Подлинная судьба Николая II, или Кого убили в Ипатьевском доме?

Вряд ли может считаться ошибочным предположение, что информация об этом договоре попала к Романовым через газеты, почерпнувшие ее из упомянутой брошюры.

Газетчики не были бы газетчиками, если бы не снабдили эту информацию своими домыслами, в частности требованием подписи бывшего императора под этим договором. Это не единственный случай, когда газетчики выдавали высосанную из пальца информацию за истинную. Верхом их «профессионализма» впоследствии будет информация об отрезанных царских головах, вывезенных в Кремль, растиражированная на весь мир.

Один из известных и уважаемых российских исследователей приводит в своей книге следующую информацию: «Была еще весьма для немцев важная причина спасать царскую семью». И отнюдь не только мать и детей. Но и отца.

Причину эту мы найдем в фундаментальной монографии историка Фелыитинского «Брестский мир».

… 4 июня советник миссии в Москве К. Рицлер в пространном коммюнике сообщил следующее: «… Карахан засунул оригинал Брестского договора в свой письменный стол. Он собирается захватить его с собой в Америку и там продать, заработать огромные деньги на подписи императора».

В этом отрывке содержится следующая информация:

1. «Карахан засунул оригинал Брестского договора в свой письменный стол».

Вряд ли Рицлер присутствовал при этом или слышал об этом от Карахана.

2. «Он собирается захватить его с собой в Америку и там продать, заработать огромные деньги на подписи императора».

Весьма сомнительно, чтобы эта информация была получена Рицлером от самого Карахана.

3. На Брестском договоре имеется подпись императора.

Если два первых утверждения весьма сомнительны, то

почему последнее должно быть несомненным?

Следует также учитывать, что при подписании Брестского договора Рицлер не присутствовал. Он даже не был руководителем германской миссии в Москве. Эту должность исполнял в то время Мирбах. Рицлер мог и не видеть самого договора.

И еще одно соображение — договор был ратифицирован 15 марта 1918 года Чрезвычайным 4-м Всероссийским съездом Советов. Вряд ли депутаты рабочих, крестьян и солдат ратифицировали бы договор, подписанный «Николашкой кровавым». Да еще в условиях, когда на съезде, как и во всей стране, шла острейшая дискуссия по поводу подписания мирного договора с Германией.

Надеюсь, что всего этого достаточно, чтобы охарактеризовать приведенную выше информацию о подписи Николая Романова под Брестским договором как «утку», прилетевшую из-за рубежа.

И еще один трюк историка Фельштинского, приведенный в упомянутой выше книге: «До того правительство Ленина безусловно выполняло все пожелания немцев в российской послереволюционной политики… Немцев интересовал сепаратный мир с Россией? Ленин сделал лозунг немедленного подписания мира и прекращения войны основным пунктом своей программы……

Подобное мог бы утверждать либо человек абсолютно незнакомый с обстановкой в Германии в первой половине 1918 года, либо человек, поставивший своей целью внедрить в сознание общественности заведомую ложь. В заключении мира была заинтересована не Германия, а Советская Россия.

Из газеты «Уральская жизнь» от 4/17 февраля 1918 года: «Терлихс Рундшау» орган германских империалистов от 4 февраля в передовице под заглавием «Брест-Литовск» пишет: Кюльмон и Гернин уехали из Брест-Литовска в Берлин для выяснения вопроса, стоит ли продолжать мирные переговоры, которые приближают и вызывают революционное движение, являющееся для центральных держав большей угрозой, чем опасность войны с Россией».

Вопрос, безусловно, серьезный, поскольку в Германии складывалась обстановка, подобная той, что была в России в 1917 году: забастовки рабочих, отказ солдат воевать, распространение коммунистических идей, пропаганда Советской власти. Война препятствовала проникновению этих идей. А вот мир открывал им широкую дорогу не только в Германию, но и в другие центральные страны. Но и свободно воевать уже Германия не могла опять же из-за обстановки в стране. В результате Германия все-таки вынуждена была согласиться на заключение мира. События, последовавшие через полгода после заключения мирного договора, показали, что опасения, высказанные в приведенном отрывке из газеты, были почти пророческими: Германская империя рухнула, император бежал в Данию, на германской территории появилась Советская республика. Советской России мир, наоборот, был выгоден, поскольку он давал передышку, использованную для создания Красной армии и для начала восстановления хозяйства.

Вернемся к событиям, происходящим в доме Ипатьева 5 мая 1918 года.

Выше было показано, что подписание мирного договора между Германией и Россией определялось политической и экономической обстановками в обеих странах, а не подписью бывшего российского императора. Так о чем же могли совещаться члены Царской семьи с представителем Советской власти в комнате Боткина в течение часа.

Вспомним статьи 21 и 23 мирного договора, подписанного в Брест-Литовске. В этих статьях речь шла не о военнопленных и не о гражданских лицах, имеющих германское гражданство, задержанных на территории России в результате сложившихся обстоятельств, а о лицах, которые сами или их предки родились в Германии. Таким образом, начиная с этого момента, Александра Федоровна и ее дети попадали под защиту международного соглашения. Требовалось только их согласие. Но на Николая Александровича этот договор не распространялся. И вот обсуждение этой конфликтной ситуации могло быть темой вышеупомянутого совещания.

Отношение к этой теме, как Николая Александровича, так и его жены было резко отрицательным. Об их реакции рассказал в своем дневнике П. Жильяр, находившийся вместе с Царской семьей в Тобольске: «Вторник, 19 марта… Когда князь Долгоруков несколько времени спустя сказал, что газеты говорят об одном из условий, согласно которому немцы требуют, чтобы Царская семья была передана им целой и невредимой, Государь воскликнул:

— Если это не предательство для того, чтобы меня дискредитировать, то это оскорбление для меня.

Государыня добавила вполголоса:

— После того, что они сделали с Государем, я предпочитаю умереть в России, нежели быть спасенными немцами»

В письме к Вырубовой от 3/16 марта она писала: «… Такой кошмар, что немцы должны спасти всех и порядок навести. Что может быть хуже и более унизительно, чем это? Принимаем порядок из одной руки, пока другой они все отнимают. Боже, спаси и помоги России!»

Знала ли Александра Федоровна тогда о возможности разделения семьи как условия освобождения ее и детей из заточения, вытекающем из договора? Вероятно, знала, поскольку, несмотря на болезнь сына, сочла необходимым сопровождать Николая Александровича при вывозе его из Тобольска.

Таким образом, представляется весьма вероятным, что вечером 5 мая в «доме Ипатьева» в комнате Боткина присутствующими Николаем Александровичем, Александрой Федоровной, их поверенным в делах доктором Боткиным и членом Екатеринбургского Совдепа Украинцевым обсуждался вопрос не о подписании Брестского договора, как считала Татьяна Мельник-Боткина, поскольку для его подписания не требовалось мнение отрекшегося от престола императора, а о согласии Александры Федоровны вместе с детьми эвакуироваться в Германию в соответствии с пунктом 21 договора, упомянутым выше.