пока судьба не занесла их в начале лета в К…ск. Здесь они ночевали впервые — вообще старались не ночевать дважды на одном месте. Жили милостыней, иногда Катя подворовывала…

1. Слова Ю. Кима.

Найдён, кажется, особо и не слушал. А вот Тимка… Он и сам не знал, что с ним. С такими историями он познакомился ещё в Светлояре — но там о них говорили, как о деле прошлом. А тут перед ним были два живых человека, девчонка и маленький пацан, выброшенные в безразличный мир… И ещё одно.

Тимка думал, что с таким же вниманием слушал бы всё, что говорила бы ему Катя. Всёвсё, без разбора.

Он не успел особо осмыслить это. Найдён, оказывается, всё-таки слушал, потому что спросил, отбрасывая опустошённую мисочку:

— И не страшно вам тут — одним?

— Привыкли, — пожала плечами Катя и потёрлась носом о плечо. — А так бывает страшно… Сегодня сюда шли, какие-то цыгане, пацаны, пристали, на мотоциклах… Еле убежали…

— Из табора, что ли? — спросил Тимка, сам удивившись звуку своего голоса. Катя засмеялась:

— Да из какого табора, они тут в одном районе живут, всё заселено! Мы туда не ходим. А это вдруг они сами… Ещё хотите?

Ответить мальчишки не успели. Мощные лучи электрических фонариков полоснули темноту где-то неподалёку, послышались неразборчивые крикливые голоса, коридор заполнили шаги и их эхо — звуки просто хлынули в комнатку. Толик сел на топчане, кутаясь в одеяло. Катя вскочила, Тимка вскочил тоже, невольно закрывая её.

Найдён остался сидеть. Более того, когда лучи фонариков оказались совсем близко, предупреждающе крикнул:

— Осторожней, там проволока! Не заденьте!

Катя ахнула. Толик заплакал. Шум на миг затих, потом возобновился с новой силой, и в комнату, осторожно перешагивая проволоку, стали проникать смуглые мальчишки — лет по 12–16. Тим насчитал девятерых — дорого, но неразборчиво одетых, ухмыляющихся и продолжающих о чём-то, хотя и тише, переговариваться на своём языке.

— Доброй ночи, — сказал Найдён вежливо. Все цыганята засмеялись, один — вроде бы самый старший — сказал порусски:

— Да тут на всех хватит! Эй, никто не хочет беленьких пацанов?

Новый взрыв хохота заглушил Толика — он плакал уже навзрыд. Тимка стиснул в кармане кастет, в другом — нож. Найдён, не меняя позы, коротко сказал:

— Лив элон. (1), — и наконец встал. — Я пожелал вам доброй ночи, — повторил он, — и я надеялся услышать ответ. Но я вижу, что слов тут не понимают. Тогда так, скот. Те из вас, кто успеет отсюда унести ноги по счёту «три» — те останутся живы. Остальные умрут.

Хохот. Тимка чувствовал, как по спине катится пот и продолжал, несмотря на команду, сжимать в карманах оружие.