Подлинные сочинения Фелимона Кучера

– Что имел в виду этот нахальный краснокожий, когда сказал, что вы не должны воевать? – с интересом спросил Пьер Хейхой у Торопливого Оленя, стаскивая с мёртвого Ирокеза свою одежду и облачаясь в неё.

– Более пятидесяти зим назад Ирокезы покорили Делавэров, и наши вожди признали свою зависимость, выплатив дань в виде пояса-вампума. С тех пор никто из наших воинов не должен был воевать ни против самих Ирокезов, ни против их союзников. Но как-то раз наше племя совершило набег на одну из наций, которая находилась под покровительством Мохоков. Делегация Ирокезов немедленно пришла в нашу страну и, созвав наш народ на совет, лишила Делавэров даже звания нации-данницы. Ирокезы навсегда запретили кому-либо из наших племён выходить на войну и объявили, что отныне мы должны быть как женщины. Это разжалование они символически проявили тем, что надели на наших вождей женские юбки и вложили каждому из них в руку пест для толчения кукурузы [10]. В то время мой отец был совсем мальчиком, но, повзрослев, он не захотел подчиниться навязанной нам воле и ушёл из племени. Так что он последний настоящий Чихохок. Единственный, кто не опустился на колени. Он и меня вырастил таким.

– А что такое вампум? Какую такую дань выплатили ваши вожди? – вступила в разговор Элина.

– Вампум – это удивительная вещь, – присоединился к разговору Соколиный Взгляд и глубокомысленно поднял глаза к небу. – Это тонкие полоски оленьей кожи или сухожилия, на которые нанизываются крохотные речные раковинки, после чего эти нити сплетаются в пояса или просто соединяются в длинные шнурки. Индейцы обмениваются ими во время заключения договоров. Краснокожие считают, что каждый вампум несёт в себе информацию, так как в него «вговорены» конкретные слова. Есть даже специальные толкователи, умеющие передать точный закон, который вложен в тот или иной вампум. Эти толкователи обычно являются очевидцами событий, при которых пояс был получен, или же передают из уст в уста информацию своим ученикам. Вампумам придаётся высочайшее значение. Так, любое, даже самое важное, выступление или закон, не подтверждённые вампумом, не считаются достойными особого сохранения в памяти [11].

– Надо же, – пожала плечами Элина, – какие-то верёвочки с раковинами и бусинками играют столь огромную роль! Никогда бы не подумала.

– Мадемуазель Элина, – улыбнулся задумчиво белый охотник, – если бы вы знали, сколько ещё удивительного вам предстоит узнать об этой стране и этих отважных людях.

– Скажите, а откуда вы столько знаете о них? – полюбопытствовала золотоволосая девушка.

– Я здесь давно. Мне много пришлось пережить, через многое пройти, – сурово сдвинул брови Соколиный Взгляд.

– Расскажите нам о себе, мсье Наталиэль! – Элина просительно сложила ладошки на груди.

– Ну что ж, нет ничего приятнее, чем бродить по тропам воспоминаний, так как самые опасные повороты прошлого ничем не угрожают тебе во время рассказа о них. Слушайте же…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ, В КОТОРОЙ СОКОЛИНЫЙ ВЗГЛЯД С УДОВОЛЬСТВИЕМ ВСПОМИНАЕТ О ДЕТСТВЕ, ЮНОСТИ И ПОВЕСТВУЕТ О СВОИХ НЕВЕРОЯТНЫХ ПОХОЖДЕНИЯХ В СТРАНЕ ИРОКЕЗОВ

Он забросил свой длинноствольный карабин на плечо и легко зашагал по тропинке, знаком показав, чтобы от него не отставали, и начал рассказ:

– Я был на редкость талантлив в постижении всех наук, с лёгкостью схватывал всё, что предлагала мне наша крохотная школа, и с жадностью проглатывал все книги, которые только попадались мне на глаза. Помимо моего родного французского языка, я выучил английский, одолел латынь, читал Горация и Овидия в подлинниках. Я знал, что мир бесконечно велик и прекрасен, но меня перестали устраивать книги. Мне страшно хотелось увидеть всё собственными глазами, и я уговорил отца взять меня в Канаду. Покидая Старый Свет, я не догадывался, что поджидало меня впереди.

Через несколько дней после прибытия в Монреаль я уже был знаком со многими здешними звероловами и с любопытством выспрашивал их о лесной жизни. Мне было тогда четырнадцать лет. Через месяц я тайно от отца присоединился к большому торговому каравану, который состоял из десятка берестяных лодок и направлялся вглубь страны. Для большинства участников той экспедиции поездка оказалась роковой.

Нас сопровождали дружественные Гуроны, и они, когда мы плыли по реке, ужасно нервничали, зная, что берега вокруг нас считаются владениями Ирокезов. Я не разделял их тревог, так как не осознавал всей глубины опасности, которая нам угрожала. И вот на второй день пути, когда мы плыли очень близко от берега, послышались страшные крики. Гуроны будто окаменели и прекратили грести, побросав вёсла. Французы тоже побледнели. Вы-то теперь представляете, что они испытывали, не так ли? Ну вот, два моих соседа немедленно упали с окровавленными лицами. Я был так растерян, что даже не понял, что в нас выстрелили из ружей. Но вообще-то Ирокезы всегда отдавали предпочтение рукопашным схваткам. Вскоре они приблизились к нам, кто вплавь, кто в каноэ, и без труда перебили боевыми дубинами большинство моих спутников. Должен признаться, что в ту минуту я едва дышал, стиснутый ужасом. Прямо передо мной сидел вожак Гуронов, который за свою жизнь успел пустить кровь не одному десятку Ирокезов. Воспитанный в жестокой среде, он не потерял самообладания, несмотря на явное превосходство противника, и дал им понюхать пороху. Но нападавшие скрутили его и бросили на дно лодки. Я трясся в ожидании смерти.

Повсюду на воде плавали шляпы и треуголки французов, и между ними колыхалось на волнах чьё-то бездыханное тело, которое почему-то не тонуло.

Не помню, как долго мы плыли дальше, но в конце концов остановились и выбрались на берег. Ирокезы сразу привязали вождя Гуронов к дереву и начали издеваться над ним. Сегодня меня не удивишь их дикими выходками, но в те годы я был настоящим молокососом, и вид крови вызывал у меня тошноту. Я едва не спятил, глядя на дикарей. Они ведь не просто резали тело Гурона, нет. Для начала один из них вырвал ему зубами ногти на руках, затем кто-то проковырял ему несколько дырок в животе, и уж после того они разложили под ним костёр. А Гурон громко пел какую-то песню. Краснокожие варвары явно хотели растянуть его страдания на подольше, но он скончался быстро, так как был ранен во время атаки пулей под сердце [12].

Если бы вам удалось увидеть их кислые рожи, мои друзья, вы бы узнали, что такое настоящая досада.

После этого они бросились на меня, заломили руки за спину, связали локти и принялись допрашивать крикливыми голосами. Я, конечно, ничего не понимал, и за это они осыпали меня такими ударами по голове, что в моих ушах отчётливо зазвенели погребальные колокола. Не добившись от меня ничего, они вырвали мне ноготь на мизинце и швырнули меня, совершенно перепуганного и обессилевшего, на землю. Помня страшную смерть Гурона, приготовился к худшему.

Однако вместо того я провалялся всю ночь и утром был брошен в лодку. Мы поплыли дальше. Я успел немного прийти в себя и оглядеться. На берегу я увидел штук десять воткнутых в землю шестов с нанизанными на них головами Гуронов. Я также увидел в других лодках пяток связанных французов и даже обрадовался, что я оказался не единственным пленником.

В тот же день, помню, пошёл сильный дождь. Мы пристали к берегу, и Ирокезы спрятались под лодками, перевернув их вверх дном. Нас, пленников, оставили лежать под открытым небом.

На следующий день мы соединились с другим отрядом Ирокезов. Они исполняли какую-то бешеную пляску вокруг дерева, к которому был прикручен чёрный породистый дог. Я сразу узнал несчастного пса, так как много раз видел его и даже несколько раз подкармливал его в Монреале, где его холил и лелеял господин Барбарис. Это была хорошая собака, всегда предупреждавшая в лесу о приближении туземцев. При нашем приближении Ирокезы стукнули дога по голове, чтобы не кусался, распустили путы и перетащили собаку в каноэ, где опять крепко связали. Индейцев это животное интересовало куда больше, чем все захваченные в плен белые люди. Судя по всему, их поразил вид дога, его гладкая шерсть, его морда. Этот пёс не был похож на знакомых им собак-полуволков. На каждой стоянке дога выносили на берег, но не развязывали, обязательно оставляли под присмотром двух человек и кормили мясом.

Так мы плыли восемь дней по озеру Онтарио.

Иногда со мной беседовал старый Ирокез, но я понимал лишь отдельные слова, произносимые на отвратительном английском языке, что вовсе не позволяло мне разобрать суть его речей.

Как-то раз, плывя близ берега, мы увидели целую лавину медведей. Эти косматые гиганты крушили стволы молодых берёз. Индейцы были явно удивлены множеством объявившихся медведей – клянусь, их было не меньше сотни. Сам я никогда более не видел такого скопления косолапых.