Подмастерье Элвин
Шрифт:
— А что такое это свари?
— Суари. Это вечернее собрание, на котором может подаваться имбирный пунш или…
— О, мисс Ларнер, меня нет нужды учить гостеприимству. И если это все, что вы просите за образование Артура Стюарта, то, боюсь, мы жестоко надуваем вас, потому что, по-моему, вы оказываете нам не одну услугу, а две.
— Вы очень добры ко мне, тетушка Гестер. Но я должна задать вам еще один вопрос.
— Спрашивайте. Хотя не могу сказать, что я ловка в ответах.
— Тетушка Гестер, вам известно о том, что существует Договор о беглых рабах? — мягко поинтересовалась мисс Ларнер.
Одно упоминание договора заставило сердце старушки Пег сжаться от страха и гнева.
— Это работа самого дьявола!
— Рабство — это, несомненно, дело рук дьявола, но соглашение было подписано, чтобы
— Можно, если, благодаря этому миру, проклятые работорговцы получили возможность наложить лапы на свободные штаты, где они отлавливают беглых чернокожих и вновь превращают их в рабов!
— Возможно, вы и правы, тетушка Гестер. Любой здравомыслящий человек скажет, что Договор о беглых рабах несет не столько мир, сколько пораженчество. Тем не менее это закон, и он принят.
Наконец-то старушка Пег поняла, что имеет в виду учительница. Договор о беглых рабах она помянула, чтобы подсказать старушке Пег, что Артуру Стюарту здесь угрожает опасность, что из Королевских Колоний в любой момент могут заявиться ловчие и объявить мальчика собственностью какой-нибудь белой так называемой христианской семьи. Также это значило, что мисс Ларнер ни на грош не поверила истории, которую выдумала Пег про Артура Стюарта. А если она так легко разглядела ложь, то почему старушка Пег считает, что остальные поверили в это? Хотя, насколько Пег было известно, весь Хатрак давным-давно догадался, что Артур Стюарт — бывший раб, который каким-то образом сбежал и нашел себе белую маму.
А если всем это известно, то какой-нибудь недобрый человек может подать запрос на Артура Стюарта, разослав по Королевским Колониям весть о беглом мальчике-рабе, который живет в некой гостинице неподалеку от реки Хатрак. Договор о беглых рабах делал усыновление Артура Стюарта незаконным. Мальчика могут вырвать прямо у нее из рук и не позволят даже навещать его. По сути дела, если она когда-нибудь решит съездить на юг, ее могут арестовать и повесить согласно потворствующему рабовладельцам закону, принятому королем Артуром. Мысль об этом чудовище, которое звалось королем и обосновалось у себя в Камелоте, заставила старушку Пег вспомнить то, что может случиться, если Артура вдруг увезут на юг — его ведь заставят сменить имя! Это же равносильно предательству — наречь мальчика-раба тем же именем, что и короля. Представьте себе, что будет, если вдруг, ни с того ни с сего, бедняжка Артур обнаружит, кого зовут его именем, которого он никогда не слышал. Невольно она представила смущенного мальчика, которого зовет надсмотрщик, а когда малыш не откликается, жестоко избивает его. Но как он может откликнуться, если его зовут каким-то чужим именем, которого он никогда не слышал?
На ее лице, должно быть, отразились страхи, возникшие в ее душе, потому что мисс Ларнер приблизилась к ней и положила руку на плечи старушки Пег.
— Вам нечего бояться, тетушка Гестер, я вам ничего не сделаю. Я приехала из Филадельфии, где люди в открытую протестуют против этого соглашения. Юный новоангличанин по имени Торо [13] прославился благодаря своим проповедям, в которых говорил, что плохой закон следует отменить и добропорядочные граждане должны быть готовы на все, даже на то, чтобы сесть в тюрьму, лишь бы воспрепятствовать несправедливости. Вы бы порадовались его речам.
13
Торо Гентри Дэвид (1817-1850) — американский писатель, общественный деятель; наиболее известным его произведением является «Уолден, или Жизнь в лесу» (1854); написал ряд памфлетов, критикующих рабство, прославился речами в защиту прав негров; Орсон Скотт Кард слегка запутался во временах: если обратить внимание на годы жизни Торо и вспомнить, что события книги «Подмастерье Элвин» происходят где-то в начале XIX века, то окажется, что Торо в то время никак не мог выступать в Филадельфии с речами, как это утверждает Пегги
В этом старушка Пег сильно сомневалась. При одном упоминании Договора по телу у нее бежали холодные мурашки. В тюрьму?
А что от этого толку, если Артура отправят на юг в цепях, жестоко избивая по дороге? Впрочем, это мисс Ларнер не касается.— Я не понимаю, к чему вы клоните, мисс Ларнер. Артур Стюарт был рожден на свободе свободной чернокожей женщиной, пусть даже зачала она его не на той кровати, что следует. Договор о беглых рабах никоим образом меня не касается.
— Значит, я больше не буду думать об этом, тетушка Гестер. А теперь убедительно прошу меня простить, но я несколько устала после долгого путешествия и хотела пораньше лечь спать, пока еще светло.
Старушка Пег мигом вскочила со стула, поняв с облегчением, что разговоры про Артура и Договор подошли к концу.
— Да, да, конечно. Но вам стоит принять ванну, прежде чем ложиться в кровать. Нет ничего лучше хорошей ванны для усталого путника.
— Совершенно с вами согласна, тетушка Гестер. Однако, к моему вящему сожалению, дальний путь не позволил мне захватить в дорогу свою ванну.
— Я сейчас пойду домой и сразу попрошу Горация принести сюда ванну. А вы пока можете растопить печку, воды мы натаскаем из колодца Герти — глазом не успеете моргнуть, как все будет готово.
— О, тетушка Гестер, боюсь, еще до наступления ночи вы убедите меня, что я снова в Филадельфии. Я уж совсем было смирилась и приготовилась терпеть тягости примитивной жизни в глуши, как обнаружила, что вы можете предоставить все благословенные достижения нашей цивилизации.
— Насколько я поняла, вы таким образом хотите сказать мне «спасибо», на что я отвечаю — пожалуйста. Я сейчас, туда-обратно, вернусь с Горацием и ванной. Но вы таскать воду не смейте, по крайней мере сегодня. Посидите тихонько, почитайте, пофилософствуйте, в общем, позанимайтесь тем, чем занимается ученый человек, который в отличие от нас не имеет привычки дремать, только выдастся свободная минутка.
С этими словами старушка Пег выпорхнула из домика. У нее словно крылья выросли. Оказалось, учительница вовсе не такая уж зануда. Может, она говорит так, что в половине случаев Пег ее не понимает, но по крайней мере она не чурается общения с обыкновенными людьми. Кроме того, она согласилась бесплатно учить Артура и проводить в гостинице вечера поэзии. А может, она даже согласится иногда беседовать со старушкой Гестер, чтобы немножко ее учености перешло к Пег. Не то чтобы ученость была очень необходима такой женщине, как старушка Пег, но что плохого, если на пальце у богатой леди сияет драгоценный камень? Присутствие рядом образованной дамы, прибывшей с востока, поможет Пег хоть немножко понять огромный мир, окружающий Хатрак, — а об этом старушка Пег и не мечтала. Словно краской капнули на бесцветное крыло мошки. Конечно, мошке никогда не стать бабочкой, но, может, теперь она не будет так отчаиваться и бросаться в огонь.
Мисс Ларнер проводила старушку Пег взглядом. «Мама», — прошептала она. Хотя нет, не прошептала. Даже рот не открыла. Но ее губы чуточку сжались, словно готовясь произнести букву "м", а язык напрягся, желая досказать слово.
Обман нестерпимо ранил ее. Она дала обещание не лгать, хотя в некотором смысле и не нарушила свое слово. Имя, которое она взяла, означало «учитель», а она и в самом деле была учителем, точно так же, как отец ее был Гестером, «содержателем гостиницы», а второе имя Миротворца было Смит, «кузнец». Когда ей задавали вопросы, она никогда не лгала, но иногда отказывалась отвечать, ибо ответы могли сказать людям много больше, чем они хотели бы знать, и натолкнуть на ненужные раздумья.
И все-таки, несмотря на то, что она всячески избегала лжи, ей казалось, что она попросту обманывает себя. Неужели она считает, что, приехав сюда в этом обличье, избегла лжи?
Однако, если присмотреться, где-то в своей основе этот обман был чистой правдой. Той девочки, которую знали как светлячка из Хатрака, давным-давно не существует. Формально говоря, она больше не принадлежит к этим людям. Назовись она малышкой Пегги, это было бы куда большей ложью, чем ее теперешнее обличье, потому что все сочли бы, что она та самая девочка, которая когда-то жила здесь, и стали обращаться с ней соответствующим образом. В этом смысле ее новое обличье отражало то, какой она стала здесь и сейчас — образованной, отчужденной старой девой, непривлекательной для мужчин.